Турмс бессмертный - Мика Валтари

Она нахмурилась и добавила:

— Сначала я подумала, что все дело в моей внешности, но потом мне стало ясно, что я выбрана из-за тебя, ибо они хотели выразить тебе уважение. Я слышала о тебе кое-что…

Я был рад, что у Мисме все так удачно сложилось и что Ларc Арнт гордился нашим знакомством. Конечно же, он заслуживал всяческого счастья — если только дочь Арсинои могла сделать кого-то счастливым. Но Мисме поклялась мне, что будет умнее матери и всегда останется верна мужу; она сказала, что во всей стране этрусков не найти никого, кто бы нравился ей больше Арнта. Впрочем, полностью доверять ее словам я, разумеется, не мог: недаром же она сочла необходимым принести такую клятву; в общем, я полагал, что Ларсу Арнту вряд ли удастся прожить с ней спокойную и размеренную жизнь.

3

Озеро было прозрачным, как стекло. На заходе солнца жрецы установили на его берегу священный шатер богов. Перед ним уселись женщины и стали молоть ручными мельницами зерно нового урожая, чтобы испечь хлеб богов. Сети были уже расставлены — по обычаю полагалось поймать красноглазых рыб богов. Потом принесли в жертву богам теленка, козленка и поросенка и разожгли костры. Жрецы, пошептавшись, начали читать священные стихи, чтобы хлеб удалось удачно замесить, испечь и украсить, а пищу приготовить так, как принято было в старину. Пира богов не затевали уже много лет.

Я чувствовал, как холодная вода озера забирает тепло земли и впитывает запах увядающей травы, аромат вкусных блюд, свежего хлеба и кореньев. Наконец появились лукумоны. За ними несли священную посуду.

— Ты очистился? — спросили они.

— Очистился, — ответил я. — Мои глаза чисты. Мои уста чисты. Мои уши чисты. Мои ноздри чисты. Я чист. Голову я вымыл. Руки и ноги тоже. Я надел новый хитон из самой чистой шерсти.

Они улыбнулись и сказали:

— Сегодня ты хозяин пира, Турмс. Ты — раздатчик даров и имеешь право пригласить двоих богов. Кого ты приглашаешь?

Я не колебался.

— Я в долгу перед богиней, — ответил я. — Я приглашаю ту, которая носит венок из плюща. Ее священное имя — Туран.

Старый лукумон удивился и ехидно проговорил:

— Ты же сам рассказывал мне, как богиня Артемида помогала тебе и в облике Гекаты следила за тем, чтобы на земле тебе сопутствовала удача. Ты в долгу и перед Рожденной из пены — той, которой как Афродите поклоняются в Эриксе. Ты же сам мне рассказывал.

Я ответил:

— Все они — одна и та же богиня, которая является в разных обличьях, в разных местах и разным народам. Ее настоящее имя — Туран, ее символ — Луна. Я понял это. Я выбрал. Я приглашаю.

— А кто твой второй гость? — спросили они.

— Еще я приглашаю ту, которая самая непостоянная, я приглашаю Вольтумну. Прежде я не знал ее. Не понимал. Но теперь я наконец-то хочу познакомиться с ней. Благодаря ей морской конек стал священным, и было это в самом начале мироздания — до этрусков и до греков. Ее знак — Солнце.

Улыбки сползли с их лиц, они испуганно посмотрели друг на друга и спросили:

— Да представляешь ли ты, чего ты хочешь и кого зовешь?

И я, весь отдавшись священной радости, закричал:

— Я выбираю и приглашаю Вольтумну!

В это время полог шатра откинули, и я при ярком свете бездымных факелов увидел высокое ложе богов и два священных обелиска, возвышавшихся на двойных подушках. Каждого из нас троих ожидало собственное низкое ложе. Рядом стояли стол и табуреты. Вино было уже смешано с водой. Еще я заметил связки колосьев, плоды земли и венки.

Лукумоны приказали:

— Увенчай же своих небесных гостей!

Я выбрал венок из плюща и надел его на один из белых обелисков со словами:

— Это тебе, Туран, богине — от человека.

Затем я с легким сердцем взял венок из цветов дикой розы и надел его на другой обелиск, сказав:

— Тебе, Вольтумна, самой надлежит выбирать венок для себя. Возьми же пока вот этот из диких роз, который я, бессмертный, даю богине.

В этот миг я наконец-то осознал свое бессмертие. Почему так случилось и почему я выбрал именно венок из диких роз, я не знаю. Все мои сомнения рассеялись, как туман, в душе моей взошло солнце бессмертия.

