Королева голод (сборник) - Сергей Антонов

– Вот и нажил себе врага, – констатировал Форелли и возобновил прерванный диалог с Моруа. – Что ж с удовольствием дам вам бой. Итак, до завтра.

Отец Ангерран направился к своей машине, а все остальные к замку.

– О каком «Апокалипсисе» шла речь? – поинтересовался, поднимаясь на крыльцо Ларуш.

– Так называется моя последняя книга о тоталитарных сектах, – ответил Форелли.

– Тема, конечно интересная, но я предпочитаю любоваться разного рода апокалипсисами на экране, в голливудской интерпретации, – развел руками Жак. – Не так напрягает.

Ларуш вошел под своды замка последним и захлопнул за собой дверь. Полновластными хозяевами опустевшего крыльца, мощенного камнем двора и аллей стали осенний ветер, принесший на своих крыльях ранние сумерки. В окнах замка, как и в домах по всей округе зажегся свет. Если бы кто-то мог наблюдать и сравнивать, он заметил бы одну особенность. Окна Крессе светились не так, как другие. В них не было характерного для таких огней ощущения покоя и домашнего уюта. Замок не просто смотрел на окружающий мир узкими стрельчатыми глазами. Он наблюдал и ждал.

9

– Человечеству есть над чем подумать, – отец Ангерран Моруа процитировал вслух, последнюю из написанных фраз и отложил ручку в сторону. – Мне тоже есть над чем подумать…

Эпилог статьи о неофашистах, заказанной известным французским еженедельником, продвигался медленно. Обычно священник так увлекался работой, что сам не замечал времени до тех пор, пока не ставил точку в конце последнего предложения, но только не на этот раз.

Этим вечером все валилось из рук. Ангерран Моруа встал из-за стола, подошел к окну, чтобы полюбоваться идеальным порядком в маленьком, разбитом за коттеджем садом. И здесь были те же проблемы. Вид ухоженных клумб не радовал взор, а тревога в душе продолжала расти подобно опухоли.

– Я ошибаюсь, – прошептал святой отец. – Я стал старым и подозрительным. Да! Я ошибаюсь!

Собственный голос не показался особенно убедительным. Священник подошел к факсимильному аппарату, чтобы в сотый раз проверить включен ли он. Маленькая зеленая лампочка горела. Оставалось только ждать. Бумага, которая вскоре выползет из пластмассового чрева, разрешит сомнения и тогда все вернется в привычное русло.

В ожидании этого судьбоносного момента, священник уселся в кресло, вооружился черным маркером и листом плотной бумаги. Через минуту прямые и извилистые линии оформились в то, что узнал бы любой местный житель. Четыре восьмигранные башни, узкие стрельчатые окна и две скульптуры рыцарей-храмовников с обнаженными двуручными мечами по обеим сторонам крыльца, изображали замок Крессе де Молэ.

Отец Ангерран Моруа неплохо рисовал. В юности он даже собирался стать художником, но наследственность сработала с точностью отлаженного часового механизма. И дед, и отец были настоятелями прихода Крессе, поэтому мольберт и кисти пришлось отложить в сторону, а бархатный берет променять на черную шляпу с загнутыми полями.

Ангерран Моруа был холостяком. Усилий домработницы, приходившей по пятницам, вполне хватало на то, чтобы поддерживать в двухэтажном домике порядок.

Нехитрую науку приготовления чая и яичницы с беконом на завтрак, священник освоил в совершенстве, обедал в уютном кафе рядом с церковью, а ужинал в компании кого-нибудь из прихожан, всегда готовых угостить его блюдами домашней кухни.

Шестьдесят два года жизни протекли подобно реке, которая не петляла а текла по прямой. Книги по богословию, теософии, сборники стихов любимых поэтов, подшивки газет и журналов с собственными статьями составляли половину мира Ангерран Моруа. Другая складывалась из проповедей, бесед с прихожанами и молитвенных бесед с Господом, ставшим для аскетически худого, седовласого священника кем-то вроде хорошего знакомого, который всегда даст дельный совет и поможет в трудную минуту.

Все было предельно просто и понятно. Пожалуй, единственным исключением выходившим за рамки стройной системы мироздания было то, что сейчас священник видел на своем рисунке. Замок Крессе де Молэ. Гнездо тамплиеров, в котором, несмотря на пролетевшие столетия, было законсервировано и сохранено НЕЧТО. Тайна, которая стучалась в запертую дверь реальности и постоянно напоминала о себе людям.

