Современный чехословацкий детектив (сборник) - Войтех Стеклач

— А про то, что Ольда разговаривает во сне, ты кому-нибудь рассказывал? — спросил я со страхом.

— Нет. Ольда со мной не общается. Только Ганка про это знает.

— Как?

— Я же сплю с ней в одной комнате. Она как раз вошла, когда я слез с кровати и хотел приложить ухо к стене, — беззастенчиво признался Лукаш. — Она меня отругала, что не сплю.

— Ты ей сказал, о чем услышал?

Лукаш поглядел на меня искоса и покраснел.

— Ну… это было так странно… Знаете, прямо как тот фильм ужасов, в котором…

У меня сжалось сердце.

— Куда же я тебя привел, сынок?! — Мне захотелось схватить Лукаша и бежать с ним вместе с Баррандовского холма.

— Мне потом было неловко, — пристыженно сознался мальчик. — Ганка вроде еще больше напугалась, чем… — Он осекся, затем сочувственно заметил: — Вы же понимаете, женщина! Но я ее успокоил.

— Лукаш, не хочешь пожить у меня несколько дней?

Мальчик обрадовался.

— Хочу… А Ганка что скажет? Она же рада, что я здесь, с ней.

— Мы ей позвоним от меня.

— Только мне завтра надо в школу идти, — с сожалением спохватился он. — Я-то считаю, что это ерунда, но ее не уговоришь.

— Утром я тебя сюда привезу, — поспешно пообещал я. — Мы все успеем, и в школу тоже.

Лукаш посмотрел на улицу.

— А где ваша машина?

Моей машины здесь не было. Прямо от поручика, пользуясь общественным транспортом, я поспешил сюда. Моя «шкода» стояла там, где я вчера ее оставил, — под заботливой опекой младшего вахмистра Ржиги.

— Машина на стройке, — невесело сообщил я. Картина путешествия через всю Прагу меня удручила.

— Тогда приезжайте опять вечером, — предложил Лукаш. — Ганка уж точно будет дома, и мы договоримся.

— Да. Так будет лучше. — Я огляделся. В соседнем саду резвились двое детей, чуть помладше Лукаша. На противоположном углу улицы девушка разговаривала с парнем, ведущим велосипед. Среди бела дня Лукашу не могла угрожать никакая опасность. И все-таки я попросил: — Позвони мне, если что…

— Если вспомню что-нибудь важное? — оживился он.

— Да. Жаль, что ты не видел этого письма.

— Вы думаете, оно важное? — Уши у него горели, нос подергивался, как у кролика.

— Не знаю. Не ломай себе голову. — Я поднялся. — Ну, пока. Вечером приеду.

Уже за забором я помахал ему. Он чинно кивнул мне, потом опять устроился возле своих машинок. Сосредоточенно разглядывал их, словно конструктор, который размышляет, что бы еще улучшить.

* * *

Когда я подбежал к остановке, автобус как раз тронулся. Я махал изо всех сил, чуть рука не оторвалась, несколько пассажиров сочувственно глядели на меня через запыленные окна, но шофер — по доброй традиции всех пражских водителей автобусов — даже ухом не повел, лишь прибавил газу. Бессильно упершись рукой в столбик с расписанием городских автобусов, я обнаружил, что следующий должен быть через шесть-восемь минут.

— На это не надейтесь, — заговорил со мной седовласый джентльмен с тросточкой, вероятно какой-нибудь кинодеятель на отдыхе. — Можете прождать двадцать минут и больше. Зато потом заявятся сразу два.

Я поблагодарил его терпеливой улыбкой стоика. Старый джентльмен прошел мимо меня, его тросточка равномерно постукивала по мостовой, словно отсчитывая время. Я взглянул на часы — было почти половина пятого. Грубо выругавшись, я оглянулся на достойного старца — не слышал ли случаем.

Старец был далеко, и Йозеф Каминек, к сожалению, тоже. Меня отделяла от него целая Прага. На стройке его сегодня уже не застанешь.

Автобус как сквозь землю провалился. Я ходил вокруг столбика, как заблудившийся пес, поводя носом то в одну, то в другую сторону. Но такой пес знает, что ищет, а я — нет. Словно пытался играть в жестокую и опасную игру, правил которой не мог уяснить. Методы у игрока были страшные. Два убийства и самоубийство… Почему инженер Дрозд не оставил прощального письма? Он умер, но почему — это остается тайной. Поручик Павровский это тоже понимает. А вот сомневается ли он в самоубийстве Дрозда, как в первый момент усомнился я? Мог ли тот спокойный человек, который вчера вечером разговаривал со мной возле больницы, через несколько часов наложить на себя руки? Потом мне, правда, пришло в голову — это было не спокойствие, а смирение человека, сводившего счеты с жизнью. Потому-то он извинялся передо мной. Видимо, по той же причине он пришел тогда и к Йозефу. Между моим другом и пани Дроздовой когда-то что-то было — недаром нарушилась пятилетняя дружба однокурсников.

