Мастера секса. Настоящая история Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон, пары, научившей Америку любить - Томас Майер

его закрытием. Как и многие, он слишком долго не общался с Мастерсом и Джонсон, чтобы знать о причинах.

Когда толпа гостей вышла из часовни, хлынул настоящий ливень, однако среди поклонников Мастерса и Джонсон продолжалась оживленная беседа.

«Предлагаю зайти в Ritz, я угощаю», – предложил Фрейман, один из самых старых и активных друзей Мастерса, Нату Лерману и еще одному психиатру из Нью-Йорка, говорившему на службе о профессиональном наследии Мастерса.

В Сигарном клубе, в обитом плюшем баре сентлуисского отеля Ritz-Carlton, в коричневых кожаных креслах сидели мужчины и потягивали мартини. Каждый из них годами наблюдал тесное взаимодействие Мастерса и Джонсон, принимал участие в массовом распространении сексуальной информации. И все они признавали: секреты желания – притяжение между мужчиной и женщиной, бесконечный поиск любви – остались неразгаданными. «Самое интересное, что мы пришли к выводу: никто не знает, что такое этот секс, – вспоминал Фрейман со смешком. – Эти люди знали Билла, принимали участие в научной работе, но мы все признаем, что очень мало знаем. Женщины очень тщательно охраняют эту тайну».

Глава 40

Незабудки

Мы слишком часто забываем как раз то, о чем, как мы думали, мы не сможем забыть никогда. Мы одинаково забываем любовь и предательство, забываем, о чем шептали и о чем кричали, забываем, какими были.

– ДЖОАН ДИДИОН

Мужчины Вирджинии умерли, и она чувствовала себя одинокой и брошенной. Она снова понимала, что может полагаться только на свой ум, чтобы как-то жить дальше с любовью и истощившимися финансами. В конце 1990-х она открыла Учебный центр Вирджинии Джонсон – Мастерс, предназначенный для борьбы с «дисфункцией, расстройствами и неудовлетворенностью» без прямого терапевтического контакта. Частью миссии центра была продажа записей через Интернет, а также почтовая рассылка материалов на тему «Пара и сила близости», а также – для тех, кому за пятьдесят, – «Интим на всю жизнь (Ничего не закончилось, пока все не закончилось)». Одному любопытному репортеру, спросившему, почему она решила вернуться после ухода на пенсию и начать заново, Джини ответила: «Многие люди до сих пор не все поняли». Предприятие провалилось, несмотря на то что в названии фигурировало имя Мастерса, напоминающее, кто она такая.

Без собственного диплома, а теперь и без связи с Биллом Джини было сложно заниматься сексуальной терапией в отрасли, стандарты которой она некогда задавала и регулировала. «Ей доверяли потому, что она работала с ним, – объясняла Джуди Сейфер, бывшая коллега и подруга Билла. – У нее не было лицензии. У нее были почетные звания, но, если у тебя нет ничего, кроме чужого покровительства, ты вряд ли сможешь многого добиться».

Джини не один год оплачивала услуги по сбору газетных вырезок с информацией о Мастерсе и Джонсон, однако слава больше не интересовала ее. «Если что-то происходило, к нам всегда обращались за мнением, – рассказывала она. – Мастерс умел давать короткие комментарии, а я нет. Каждый раз, когда мне задавали вопрос, я была готова прочесть целую лекцию. Только в последние десять лет к нам перестали обращаться каждый раз, когда кто-то поднимал вопрос секса. И слава богу».

Со смертью Билла и уходом Ли Зингейла, Джини стала как никогда зависеть от своих взрослых детей, Скотта и Лизы. Она осознала, какой эмоциональный ущерб нанесла им ее бесконечная работа. «Я всегда буду жалеть о том, что пропустила столько родительских собраний, что они были грустными детками такой же грустной мамы – пока я путешествовала, пока мы все эти годы постоянно разъезжали с лекциями», – признавалась она прессе. Еще в одном интервью муж Лизы рассказывал, что значит расти в доме Вирджинии Джонсон. «Ее дочь Лиза воспитывалась домработницами, а другие дети ее дразнили, – рассказывал Уильям Янг. – Они думали, что ее мать – шлюха, раз у нее такая работа. И не удивительно – Мастерс и Джонсон были на обложке Time».

Через год после смерти Билла у Джини случился легкий инфаркт – она упала на пол и лежала так, пока не пришла помощь. Она также страдала от диабета, боролась с раком, пережила замену коленного сустава и прочие болезни, которые снижали ее былую активность. Она полагалась на советы сына по вопросам, где ей жить и как распоряжаться оставшимися сбережениями. «Теперь Скотт руководит моей жизнью, и мне очень жаль, что так случилось, но он очень боится, что я умру, – объясняла она. – Он хотел, чтобы я находилась под внимательным присмотром». Не собираясь задерживаться надолго, Джини продала свой дом в университетском городке и наконец переехала в высококлассный пансионат по обслуживанию пожилых людей, где был ресторан, развлечения и прокат лимузинов. Среди вдов и других седовласых дам в этом доме престарелых Джини приметила Сильвию – женщину, на которой после их романа женился Ноа Вайнштейн, – но даже не стала здороваться с ней.

Временами Вирджиния как будто хотела забыть прошлое. Ее старые записные книжки были в беспорядке свалены в коробки. Она уничтожила все записи сеансов терапии и документы из института. «Все пленки с клинической работой – сотни пленок – хранились у меня до последнего переезда, – вспоминала она. – Я платила за это хранение по триста долларов в месяц, много лет подряд. Сын сказал: “И что ты с ними будешь делать?” Он уничтожил их. С моего разрешения». Узнав об этом, доктор Колодни пришел в ужас. Были утрачены все пленки, которые помогли вытеснить фрейдовский психоанализ, истории болезни сотен пациентов, чьи дисфункции несомненно могли бы в будущем стать научными пособиями в медицинских школах, вдохновлять терапевтов и летописцев культурных нравов Америки двадцатого века. «Все записи, все пленки были у Джини – бесценные сокровища, невероятные свидетельства, – и все это полетело на свалку, – с омерзением говорил Колодни. – Я думаю, она сделала это из злости на Билла, за то, что он бросил ее и все развалил. Я говорил, что, если она даст мне заключить договор с университетской библиотекой, я мог бы организовать отличный пакет финансирования».

Хотя Джини и пыталась забыть Билла, ее ярость вспыхивала с новой силой при малейшем упоминании о нем. Ее обвинения все сильнее контрастировали с тем, как она раньше представляла их обоих на публике. В 1990-х в телеинтервью для канала «Биография» Джини была скромной и выражала Мастерсу благодарность за то, что он дал ей главную возможность в жизни. «Ему нужен был человек с разумом чистым, как лист бумаги, чтобы рисовать и писать на нем, – рассказывала она, намекая на элемент истории Пигмалиона в их сотрудничестве. – Он преподнес мне этот дар,