Мы устроились на ложах у стола. Мне на шею надели большой венок, сплетенный из осенних цветов, ягод и листьев. Флейтисты взяли в руки флейты, потом послышался перезвон струн и танцовщицы и танцовщики в священных одеждах исполнили перед шатром танцы богов. Пищу нам подали в древних черных чашах, и ели мы двузубыми вилками и древними кремневыми ножами. Перед каждым священным обелиском тоже поставили чашу, положили кремневый нож и золотую вилку. Нам принесли морских крабов, куски кальмаров и сардин, плавающих в масле. Еще на столе стояло блюдо жареных красноглазых рыб из озера, из которых вынули все кости. Мы ели телятину, и мясо ягненка, и свинину, вареную и жареную, с кислым соусом и сладким соусом.

Флейты и струнные инструменты звучали все громче. Танцоры исполнили танец земли, танец моря, танец неба, а потом — танец богини (как танец любви) и танец собаки, танец вола и танец коня. В красивых вазах горели благовонные палочки. Вино разогрело наши тела и ударило в голову. Но пир все длился и длился, и я огорчался и удивлялся, глядя на неподвижные каменные обелиски на высоком ложе богов.

Старый лукумон, лежащий справа от меня, заметил мой взгляд и успокоил меня словами:

— Наберись терпения, Турмс, ночь длинная. Боги ведь тоже готовятся к встрече с нами, как мы готовились встретиться с ними. Должно быть, как раз сейчас там, наверху, все спешат и суетятся и нашим гостям подают праздничные наряды, умащивают их тела и заплетают им волосы. Кто знает?

— Не издевайся надо мной, — резко ответил я.

Он протянул руку и предостерегающе дотронулся до моего запястья.

— Это самая великая ночь в твоей жизни, Турмс, — сказал он. — Но народу нужны зрелища. Пусть же люди посмотрят на каменные обелиски, на которые ты надел венки. Пусть увидят, как мы едим и пьем, полюбуются священными танцами и насладятся музыкой. А потом мы останемся втроем, полог опустится и появятся твои гости.

Перед шатром под темным небосводом собралась многотысячная безмолвная толпа. Все взгляды были обращены к нам, пирующим лукумонам. Люди стояли, тесно прижавшись друг к другу и замерев от удивления и восторга. Они старались не шуметь, они не осмеливались даже переступать с ноги на ногу.

Потом костры погасли, слуги и танцоры ушли, музыка умолкла. Все стихло. Каменные обелиски на высоком ложе почти касались верха шатра. Прислужник поставил передо мной на стол чашу, закрытую крышкой. Оба лукумона приподнялись на своих ложах и внимательно посмотрели на меня. Слуга поднял крышку, и я ощутил сильный аромат кореньев и увидел мясо в жирном бульоне. Взяв вилку, я поднес кусок ко рту. Вкус был мне незнаком. Я не смог ни разжевать, ни проглотить мяса, и мне пришлось его выплюнуть.

Наконец полог шатра опустили. Чаша по-прежнему стояла передо мной на столе; пар от нее уже не поднимался. Я прополоскал рот вином. Лукумоны все так же внимательно смотрели на меня.

— Почему ты не ешь, Турмс? — спросили они. Я покачал головой.

— Не могу, — ответил я.

Они кивнули и согласились:

— Да, мы тоже не можем этого есть. Это пища богов.

Я помешал вилкой кусочки варева. Оно выглядело довольно аппетитно, да и запах был приятным.

— А что это? — спросил я.

— Это еж, — ответили они. — Еж — самый древний из всех зверей. С наступлением зимы он сворачивается в клубок и забывает о времени. Весной же он снова пробуждается. Поэтому боги употребляют его в пищу.

Старый лукумон взял вареное очищенное яйцо и показал его нам:

— Яйцо — начало всего, — сказал он. — Яйцо — символ рождения и возвращения. Яйцо — символ бессмертия.

Он положил яйцо в неглубокую жертвенную чашу. Младший лукумон и я сделали то же самое. Лукумон из Вольтерры встал, взял плотно закупоренную амфору, извлек кремневым ножом пробку, снял воск и налил в жертвенные чаши горькое вино из трав.

— Настало время, — сказал он. — Боги идут. Так выпьем же напиток бессмертия, чтобы наши глаза не были ослеплены их сиянием.

Я выпил вино из жертвенной чаши, стараясь во всем подражать лукумонам. Напиток обжег мне горло, и я почувствовал, как немеет мой желудок. Потом, следуя примеру лукумонов, я съел вареное яйцо. Старый лукумон тихим голосом сказал:

— Ты выпил с нами напиток бессмертия, Турмс. Ты съел с нами яйцо бессмертия, Турмс. Теперь сиди и жди. Боги идут.

Мы лежали, охваченные страхом, и вглядывались в белые каменные обелиски. Вдруг они стали меняться прямо у нас на глазах. Пламя от бездымных факелов не казалось уже таким ярким. Обелиски излучали сияние. Потом я увидел ее, богиню. Спустившись сверху и приняв женское обличье, она улеглась на ложе. Богиня была прекраснее самой красивой женщины на земле и ласково улыбалась нам. Ее узкие глаза блестели, локоны вились, под белой кожей пульсировала кровь; на ней была корона из плюща.