Триумф Анжелики - Серж Голон

Когда она замолчала, заговорил он.

– Вы правы, мадам. Я должен перед вами извиниться тысячу раз. Жизнь у дикарей делает человека жестоким и грубым, и вся грязь и мерзость, которые прячутся в глубине человеческих сердец, проявляются у того, у кого недостаточно сильная душа, чтобы противостоять падению. Простите меня, мадам.

Он несколько раз повторил эти слова тоном настойчивой мольбы и затем замолчал.

Это внезапное самоуничижение внезапно притушило ее гнев и она почувствовала в себе пустоту и полное отсутствие сил. Она оперлась о стену, ощущая слабость.

– Я не знаю, что нашло на меня, – призналась она. – Я сама не понимаю, почему я так кричала и потеряла голову после того, как убила лося… Я словно сошла с ума… Но я не знаю, случилось ли это из-за радости, из-за признательности к вам, из-за опьянения победой…

– Наши тела слабы и не могут противостоять течениям, которые нас несут, – сказал он.

– Есть такие вещи, которые происходят внезапно и не могут быть ничем объяснены. Безумие обрушивается на нас, когда мы побеждаем, не будучи готовыми к победе. Я не была готова пережить столь бурный момент, – сказала она с бьющимся сердцем.

– Человек всегда готов к тому, что он ждет, но внезапные события застают его врасплох.

Он стал говорить тише.

– Бог свидетель тому, что я не был готов к такой жизни как моя. Все было внезапным.

Похоже, такая долгая откровенная речь истощила его силы, он снова замолчал.

Она видела, как он побледнел, как сомкнулись его тонкие веки, как заострился нос, и она поняла, что все усилия, которые он приложил, чтобы помочь ей в истории с лосем, отняли его последнюю энергию. Он отдал все. Он произнес последние слова: простите меня. И теперь он умирал.

Это было для него ужасным ударом. Он умер. На этот раз он действительно умер.

Она упала на колени возле кровати, охваченная отчаянием, которое свело на нет всю радость победы.

«Мясо до весны».

Снова она оставалась одна. Он умер. Она снова одна с детьми.

Она приложила лоб к безвольной руке и горько разрыдалась.

Бормотание детей вернуло ее к реальности. Она так крепко спала. Сначала не могла понять, где она находится. На ее плечах лежала меховая накидка. Она заснула на коленях, уткнувшись лицом в руку мертвеца.

– Кто накинул мех на меня? – спросила она Шарля-Анри, который стоял рядом.

– Он! – сказал мальчик, указывая на лежащего священника.

Значит он не умер. Его выздоровление и угасание – это было невыносимо.

Наконец она спросила себя, не воскресал ли из мертвых этот человек для того, чтобы снова умереть и снова воскреснуть?

Его восковая рука была похожа на руку мертвеца. Она рассмотрела ее. Это была тонкая длинная рука, которая принадлежала аристократу, несмотря на изуродованные пальцы. Рука была ледяной. Она даже не согрелась от тепла ее лица.

– Почему вы плакали? – раздался голос.

– Когда?

– Прежде чем заснуть.

– Потому что я думала, что вы умерли.

Она отвечала этому голосу, будто бы говорила с привидением.

Но она почувствовала, как задрожала рука, которую она держала в ладонях, и он воскликнул:

– Так вы жалели о моей смерти? О моем конце? О смерти вашего врага?

Она не двигалась, не отдавала себе отчета, прижавшись щекой к его руке.

«Какой он сильный!» – думала она, вспоминая миг, когда он произнес: «Подойдите! Идите сюда! Ближе!» И как он сжал ее голову и прижал к своему плечу. Он передал ей последние силы и помог ей подняться, выйти на улицу и убить лося.

Она долгое время оставалась на коленях, словно погрузившись в забытье, затем, подняв голову, она улыбнулась. У нее сложилось впечатление, что его разбитые запекшиеся губы ей также отвечают улыбкой. Теперь мир стал возможным.

55

Теперь она признала, что он – отец д'Оржеваль, которого объявили мучеником, погибшим у ирокезов два года назад. В это поверить было очень трудно. Прошлое воздвигло преграды – ситуации и картины, и вот все это рассыпалось в прах перед лицом реальности, потом вновь возникало. У больного поднялась высокая температура. Она стала осматривать тело и обнаружила, что одна нога у него раздута, а кожа покраснела. Ужас перед страшной гангреной охватил ее. При этом было только два выхода: смерть или ампутация.

– Нет! Нет! Я не смогу!

Да, она сумела разделать тушу лося, но отпилить ногу у живого человека, нет! Этого она сделать не сможет!

Она снова обрела внутреннюю силу.

Он должен жить. Они тоже. Слишком много знаков было подано им. Она бросилась лечить его всеми средствами, какие у нее только были.

Гангрена перестала прогрессировать. Но температура не спадала. Он беспокойно ворочался, стонал и, мотая головой, кричал: «О! Пусть она замолчит!.. Пусть она замолчит!..» и все время бормотал слова на наречии ирокезов.

Когда температура упала, он снова потерял признаки жизни, и Анжелике показалось, что он умер.

Она не могла понять и мучилась от мысли, что если это действительно отец д'Оржеваль, то как индейцы могли привезти его в таком состоянии тела и духа.

Болезнь, которая терзала его, была еще страшнее, чем физическая боль. Она хотела бы стереть следы его мучений, сделать его тем, кем он был раньше, – великим, неустрашимым и непогрешимым отцом д'Оржеваль, который вел в бой своих людей под расшитым знаменем, который склонялся перед алтарем, молился, ненавидел женщину, потому что встречал лишь недостойных грешниц и считал их посланницами зла. Но он страдал от предательства друзей, который знал все, вел тысячу интриг и готовил зеленые ароматные свечи с воском и ягодным отваром.

Однажды утром, когда она причесывала детей и рассказывала им истории, она почувствовала, что он смотрит на нее, и, повернувшись к нему, она встретилась с ним глазами. У него было странное выражение лица.

Ей показалось, что он вновь смотрит на нее насмешливо, и она не могла бы объяснить, что означает этот взгляд, но он снова возродил ее подозрения. Тот, кто лежал в кровати, был обманщиком, наверное, следопытом, изгнанником, пьяницей, который, чтобы спастись, украл распятие погибшего отца д'Оржеваля. Он смотрел на нее с сардонической усмешкой, и это было очень неприятно. Она не удержалась и бросила:

– Кто вы такой?

Услышав внезапный вопрос, он изменил выражение лица и выказал беспокойство:

– Я вам уже сказал. Я Оржеваль из Армии Господней.

– Нет! Вы не отец д'Оржеваль. Он был человеком вне всякого упрека. А вы!.. Вы достойны презрения. Вы украли его распятие, вы присвоили его имя, все… Вы – не он. Я это чувствую.

Она подошла к кровати и долго всматривалась в это странное лицо.

– Кто вы? Вы не священник, не святой мученик. Я разоблачу вас.