Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс

старинную мебель, требовала заново натереть пол и смахнуть свисавшую с высокого мрачного потолка паутину. Недопустимо, говорила она, чтобы нас подняли на смех.

Небо светлело, хотя расчистилось не полностью. Становилось все теплее. Из клубящихся облаков выглянуло подернутое дымкой солнце: ах, в замке становится душно! Надо открыть окна. Была середина ноября, и уже шел снег, однако он растаял, и теперь температура поднималась, словно в середине лета: 50°, 53°, 57°, 59°…[19]

Увидев, что кто-то из детей притащил с собой в дом собаку и заляпал только что вычищенный шерстяной ковер, отделанный шелком, Лея расплакалась. Сколько же сейчас времени? Первых гостей — в специально зарезервированном для Бельфлёров вагоне поезда, следующего из южных штатов — ожидали уже через шесть часов.

Неожиданно небо потемнело. Внезапно, откуда ни возьмись, поднялся чудовищный ветер. Обитатели усадьбы, бросившиеся к окнам, с удивлением увидели, как небо чернеет, а виднеющиеся вдали Маунт-Чаттарой и Маунт-Блан окружены пламенеющими тучами.

Ослепительно сверкнула молния, после чего сразу же затрещал гром — так громко, что кое-кто из детей закричал от ужаса, а собаки завыли. Молния! Она ударила где-то поблизости!

Все побежали закрывать окна, но было уже слишком поздно: ветер дул яростно, дождь всё промочил, закрыть окна не получалось, и к тому же все боялись молнии. (Она ударила совсем неподалеку — к счастью, угодив в огромный дуб в парке, который и прежде неоднократно страдал во время гроз.)

Так началась Великая Буря, по мощи и масштабу разрушений вполне под стать той, что бушевала здесь двадцать лет назад, когда вся низина была затоплена, погибло множество людей и даже мертвецы выплыли из размытых могил.

Ветер набирал ураганную мощь. Время от времени воздух теплел и пах серой, потом резко холодало и начинался град — словно пули колотили по оконным стеклам, так что те трескались. Падали деревья. Ливень бил по гравийным дорожкам, превращая их в грязь. Глядя у себя в башне в телескоп, Бромвел наблюдал за Норочьим ручьем: он вышел из берегов, а вода приобрела неопределенный, оранжево-глинистый оттенок.

— Наши гости!.. Торжество!.. День рождения бабушки Эльвиры…

— Этого просто не может быть…

— Но почему солнце такое яркое?

— Это ураган? Пришел конец света?

— Вода заливается под дверь — позовите мужчин, пусть что-то предпримут!

— Ох, вы только посмотрите на Маунт-Чаттарой!

— Это что, вулкан? Или там пожар?

— Что же теперь будет с нашим прекрасным балом!..

Небо менялось со всех сторон — стремительно, будто живое. Вот оно болезненно зелено-оранжевое. А теперь — цвета фуксии. Растрепанные облака мчались от горизонта к горизонту. Дождь стихал, затем снова усиливался и перерастал в ливень, такой сильный, что содрогался весь дом. Никто не помнил ничего подобного! Великий Потоп двадцатилетней давности был не таким грандиозным, к тому же в тот раз опустился густой туман, и никто не видел, что на самом деле происходит. Нет, подобного этому еще никогда не случалось…

Ветер не стихал, и дождь все лил, час за часом. Ведущие к усадьбе линии электропередач оборвало, и, хотя вечер еще не наступил, пришлось зажечь свечи, но даже и свечи грозили погаснуть от прихотливых порывов ветра. Дьявольские духи носились по крутым лестницам, выпущенные на волю, оголтелые, как истеричные дети. А дети — те и впрямь были на грани истерики. Некоторые от страха попрятались, другие, высунувшись из окон, вопили. («Ну давай, чего ждешь? Давай! Не достанешь, не достанешь!» — возбужденно кричала Кристабель из окна детской.) Лея то съеживалась в углу спальни вместе с Джермейн, пытаясь успокоить девочку (хотя на самом деле успокаивала она себя), то, просидев так несколько минут, беспокойная, взбешенная, она вскакивала на ноги и бежала проверить — проверить — не стихает ли буря? — нельзя ли еще спасти торжество?

— Я готова проклясть Бога за такую подлую выходку! — выкрикнула она.

Хайрам, нарядившийся в то утро в элегантный костюм из тонкой шерсти, в белоснежную, накрахмаленную рубашку с золотыми, отделанными слоновой костью запонками, со своими любимыми часами на цепочке, резко повернулся к ней и громко воскликнул, перекрывая барабанную дробь дождя:

— Лея, ну что ты! Вдруг дети услышат?! Какое ужасное суеверие, тебе же прекрасно известно — никакого Бога не существует, а если Он и есть, то Он слишком слаб, чтобы повлиять на это.

Но Лея точно безумная металась между окнами, будто надеялась, что из разных мест буря выглядит иначе, и говорила всем, кто мог ее услышать: «Это какой-то розыгрыш. Подлая выходка. Потому что мы Бельфлёры. Потому что они хотят нам помешать — Он хочет нам помешать — но у Него не выйдет!»

Юэн и Гидеон вернулись (невероятно, но в бурю они не попали) и сообщили, что вода в реке Нотога поднимается на фут каждый час, почти все дороги размыло, говорят, будто мост в Форт-Ханне разрушен, а в Кинкардайне поезд сошел с рельсов. И уже трое человек числятся пропавшими…

— А вы и рады, да?! — выкрикнула Лея. — Вы двое! Рады, да?!

… Гарта и Золотку, собиравшихся вернуться из свадебного путешествия как раз к торжеству, буря наверняка застигла где-то южнее…

— Ненавижу вас! Будь все оно проклято! Просто сил нет! Сегодня Эльвире сто лет, такое раз в жизни бывает, и все мои хлопоты несколько недель труда… и мои гости… — я не стану это терпеть, слышите?! — кричала бедная Лея.

В исступлении она подбежала к Гидеону и принялась осыпать ударами его грудь и лицо, но он схватил ее за руки и отвел обратно на кухню (единственное теплое место в продуваемом всеми ветрами замке) и велел Эдне приготовить ей напиток с ромом. Гидеон сидел рядом, пока всхлипы не стихли, и Лея, чье лицо было мокрым от слез, уткнулась ему в шею и впала в оцепенение, бормоча: я просто хотела сделать всё, как полагается, я хотела помочь, Бог так жесток, я Его никогда не прощу…

В результате последствия бури были менее ужасающими, чем у легендарного Великого Потопа; но всё же они были