Северная война и шведское нашествие на Россию - Евгений Тарле

6

Трудному испытанию подверглась в день Полтавы русская армия, и выдержала она его с изумительным успехом. Ее моральная доблесть, организованность, способность к маневрированию, дисциплина, железная стойкость — оказались на очень высоком уровне.

Воинский устав Петра был издан лишь в 1716 г., но уже в то время, которое нас тут занимает, перед Полтавой, русская регулярная армия существовала на прочной основе ежегодных рекрутских наборов, систематического обучения и по своему однородному национальному составу и национальному самосознанию была выше европейских регулярных армий, раньше ее возникших, но пополнявшихся наймом и вербовкой. Выше, чем где-либо, в русской армии оказывался и другой моральный фактор: чувство товарищества. Поддержка товарища в бою требовалась не только формально, но и фактически, уже в первые годы петровской армии существовала сплоченность кадров. Конная артиллерия, созданная Петром, сливалась в бою в единое, слаженно действующее целое и с пехотой, которую она охраняла и поддерживала, как это было под селом Добрым (у Черной Натопы), и с кавалерией, которой артиллерийская подготовка так облегчила действия во втором фазисе Полтавского боя, когда русские конники ликвидировали отброшенных к лесу шведов, бывших под командой Рооса и Шлиппенбаха. Полковая конная артиллерия, таким образом, докончила дело, начатое тяжелыми и легкими орудиями русских артиллерийских сил, встретивших в первом фазисе боя убийственным огнем шведскую кавалерию, бурно устремившуюся на редуты в самом начале дела. Эта полная слаженность дружных действий всех трех родов оружия сказалась очень ярко и в третьем, окончательном фазисе боя, т. е. в столь роковой для шведов "генеральной баталии", завершившей разгром шведской армии. Сказывалась она и раньше.

В течение всей Полтавской битвы обнаруживалось неоднократно удачное взаимодействие всех родов оружия. На рассвете, в первые часы битвы, артиллерия полевой фортификации (шести параллельных редутов и только двух перпендикулярных) жестоко потрепала шведскую кавалерию, атаковавшую эти укрепления, а русская конница довершила разгром и взятие в плен отчасти загнанных в лес, отчасти отогнанных к шведскому лагерю кавалерийских эскадронов и отрезанных от армии шести батальонов пехоты. Шведы снова атаковали редуты и понесли урон, еще больший, чем прежде. Когда в 9 часов утра началась "генеральная баталия", то здесь уже сильно ослабленный противник разом встретился с могучим натиском пехоты, которую очень оперативно поддержал артиллерийский огонь. Смятение в шведских рядах усилилось, когда кавалерийские полки начали обходить шведов с флангов, где с самого начала "генеральной баталии" Петр поставил конницу. Но пушечный огонь довершил катастрофу дрогнувшей шведской армии. "Трудно переоценить огромную роль русской артиллерии в разгроме шведов под Полтавой", — справедливо говорит генерал-лейтенант артиллерии И. С. Прочко, особенно отмечая, что наша артиллерия находилась все время "в самых горячих местах боя и с малых дистанций поражала неприятеля".[567] К этому необходимо прибавить, что ведь и спустя три дня после Полтавы безусловная и немедленная сдача в плен всей значительной бежавшей с поля битвы части шведской армии была обусловлена непосредственно именно тем, что возвышенности у Переволочной были заняты подошедшей артиллерией Меншикова, а полное отсутствие орудий сделало положение шведов абсолютно безнадежным и не позволило им даже и думать о новом бое.[568]

Отсюда не следует, однако, что мы вправе забыть о громадном значении конницы во все утренние часы Полтавского сражения, кончившиеся разгромом и капитуляцией отрезанных от главной армии шведских частей, — и о том, как затем во время "генеральной баталии" главная тяжесть победоносного боя выпала на долю пехоты. Под Полтавой победило целесообразное, дружное, тактически совершенное взаимодействие всех трех родов оружия. Эта слаженность и своевременность выступлений всех частей явились одним из замечательных достижений петровской стратегии. Большой путь оказался пройденным от "детского играния" под первой Нарвой, т. е. от отсутствия воинского искусства, о чем так иронически поминал сам Петр, до высокого, заслуженного успеха русской стратегии и тактики под Полтавой…

