Варфоломеевская ночь - Пьер Понсон дю Террайль

— Ну уж нет! Вы выиграли у меня столько денег и хотите удрать? Сначала дайте мне реванш!

— Завтра с удовольствием.

— Нет, сейчас же!

— Извиняюсь, но мне некогда! — сухо ответил Мовпен и хотел пройти, однако Серафин решительно загородил ему дорогу.

— Посторонись! — крикнул Мовпен, обнажая шпагу.

— Сначала мой реванш! — ответил паж, тоже обнажая оружие.

XVIII

По блеску глаз Серафина Мовпен понял, что ему удастся выйти, лишь переступив через труп пажа. Это еще более увеличивало нараставшие опасения шута за своего государя, которого надо было во что бы то ни стало поскорее разыскать.

— Посторонись! — еще раз крикнул он.

— Сначала реванш!

— Я дам его тебе потом!

— Нет, сейчас же!

— В последний раз: посторонись! — крикнул Мовпен, угрожая шпагой.

Но вместо ответа Серафин парировал удар и сам стал в позицию.

— Да ты, видно, хочешь, чтобы я убил тебя! — крикнул Мовпен.

— Нет, я хочу только реванша! — ответил паж. — Я очень упрям!

Мовпен бешено набросился на Серафина; однако в тот момент, когда шут короля Генриха сделал решительный выпад, Серафин умело отскочил в сторону, и шпага Мовпена воткнулась в дверь. Конечно, паж герцогини воспользовался этим и, приставив острие своей шпаги к груди Мовпена, заставил последнего отступить и выпустить рукоять.

— Я мог бы убить вас, — сказал он, — но к чему бесполезная жестокость? Мне кажется, мы столкуемся и так. Прежде всего я нахожу, что вашей шпаге удобнее всего торчать в двери, так что оставим ее там! А затем присядем и вы дадите мне реванш!

У Мовпена не было выбора, и приходилось подчиниться. Серафин подвел его к столу, уселся, взял шпагу в правую руку, а кости — в левую, и игра возобновилась.

Теперь счастье решительно отвернулось от Мовпена: Серафин выигрывал каждую партию!

— Однако! — воскликнул паж. — Теперь я всегда буду играть левой рукой — мне везет гораздо больше!

— Мсье Серафин, — сказал Мовпен, — когда вы отберете у меня весь выигрыш, вы отпустите меня?

— Видите ли, собственно говоря, мне ужасно нравится ваше общество, мсье Мовпен.

— Да, но у меня… дело…

— Во всяком случае у вас много времени. Я должен отыграть у вас по крайней мере дюжину пистолей!

— Позвольте мне попросту отдать их вам!

— Нет, я хочу играть!

— Ну, так будем пить по крайней мере!

— Да вина-то нет.

— Но я хочу вина!

— Ну так, если хотите, отправляйтесь в погреб и достаньте сами! — иронически ответил Серафин.

Мовпен взял одну из свечей и спустился в погреб.

— Ты очень разочаруешься, милочка! — пробормотал ему вслед Серафин. — Из погреба нет другого выхода!

Вскоре Мовпен показался из погреба, но вместо бутылок он держал в руках грандиозный жбан.

— Однако! — воскликнул Серафин, — И вы рассчитываете выпить все это?

— Может быть! — ответил Мовпен, подходя к столу, но вместо того, чтобы поставить жбан на стол, неожиданным движением выплеснул его содержимое в лицо Серафину.

Паж, ослепленный и растерявшийся, вскрикнул и схватился за лицо, выпустив шпагу. Тогда Мовпен наступил на нее, охватил обеими руками шею Серафина, полузадушил его и бросил на пол. Затем, засунув ему в рот платок, чтобы помешать кричать и звать на помощь, он связал ему руки своим поясом, засунул его под стол и, схватив шпагу, быстро выбежал из кабачка…

Тем временем король плавал в блаженном тумане.

Пройдя по коридору, как указал ему Серафин, и постучавшись в дверь, Генрих III очутился в маленьком будуаре, погруженном в ласкающую полутьму. Приглядевшись, король увидел на оттоманке белокурую женщину, предмет своих страстных грез. Правда, она опять была в полумаске, но ее костюм был достаточно прозрачен, чтобы король мог судить о ее привлекательности.

Движением руки незнакомка подозвала к себе короля, и он сейчас же подошел к оттоманке, опустился на колени и благоговейно приник к ее руке. А затем… затем наступила пора сладкого тумана. Любовный лепет, взаимные признанья, ласки, сначала такие стыдливые, потом все более и более смелые, а в конце концов блаженная пропасть страсти поглотила короля и заставила его забыть обо всем на свете.

Прошел час. Наконец незнакомка вырвалась из объятии влюбленного короля.

— Пора, — с каким-то страхом воскликнула она, — я должна идти!

— О, еще минутку! — простонал Генрих.

— Нельзя, возлюбленный мои! Завтра мы опять увидимся, но теперь мы должны расстаться! Пусть вот это будет тебе памятью обо мне! — и с этими словами незнакомка взяла с окна букет цветов и подала его королю.

Генрих III с благодарностью поднес цветы к устам и произнес:

— О, какой запах! Но завтра мы непременно увидимся?

— Непременно, непременно! Но теперь, повелитель мой, ты должен дать мне еще обещание: побудь здесь, пока я не уйду совсем! О, пожалуйста, побудь здесь еще четверть часа, и затем ты свободен!

Королю оставалось только подчиниться такому несложному желанию. В последний раз сомкнулись их уста. Затем незнакомка накинула плащ и вышла из комнаты, тогда как король кинулся на оттоманку и, прижимая к лицу букет цветов, принялся вспоминать блаженство проведенных минут.

А незнакомка, в которой читатель, конечно, узнал герцогиню Монпансье, эту «женщину-дьявола», выйдя из дома, остановилась на минуту и произнесла с дьявольской улыбкой:

— Пусть же теперь Господь ищет заместителя французскому королю, потому что трон очень скоро станет вакантным!

XIX

Чтобы читатель мог понять эти слова герцогини Монпансье, мы должны вернуться к тому моменту нашего рассказа, когда несчастный Жак принялся истерически кричать, что он действительно сумасшедший. Как мы уже упоминали, в этот момент на дороге показался монах, который, услыхав вопли юноши, подошел к нему и сказал:

— Очень часто, сын мой, то, что люди считают сумасшествием, является просто игрой злых духов. Мне не раз удавалось исцелять одержимых; расскажи мне, чем ты страдаешь, и, быть может, я помогу тебе!

В этот момент на крыльце показалась герцогиня Монпансье; услыхав последние слова монаха, она воскликнула:

— Исцелите его, батюшка, я буду вам крайне признательна! Ведь это мой самый любимый паж!

О, какой сладкой болью отозвались эти слова в сердце влюбленного Жака!

Монах принялся расспрашивать юношу, что в сущности вызывает его отчаяние, и затем сказал:

— Твое горе, сын мой, очень легко поправимо! У меня для этого много средств. Начнем с молитвы! Куда направляется ваша госпожа? В Шато-Тьерри? Отлично! Ну, так пойдемте со мною пешком туда, молодой человек, и я постараюсь вылечить вас заклинаниями!