Он уже идет - Яков Шехтер

земли и протянул ее в сторону Зуси.

– Чувствуешь святость, чувствуешь?

– Чувствую, – покорно согласился Зуся.

– Это хорошо, это правильно, – заметил Самуил, поднимаясь с колен. – Мы хотим, чтобы святость засияла не только на этой заброшенной поляне, но воцарилась в сердце Польши, в Кракове!

– Достойное желание, – поддакнул Зуся.

– И ты нам в том поможешь! – воскликнул Самуил. Быстро перебирая ногами, он подбежал к Зусе и протянул ему зажатую в кулак землю. – Вот эту часть святости ты привезешь в Краков и бросишь в колодец на рыночной площади напротив Ратушной башни. Это и есть та самая маленькая просьба. Не забыл?

Зуся остолбенел. Он ожидал чего угодно, но только не такого предложения.

– Я вижу, ты боишься, – усмехнулся Самуил. – Думаешь, что я подсовываю отраву. Не бойся, Зуся, все честно и чисто! – он поднес кулак ко рту, раскрыл его и, высунув длинный розовый язык, жадно облизал землю.

– Хорошо! – поспешно ответил Зуся. – Привезу и брошу. Давай сюда.

– Не так быстро! Святость не терпит суеты!

Свободной рукой Самуил достал из-за пазухи бархатный мешочек темно-вишневого цвета и бережно пересыпал в него землю.

– Бросишь прямо так, вместе с мешочком, – сказал он, протягивая его Зусе. – Но перед тем как бросить, скажешь: я делаю это во имя славы истинного Бога! Повтори!

Зуся взял мешочек и быстро повторил. Бессмысленно перечить сумасшедшему. Сказать, что требует, взять мешочек, унести ноги. А там подумать, как лучше изобразить, будто выполнил обещание.

– Вот и замечательно! – радостно вскричал Самуил. – Отправляйся немедленно. Одна беда, дороги нынче опасные, лихих людишек хватает. Отряжу-ка я с тобой двух крепких парней, чтоб ни одна холера не помешала. Не волнуйся, они тебя доставят до самого колодца, днем и ночью охранять будут. Под их защитой можешь спать спокойно до самого Кракова.

Самуил заложил два пальца в рот и свистнул, как настоящий разбойник. Сразу из-за деревьев раздалось лошадиное фырканье, и вскоре к поляне, влекомая могучим битюгом, подкатила телега с разбойного вида возницей. Два бандита подхватили Зусю под локотки, забросили в телегу, набитую сеном, а сами уселись рядом, слева и справа.

– Желаю вам удачной дороги! – осклабился Самуил. – Вороной у вас крепкий, до самого Кракова потянет без отдыха, а хлеб и бочонок с водой найдешь в сене. Чего еще надо? Завтра к вечеру, Зуся, ты будешь на рыночной площади. Пошел!

Он снова свистнул, да так резко и заливисто, что битюг рванул с места и галопом понесся через рощу, каким-то чудом огибая деревья.

«Ну, попал, – думал Зуся. – Ни сбежать, ни отвертеться. Что делать, что делать?»

Вокруг тянулся тот же осточертевший осенний пейзаж Галиции, поля сменялись перелесками, телега прокатывалась через деревни, грохотала по мосткам через речки с черной предзимней водой. Битюг не знал устали, гнал и гнал неспешной трусцой, ни на мгновение не сбавляя шага. По рытвинам и колдобинам, по черной раскисшей грязи, а иногда, сокращая путь, прямо по полю.

«Заколдованный он, что ли, – думал Зуся, глядя на блестящую от пота черную спину битюга. – Не может обыкновенный конь так долго скакать без отдыха. И главное – ровно-ровно, словно это не лошадь, а заводная игрушка».

Он вытащил книжечку псалмов, чтобы найти утешение в словах царя Давида, но сидящий слева попутчик резким движением заставил его закрыть книгу.