Маркер пришел в движение. Отец Ангерран Моруа набросал несколько деревьев и фигуру человека. При всей своей схематичности она очень походила на Пьера Мулежа.

Впервые тот пришел к священнику лет двадцать назад и, смущенно комкая в руках свою кепку, попросил совета. Священнику до мельчайших деталей запомнился рассказ Пьера.

– В замке происходит нечто необъяснимое, отец Ангерран. Никаких материальных подтверждений тому, что я расскажу, у меня нет и, возможно, я зря вас побеспокоил, – потупился садовник.

Священник как мог, успокоил Пьера и тот начал свой рассказ.

– Звуки, которые я и моя жена слышим почти каждую ночь, пугают всех, кто попадает в замок впервые. Иногда это просто шорохи и стуки, реже – отчетливый скрип половиц и совсем редко – голоса. Случается, что я и Фрида различаем отдельные слова. Составить по ним четкое представление о сказанном невозможно. Фрида, например, утверждает, что слышала яростные проклятия, а я, наоборот уверен – кто-то смиренно молился. Впрочем, мы успели свыкнуться со звуками и едва обращаем на них внимание. Я не рассказывал бы вам этого, но… Неделю назад моя жена увидела в нашей спальне высокого старика в полумонашеском-полурыцарском одеянии. Я был разбужен криком Фриды и толком ничего не успел разглядеть, но запах гари был таким сильным, что о галлюцинации не могло быть и речи. Жена утверждала, что привидение чертило рукой в воздухе огненные знаки. Я зажег свет, обошел все комнаты, проверил электроприборы. Ничего. Фрида – женщина впечатлительная и я изо всех сил пытался найти разумное объяснение ее ночному кошмару. Старался забыть запах гари, который смог выветрить только утром, раскрыв все окна. А вчера за три четверти до полуночи, увидел рыцаря-монаха своими глазами. Как вы помните, святой отец, в замке большая библиотека. Множество ценных старинных книг, раритетных изданий, а помещение довольно сырое. Время от времени я разжигаю камин, чтобы книги не плесневели. Так было и вчера. Тепло и гипнотичесая игра языков пламени, привели к тому, что я задремал в кресле. Хорошо помню, что когда проснулся, стрелки больших напольных часов показывали четверть двенадцатого. Камин почти затухал и когда я наклонился, чтобы подбросить дров на глаза попалась тень спинки кресла, стоявшего в нескольких метрах позади моего. Точнее не самой спинки, а предмета над ней. Я детально изучил библиотеку и не мог припомнить ничего, что могло бы отбрасывать тень в виде высокого равнобедренного треугольника. Еще одной странностью было то, что в комнате с разожженным камином стало жутко холодно. Я вдруг понял: потоки ледяного воздуха и зловещий треугольник как-то связаны, но никак не мог найти в себе смелости обернуться. Мерцание углей полузатухшего камина, полнейшая, почти осязаемая тишина и нечто у меня за спиной… Очень холодное. Скорее всего, неживое. Я – хороший католик и никогда не пропускал богослужений, но в тот момент не смог припомнить ни одной молитвы. Все это не могло продолжаться бесконечно. Мне пришлось обернуться, святой отец и то, что я увидел, будет преследовать меня до могилы! В кресле сидел человек с остроконечным клоунским колпаком на голове. Определить его возраст было невозможно. Лицо, руки покрывали страшные ожоги, а то, что когда-то было бородой, превратилось в сгусток почерневшей пакли. Кожа вздулась безобразными пузырями и дымилась. Самым страшным, однако, были не ожоги, а выражение полного спокойствия на лице. Находиться в одной комнате с этим существом я больше не мог. Собрав все силы, рванулся к двери, но по пути зацепил ногой ножку дубового стола. Грохот моего падения услышала жена. К тому времени, когда Фрида ворвалась в библиотеку, я успел не только встать и убедиться в том, что фантом испарился, но и швырнуть на пол тяжелый фолиант. Эта маленькая хитрость не обманула Фриду. Она все поняла и вот я у вас потому, что не знаю к кому еще могу пойти. Может, просто теряю рассудок?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});