Реальность сердца - Татьяна Апраксина

— У меня была сестра-близнец. Ее давно забыли. Ваша Ханна красива, а Ирма была тоже высокой, но слишком неуклюжей. Еще она была очень похожа на меня. Что простительно мужчине, то уродует женщину. Дурочка влюбилась в герцога Алларэ. Ему было семнадцать, он упивался поклонением дам и господ столицы. Ирма… для него она была лишь некрасивой навязчивой девицей. Он публично оскорбил ее и отверг. Другая бы поревела и утешилась, но сестренка… — Скоринг повернул голову в сторону. Тяжелый правильный профиль — впору на монету, и такой же неподвижный. Голос и выражение лица слишком уж расходились между собой. — Она покончила с собой. Я тогда был на Западном фронте. Отец запретил мне мстить, сказав, что это запятнает честь семьи. Для всех Ирма просто утонула, несчастный случай.

— Но вы еще и приказали пытать его!

— Я делал это сам. Мне нужна была исповедь…

— Герцог Гоэллон не простит вам смерти Мио, — вздохнула Кларисса.

— Я знаю, — пожал плечами Скоринг. — Знаю, но не жалею об этом. Моей сестре было далеко до герцогини Алларэ, но разве любить можно только золотых девочек? Кларисса замолчала, поплотнее закутав плечи накидкой. Поблизости от герцога-регента вдруг стало холодно, невзирая на всю духоту зимнего сада.

— Спрашивайте, госпожа моя, дальше. У вас ведь много вопросов.

— Не сейчас, — покачала головой Кларисса. — Мне нужно обдумать услышанное.

— Думайте, сколько сочтете нужным. Поверьте только, что вам я не лгал.

— Что у вас за кольчуга? Герцог Скоринг резко рванул вверх рубаху. Кожу обливало тонкое стекло, совершенно прозрачное. Блики подчеркивали рисунок мышц.

— Я знаю, откуда это… — шепотом сказала госпожа Эйма.

— Разумеется, знаете. Ученица старухи Алларэ не может не знать.

— Об этом я тоже могу рассказать? — она шутила, но уже решила для себя, что не станет ни о чем подобном говорить Реми. Слишком многое нужно узнать, проверить, свести концы с концами. Если Скоринг солгал…

— Конечно. Алларэ попросту не поймет, а герцог Гоэллон едва ли не догадывается сам. Я дал ему вполне недвусмысленный знак. Он даже верно меня понял.

— Урриан… я никак не могу понять, чего вы хотите! — Кларисса шагнула вперед и осторожно прикоснулась к тому, что герцог Скоринг назвал кольчугой. Теплое стекло, гибкое и очень прочное, наверное. Острие стилета не оставило на нем даже царапины, а ведь она била сильно.

— Я могу и рассказать вам. — «Можешь, конечно. Только я сначала должна понять, насколько можно тебе верить. Есть ли в твоих словах хоть толика правды, или все это игра, где я — вожу, у меня глаза завязаны платком, а ты прячешься, ускользаешь, обманываешь…».

— Вы сказали, что не лгали мне. А кому лгали?

— Всем, — усмехнулся регент, поправляя воротник. Рубин в герцогском перстне отбросил алый блик. «Не знаю лжи!» — вспомнила Кларисса девиз рода Скорингов. — Отцу, королю, Араону, этому… горе-засланцу герцога Гоэллона, бастарду, «заветникам»…

— Ну и как я могу верить, что мне вы не лжете? — топнула ногой женщина; хрустнул под ногой сырой гравий. Скоринг развел руками — устало, равнодушно.

— Не вижу способа вас в этом убедить. Идите, госпожа моя, вам нужно отдохнуть. Я всегда буду рад вас видеть.

— Один монах пригласил к себе в гости другого. Ночь была студеная, и приглашенный замерз до полусмерти под дверью. Наконец постучал он в дверь кельи, и спросил: «Брат, разве не сам ты пригласил меня?». Тебя, ответил монах, но не твою гордыню… «Послушник Эрин» расхохотался так, что его могли услышать на всем этаже, плюхнулся на лавку и улегся затылком на колени брата Жана. Веревку, стягивавшую волосы на затылке, он опять где-то потерял, так что перед старшим воспитателем оказалось создание, мало гармонировавшее с суровой обстановкой кельи послушника. Не то хорошенькая девица с пышными бледно-золотыми волосами вокруг прелестного лица, не то вестник Сотворивших, решивший вдруг поваляться на лавке. На коленях у брата, которому вменялось в обязанности призывать его к порядку. В любом случае ясно делалось, за что Элграса уже назвали «нестроением ходячим».

— Притча, конечно, содержит в себе шутку. Но… — брат Жан поколебался, — ржать над ней не подобает, ибо вы не конь, а юноша. Также не подобает и принимать чересчур вольные позы, дабы не смущать братию. В широко распахнутых глазах мелькнула слишком уж взрослая, понимающая насмешка — но еще по-детски безжалостная. Вместо того, чтобы встать, послушник повернулся набок, поймал ладонь Жана и опустил себе на щеку.

— Вы-то не смутитесь. А мне здесь… одиноко. Понять подростка было несложно. У Жана было двое старших братьев и сестра, все дети держались вместе, постоянно возились, почти каждую ночь спали в одной постели. Об одиночестве и мечтать не приходилось — не было такого повода, да и слова такого не было. Оказавшись в монастыре, он словно ухнулся с разбегу в прорубь: обжигающий холод обращения, границы уставов, стены, двери… и пусть даже почти всегда холодная пустая тишина была желанной — после часов тяжелых занятий, после работ по хозяйству, — все же Жану тогда недоставало человека, которому вот так, запросто, можно положить голову на колени.

— Хорошо, пусть так. Но больше не пугайте остальных.

— Ладно… Его высокопреосвященство еще не вернулся?

— Вернулся. Но подумайте, может ли он слишком часто приглашать вас к себе. Сколько в Тиаринской обители послушников?

— Шестьдесят два.

— Именно. И обычно они вообще не видят архиепископа. Разве что издалека. А если некий сеорийский мальчик зачастит к его высокопреосвященству, то что подумают остальные?

— Что это его сын? Брат Жан слегка шлепнул мальчишку по губам. Элграс обиженно надулся, сел и по-жеребячьи тряхнул головой.

— Следующий раз вы седмицу проведете в подвале за подобные речи.

— Я же пошутил…

— Это была дурная шутка, — отрезал монах. Старший воспитатель встал и прошелся по келье. Никаких поблажек послушнику Эрину не сделали, разумеется. Вся обстановка состояла из широкой деревянной лавки с тонким шерстяным одеялом, табурета и стола с подсвечником и кувшином для воды. В углу у двери был вбит крюк. Больше — ничего; беленые стены, усыпанный осокой пол. Однако ж, принц и здесь ухитрился навести свой порядок: стол подтащил к лавке так, что мог класть на него книгу или свиток, не поднимаясь с ложа, на табуретку накинул привезенный с собой из монастыря Святого Иллариона потрепанный плащ с золотым шитьем.

— Нет ли у вас затруднений в обучении?

— Есть. Я не хочу заниматься вместе с этими… — мальчик осекся раньше, чем брат Жан приготовился сделать ему очередной выговор за «ослов», «баранов» или «безмозглых неучей». — Любезными ровесниками, которые в своем блаженном неведении искушают меня нетерпением и скукой. В прошлом монастыре я уже выучил все то, что здесь будут изучать год!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});