Но главное — я не представлял себе, как можно физически справиться с этим геркулесом и удержать его голову под выхлопной трубой «трабанта». А если Ольда со своим кастетом? Но от кастета остались бы следы, а поручик не говорил ни о каких ранениях. И Ольда в ту ночь был дома — во всяком случае, по словам Лукаша…

Я остановился. Поднял глаза кверху, с юга по небу сплошным потоком плыли серые тучи. То тут, то там пробивался сноп солнечных лучей. Один луч упал на меня. Я чуть не пошатнулся. Подошедшая к остановке женщина с маленькой девочкой обеспокоенно заглянула мне в лицо. Я сбежал с холма вниз.

* * *

Метров через пятьсот мне показалось, что мой позвоночник из стекла и с каждым новым шагом от него может отколоться осколок, вонзившись мне в спинной мозг. Я остановился у забора, за которым к Влтаве спускался запущенный сад. Сквозь буйную зелень виднелся противоположный берег реки, проглядывали живописные домики, возле них росли кучи чего-то красного и желтого, копошился темный муравейник. Я знал, что это такое. За моей спиной раздался звук мотора, я оглянулся, такси замедлило ход. Машина спускалась сверху и была без пассажиров. Я быстро поднял руку.

— К переправе, — сказал я. Таксист недовольно поморщился.

— В Браник едете? Я отвезу вас прямо туда.

— Нет, мне к переправе, так доберусь быстрее, — стоял я на своем.

— Ну, коли так считаете, — процедил таксист, включая радио.

Я услышал, как Карел Готт распевает все ту же противную слабоумную песенку «Эй, эй, беби!» И вспомнил Йозефа.

— Давайте все-таки через мост, — сказал я водителю. — Мне, собственно, только до Подоли, но я там долго не задержусь. Вы не могли бы меня подождать, а потом подбросить в Голешовицы?

— О чем разговор, шеф? — церемонно ответил водитель. Еще бы! Не каждый день у него такие ездки.

Я недооценил этого парня. Выяснилось, что работает он на киностудии, потому как нынче без халтуры нигде не зашибешь. Я подробно ознакомился с проблемами ремесла таксистов, расцвет которого как раз должны были ограничить какие-то суровые меры.

— Мне-то грех жаловаться, я инвалид, подрабатываю у киношников. — Он затормозил перед въездом в вышеградский туннель. — Но немало нашего брата свой кусок хлеба потеряет. Куда дальше, шеф?

— Буду показывать, — откликнулся я. — Пока прямо… Я ведь тоже инвалид, — подхватил я начатую тему. — Но с такой работой вряд ли справился бы. На следующем перекрестке влево.

Светофоры мигали нам зеленым глазом, и этот щуплый, сгорбленный парень вел свой польский «фиат» быстро и уверенно.

— Теперь куда? — спросил он. — Скажите мне лучше адрес.

— Это стройка, улицей выше. Кооперативные дома.

— Лады. — Он свернул. — У вас там квартира? Тогда мне вас жаль.

— Почему?

— Мой кореш хотел там строиться. Потом плюнул. У них по плану сто пятьдесят часов в месяц, два года они там ишачат, да только дело на мертвой точке. Несколько типов из правления себе карман набивают, а простые люди вкалывают, как негры.

— Это что же, стройка на общественных началах? — с недоверием поинтересовался я.

— Ясное дело. Как же вы не знаете, раз у вас там квартира?

— Одна знакомая там строится, вернее, хочет у кого-то купить квартиру.

— Так вы ей посоветуйте поскорее дать задний ход, — ухмыльнулся шофер. — Этот мой кореш тоже рассчитывал — кто-то поишачит, а он у него потом квартиру перекупит. В каждом кооперативе есть такие прохиндеи, что на этом деле греют руки. А знаете, сколько тут надо вкалывать за трехкомнатную? Пять тысяч часов. Кто станет продавать, накинет самое малое двадцатку за час. И это еще по-божески.

Он остановил машину на краю пологого участка, где стояли шесть кирпичных объектов в разной стадии готовности. Я хоть и не был строителем, ознакомился с этой профессией настолько, что даже мне было ясно: здесь вселяться будут не раньше чем через два года. За исключением трех объектов, не были сделаны даже черновые работы. В отдалении несколько мужчин копали какую-то канаву, наверное для канализации. Рыли они ее сосредоточенно и бережно, как любящая мать, которая делает пробор на голове у дочки. Я прикинул, что такими темпами она будет готова приблизительно к Новому году. Невдалеке две женщины лопатами перебрасывали кучу песка. Действия их были совершенно загадочны — ведь в конце третьего квартала землекопы непременно упрутся в этот песок. Рядом с нами еще три женщины складывали в штабель рассыпанный кирпич. Дело у них двигалось медленно, потому что приблизительно треть кирпичей была побита, и дамы разыскивали куски, которые подходили бы к тем, что они держали в руках. Над ними стоял солидный мужчина в очках и голубом, как у продавца, халате и следил, чтобы они не бездельничали. Руки у него были засунуты в карманы, стопку бумаг он положил на груду кирпичей — благо та не росла — и придавил карманным калькулятором.