Числа и знаки. Трилогия - Юрий Бурносов

– Как вы могли подумать такое, хириэль Гаусберта?! - воскликнул юноша, покраснев в благородном возмущении. - Какое бы там ни было число, я готов разделять все беды и напасти вместе с вами, с хире Бофранком и остальными достойными людьми, что находятся в этой комнате.

– Будет вам, будет, Мальтус, - сказал с непривычной для себя мягкостью Бофранк. - Верно, хириэль Гаусберта сказала это лишь для порядку, никакого сомнения в вас не испытывая.

– Да, это в самом деле так, - согласилась девушка, - и я полагаю, что вы, хире Фолькон, окажете нам помощь неоценимую. Однако ж скажите, что у вас вон там, в этих коробах или клетках, что вы столь неумело прикрыли от посторонних глаз одеждою?

– Сие суть каменные карлики, - приосанился юноша, - изловленные мною в Люддерзи, городе, на который дрянные уродцы отчего-то напали, выйдя в превеликом множестве из-под земли.

– Карлики? - оживился Бальдунг. - Уж сколько лет я не видывал ни одного! Стало быть, они еще выбираются на свет? Верно, их подтолкнули к тому проделки Люциуса и сгустившаяся многодневная тьма, говорят же, что, коли одна нечисть полезла из дыры, жди и вторую, а за ней и третью… Осторожно, мудрая хириэль, они могут укусить!

Гаусберта успела с чрезвычайным проворством отдернуть руку, и карлик лишь щелкнул зубами, не в силах просунуть свое гадкое личико меж прутьями.

– Вот уж находка так находка! - радостно воскликнула Гаусберта. - Вы и представить себе не могли, хире Фолькон, сколь полезен окажется ваш груз!

– Я полагал, что сии отвратные недомерки едино и годны, что для ученых мужей - пускай описывают их повадки и ужимки, как делают это с заморскими обезьянами и разными склизкими чудами, - заметил Фолькон в растерянности. - На что же они нам?

– Как известно, карлики эти из мира, чуждого нашему, - пояснила девушка, дразня карлика подобранной с полу палочкой. - Верно, вы понимаете, что и Люциус - существо давно уже не нашего мира. Соответственно и убить или поранить его нельзя оружием, что изготовлено в нашем мире, ибо оно для него почитай что не существует.

– Что же пользы от карликов? - все еще ничего не понимая, спросил юноша.

– Гофрид Мельник писал в книге, именуемой «Удаление греха», что достаточно окунуть меч в святую воду, чтобы и сам меч стал святой - и сталь его, и эфес. Окунем же и мы мечи в нечто, принадлежащее миру, чуждому нам, но своему для прахоподобного Люциуса. Для сего, ежели верить книгам, надобно истолочь карликов живыми в ступе и сей субстанцией смазать оружие - мечи и стрелы, кинжалы и пули, - дабы стали они разящими.

– Как сие жестоко! - пробормотал Мальтус Фолькон, но Гаусберта уже отправилась искать ступу и пест.

Хозяин предоставил ей просимое, даже не спрашивая зачем; и ступа, и пест оказались весьма старыми, в незапамятные времена выточенными из розового камня, - размером пест был с человеческую руку и премного весил, а ступа - достаточно глубока и просторна.

Карлики, кажется, почувствовали беду и забились в углы клеток, а физиономии их не выражали ничего, кроме беспросветной злобы. Осторожно, дабы карлики не задали стрекача, Гаусберта вытряхнула их через открытые дверцы в ступу и поспешила прибить пестом. Некоторое время в комнате раздавался лишь хруст костей и чмокание соков, разминаемых тяжким пестом, отчего юный Фолькон, не удержав рвотных позывов, выбежал в коридор. Гаусберта прилежно перетирала останки карликов, добавляя в ступу некую жидкость из небольшого флакона до тех пор, пока все вместе не превратилось в омерзительную с виду однородную кашицу.

– Теперь субстанция должна настояться, - пояснила Гаусберта, отставляя окровавленный пест в сторону.

Возможно, совершенное девушкой действо и в самом деле кто-то назвал бы прежестоким, но Бофранк с некоторых пор не тратил времени на рассуждения по поводу жестокости, справедливости и прочих категорий, кои весьма расплывчаты и трактуются совсем по-разному в разных же случаях применения.

– Мы же встретимся с верным человеком грейсфрате Шмица, как сказал хире Бофранк, - продолжала Гаусберта, - и в самом деле попробуем поговорить с Баффельтом со всей пристрастностью, на которую способны. И еще: хире Бофранк, полагаю, вы уже поняли, что тот подлый удар нанес вам брат ваш Тристан. Все указывает на то, что он служит тем силам, коим мы противостоим; впредь старайтесь быть осторожнее и остерегайтесь брата.