– А вот этого не надо, – глухо произнес разбойник. – Смотри лучше на дорогу и думай о своей жизни.

И тут Зуся окончательно понял, в чьи лапы угодил. Понял – и затрясся от ужаса.

* * *

Человек, вошедший в дом архиепископа Кракова, не церемонился. Решительно отодвинув плечом слугу, вставшего у него на дороге, он направился прямо в приемные покои архиепископа.

– Нельзя! – закричал вслед слуга. – Остановитесь, его высокопреосвященство отдыхает.

Незнакомец, не обращая внимания на его слова, взялся за массивную серебряную ручку двери, украшенной орнаментом из слоновой кости. Слуга взметнул над головой руку с колокольчиком для вызова стражи – да так и замер, не в силах ни позвонить, ни опустить руку, ни даже вымолвить слово.

Несмотря на черную сутану, архиепископ краковский, оставаясь наедине с самим собой за плотно закрытыми дверьми, жизнь вел достаточно пеструю. Не отказывал себе ни в дорогом вине, ни в изысканных яствах, сдобренных диковинными специями, ни в роскошной посуде, ни в легкомысленных книжках.

Вот и сейчас, плотно пообедав, он сидел, удобно расположившись в глубоком кресле, опустив ноги на подставку с мягкой подушечкой. В одной руке архиепископ держал кубок со сладким рейнским вином, помогающим пищеварению и ласкающим язык, а второй перелистывал лежащую на коленях книгу шалопутного содержания. Разумеется, читал он ее для того, чтобы понять, как скверна улавливает сердца, дабы отыскать спасение от пагубы и подсказать его прихожанам.

Мирянин, ворвавшийся в покои без стука и приглашения, начал говорить еще с порога, предвосхищая негодующий жест святого отца.

– Прошу простить мою наглость, ваше высокопреосвященство, но я принес вам наиважнейшие сведения, не терпящие отлагательства.

Он сорвал шляпу, которую носили только очень богатые шляхтичи, и склонился в столь низком поклоне, что рыжие вьющиеся кудри упали на лицо.

Архиепископ не любил, когда мешали его послеобеденному отдыху, а уж случаев, когда кто-то врывался к нему без приглашения, он вообще не помнил. Но что-то в тоне незнакомца и особенно изящество и глубина поклона остановили закипающий гнев.

– Говори, – милостиво разрешил он.

Незнакомец прижал шляпу к груди и начал:

– Враги рода человеческого задумали страшное злодейство. Жиды решили отравить Краков.

– Это не новость, – слегка поморщился архиепископ. – У вас есть доказательства?

С подобного рода обвинениями его высокопреосвященству приходилось сталкиваться довольно часто. Как правило, добрые прихожане в порыве религиозного рвения выдавали желаемое за действительное. В первые годы своей службы, еще простым ксендзом, он честно разбирал каждую жалобу, но так ни разу и не сумел отыскать отравителя. При подробном расследовании обвинения рассыпались в прах.

– Да, разумеется, – ответил незнакомец. – Иначе бы я не решился столь бесцеремонно нарушить покой его высокопреосвященства.

Архиепископ вопросительно поднял брови.

– По моим сведениям, важный жид из Курува собирается завтра подсыпать яду в главный колодец Кракова.

– И чем он важен?

– Управляющий главной синагоги Курува.

– Сколько ему лет? – архиепископ отхлебнул из кубка и чуть прищурил глаза от удовольствия.

– Не меньше семидесяти. Но он еще силен и крепок.

– Объясните мне, – архиепископ снова приложился к кубку, – зачем важному человеку в таком возрасте тащиться за тридевять земель? Разве в Куруве не живут католики, разве в нем нет колодцев?

– Он хочет принести жертвоприношение во славу истинного Бога, – ответил незнакомец. – Своего, разумеется, Бога. И для этого ему нужно как можно больше жертв.

Архиепископ тяжело вздохнул. Выгнать этого дурака