За разгромом шведской армии под Полтавой 27 июня 1709 г. последовало быстрое бегство шведов и короля Карла XII к Днепру. Но русское преследование уничтожило все надежды шведов спастись переправой через реку, и по первому же требованию преследовавшего шведов Меншикова, настигшего их под Переволочной, вся шведская армия принуждена была сдаться на милость победителя. Карл XII и Мазепа успели бежать через Днепр за три часа до прихода Меншикова к Переволочной. И материальная часть разгромленной под Полтавой шведской армии и полный упадок духа как солдат, так и командного состава были таковы, что генерал Левенгаупт, которому король, убегая, передал верховное командование, человек очень храбрый и опытный, счел всякое сопротивление совершенно немыслимым. По окончательному, позднейшему подсчету, сдавшихся под Переволочной шведских пленников оказалось больше: не 14 030 человек, а 16 264. Эту цифру находим в письме Петра царевичу Алексею от 8 июля 1709 г.[569] Когда постепенно впоследствии выловлены были шведы, разбежавшиеся по лесам и полям еще до сдачи всей армии, то общий подсчет пленников дал цифру около 18 тыс. человек.

7

Что Полтава непоправимо разрушила шведское великодержавие, этот вывод некоторые иностранцы, отдававшие себе отчет в случившемся, сделали буквально на другой день после катастрофы Карла XII: не только Украина, но вся Европа оказалась избавленной от угрозы "шведской державы, которая своим честолюбием сделала себя страшной для всей Европы",[570] — читаем во французской реляции иностранца, участника боя.

Если в двух словах, ограничиваясь основным, грубым в своей беспощадности фактом, характеризовать это событие, то должно сказать так: бежавшая с поля битвы в полном смятении половина шведской армии, почти 16 тыс. человек, примчавшаяся из Переволочной, где Ворскла впадает в Днепр, остановилась тут, и когда преследовавший беглецов Меншиков послал требование немедленной, безусловной сдачи, то все они, не пробуя вступить в бой, сдались, хотя у Меншикова было в отряде всего 9 тыс. человек, т. е. лишь немного больше половины стоявшей перед ним шведской армии. Если принять во внимание, что в Полтавском сражении шведов было убито около 9300 человек,[571] а взято в плен под Полтавой 2864, то неопровержимые цифры, относительно которых в общем шведские показания на этот раз не расходятся с русскими, говорят нам недвусмысленно, что больше половины шведской армии было ликвидировано не 27 июня под Полтавой, а 30 июня (1 июля по шведскому календарю) 1709 г. под Переволочной. Под Полтавой шведы сражались очень храбро, и русские, хоть и одержали победу "с легким трудом и малой кровию против гордого неприятеля", по выражению петровского «Журнала», но все-таки потеряли 4635 человек убитыми и ранеными. А под Переволочной уцелевшая от полтавского разгрома и все еще крупная шведская армия сдалась без боя и без всяких условий неприятелю, который был гораздо малочисленной, и уж этот огромный, окончательный успех не стоил русским ни одного человека.

С точки зрения политических последствий, с точки зрения воинской чести эта капитуляция под Переволочной была для шведов фактом несравненно еще более страшным, чем полтавский разгром. Немудрено, что не только шведские, но отчасти и немецкие, и английские, и французские историки с давних пор либо старались наскоро обойти это событие, так как не были расположены признавать во всей полноте успех русских над вооруженными силами лучшей из тогдашних европейских армий, либо пытались подыскивать смягчающие и оправдывающие шведов обстоятельства. Нельзя сказать, чтобы эти попытки отличались особенной убедительностью.

Начать с того, что эти старания направлены прежде всего к спасению воинской репутации Карла XII, успевшего бежать с Мазепой и с немногими спутниками-шведами из ближайшего окружения и несколькими сотнями казаков-мазепинцев за Днепр, причем Меншиков опоздал всего на три часа и только поэтому не взял короля в плен. Один из последних шведских историков, посвятивших целую книгу возвеличению Карла XII, Артур Стилле, дал сводку этой аргументации, крайне плохо «объясняющей» поведение короля, его генералов и его армии под Переволочной.[572] По позднейшим шведским показаниям, дело рисуется так. Еще в первые часы бегства, когда Карла XII везли в карете его главного министра графа Пипера (сам Пипер сдался в плен в конце битвы), к нему подъехал Гилленкрок (его фамилию часто произносят: Юлленкрук) и спросил: куда направиться? Карл ответил, что надо снестись с генералом Функом, который был в местечке Беликах, а потом уж можно будет решить, куда бежать дальше.