– Правду ли вы говорите, хириэль Гаусберта? - спросил Бофранк в сомнении. - Я не видел, кто ударил меня.

– Может, я и не права, но предпочла бы знать, где сейчас пребывает ваш брат, - сказала Гаусберта. - Ибо лучшие друзья и близкие родственники порою оказываются на поверку первейшими нашими врагами.

И, припомнив историю Проктора Жеаля, Бофранк не смог с нею не согласиться.

Дурные поступки обыкновенно увлекательнее благих; это означает, что совершать дурные поступки нас зачастую подталкивает нечистый, который, как известно, весьма весел нравом.

Ги де Фризе

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,

в которой снова появляется Тристан Бофранк, а наши герои в поисках Проктора Жеаля покидают столицу и проникают в монастырь фелицианок

Отверзнув очи, Тристан Бофранк долго не мог понять, где он находится. Лежал он прямо на полу, а почти что над его головою нависало нечто отвратительное, и аббат с натугою силился понять, что бы это могло быть…

О боже!

Вскрикнув, Тристан вскочил с полу и отбежал в сторону - и неудивительно, ибо отвратный предмет оказался сморщенным и волосатым задом прегадкой старухи, которая с шумом испражнялась рядом с тем местом, где только что лежал аббат.

Пошатываясь и будучи терзаем жестокой головной болью, Тристан огляделся. Вокруг вповалку лежало множество людей, и аббат вначале с испугом представил, что все они мертвые, но нет - иные шевелились, иные уже ползли к винным бочкам, дабы увлажнить алчущие глотки; дополнял зломерзкую картину вонький запах гари из давно потухшего очага.

– Красавчик толстячок, - услыхал аббат и в ужасе поспешил прочь.

Оказавшись снаружи, на открытом воздухе, он с наслаждением сделал несколько глубочайших вдохов и попытался вспомнить, что же произошло с ним вчера. Прохладная погода немного освежила его, но все члены и хребет ныли, а желудок то и дело порывался исторгнуть съеденное и выпитое накануне.

Испросив у господа прощения, Тристан Бофранк обтер руками толстощекое лицо свое и, тяжело вздыхая, двинулся вперед по улочке в надежде отыскать путь к дому брата своего.

Редкие прохожие сторонились оборванного, перемазанного блевотиною путника, полагая, что перед ними зачумленный. Собственно, так оно и было: в помрачении своем аббат не видел чумных нарывов и язв у многих лежащих на грязном полу; не распознал он и мертвецов, что уже начали пухнуть и раздуваться…

Но как бы то ни было, Тристан отыскал дом и принялся стучать, покамест не появилась хозяйка.

В грязном и истерзанном толстяке она едва распознала того благообразного и аккуратного, учтивого священнослужителя, что приехал не столь давно навестить своего уважаемого брата.

– Коли вы ищете хире Бофранка, - сказала она, не тратя много времени на беседу, - так ищите его в гостинице «Белая курица»: верно, он там, ибо там обитают все его прибывшие друзья.

Сказавши так, женщина поспешно закрыла дверь, ибо также заподозрила в аббате зачумленного, и поспешила за уксусом, дабы обтереть ручку двери, за которую схватился несчастный. Тот тем временем тяжко вздохнул и, трудно ступая, направился в гостиницу, в помрачении содеяв по пути еще один крайне неосмотрительный поступок, а именно - напившись из ручейка, что струился в каменной чаше на перекрестке. Коли чума еще медлила до того приступить к братоубийце, тут она решила взяться за него основательно…

Бофранк, вопреки словам своей хозяйки, в гостинице отсутствовал, поспешая на встречу с доверенным человеком грейсфрате Шмица.

Сколь ни странно, но это оказался уличный музыкант, одетый, как подобает сему докучливому и пройдошистому племени, в яркие поношенные одежды, изукрашенные дешевыми побрякушками. Он ждал в условленном месте, о коем субкомиссара известил запискою председатель Великой Комиссии, и играл на небольшой лютне некий печальный мотив.

– Верно, вы и будете хире Бофранк? - беззаботно спросил музыкант, оставив струны, когда субкомиссар приблизился к нему.

– Да, это я.

– Печальный у вас вид, ничего не скажешь, удачно описал мне вас грейсфрате. Можете звать меня Франци, - представился музыкант, поднимаясь и убирая лютню в специальный чехол из мешковины, носимый за спиною. - Я лютнист и сочинитель, акробат и жонглер, лицедей и еретик, коли вам угодно. И ежели вы хотите спросить, укажу ли я вам подземный ход, ведущий в монастырь фелицианок, то я отвечу утвердительно.