Триумф Анжелики - Серж Голон

Она хотела видеть их глаза, потому что пока она смотрела в них, волки не сдвигались с места. Когда она выпрямилась, то увидела, что звери набросились на добычу.

Тем временем Анжелика впряглась в кожаные лямки с удвоенной энергией. Теперь ей надо было бежать по склону вниз, и сани передвигались легко. Вдруг, уже почти у цели, упал факел, который был плохо прикреплен, и погас. Она решила не останавливаться. Она летела.

В темноте вырисовывался силуэт форта. Но теперь возникли новые трудности. Вблизи от жилища были рытвины, она споткнулась и упала. Сани перекосились, ноша стала падать. Она кое-как постаралась закрепить ее, ледяными пальцами перевязывая узлы.

Наконец она добралась до порога. Ее интересовало, не побежали ли за ней волки, и когда она обернулась, то увидела за спиной одного, самого большого, самого худого и слабого. Он смотрел ей в глаза, пока она старалась отворить дверь и впихнуть туда огромную тушу лося.

Она пыталась открыть дверь, не имея времени взять в руки мушкет, она дергала эту дверь, а она не поддавалась, а волк смотрел на нее.

Фантасмагория! Еще долгое время воспоминание о волке с удлиненной мордой и грустными человеческими глазами, полными интереса к ее действиям, будет согревать ее. Она вспомнит, что бормотала заледеневшими губами: «Я умоляю тебя! Я умоляю тебя!..»

Она расскажет детям, что эхо затерянных краев Вапассу пело: «Мы братья… братья… братья!..» Она со смехом будет вспоминать, как она втаскивала неправдоподобно огромное тело лося в форт, словно как в книге о Гаргантюа. Они будут хохотать, хлопать в ладоши, издавать пронзительные крики триумфа.

– Дети мои, лось здесь, – сказала она. – Он в зале форта. Двери закрыты. Ни волки, никто другой не могут нас устрашить. Теперь у нас есть мясо. Мяса хватит да весны!

– Я отдала его волкам, – объяснила она смущенно, – я отдала им детеныша!..

Больной посмотрел на нее насмешливо, как ей показалось, словно считал ее волнение ребячеством.

– Утром пойдите взгляните, не оставили ли они копыта. Из них получится прекрасный суп, очень питательный… Теперь нужно разделать тушу… Не надо ждать, – сказал он нетерпеливо, словно предчувствовал бунт. – Нужно вырезать внутренности, отрезать язык, желчный пузырь и мочевой пузырь. У вас есть большой кожаный передник?

В течение оставшихся часов этой долгой ночи он продолжал руководить ее действиями. Она разожгла большой огонь в большом зале, расставила всю имеющуюся посуду – котлы, тарелки, блюда. Она спросила: «А что дальше делать?»

Он сказал:

– Возьмите пилу, топор, нож. Разделывайте.

Больше всего ее удивило, что это оказалась не самка, а самец.

– Как могло оказаться, что это не самка?

– Потому что это самец, – отвечал он с прежней насмешливой гримасой.

Он был безжалостным по отношению к ней, несмотря на ее нечеловеческую усталость.

– За ним бегал детеныш.

– Это был не маленький лосенок, а молодой, просто он похудел и выглядел много меньше, чем взрослый.

Он давал ей четкие указания, как надо вытащить сердце.

– Сердца нет, его разорвало пулей.

– Вы целились в сердце?

– Да.

– И попали с первого выстрела?

– Да.

– С какого расстояния?

– С расстояния выстрела.

Все та же гримаса иронии.

Она не знала, когда начался день. Она поняла, что уже утро, только тогда, когда перед ней возник Шарль-Анри и предложил помочь, в то время как близнецы, одетые в чистое платье, уже вовсю возились среди кусков мяса, проявляли пристальный интерес к ушам и глазам, прикрытым мохнатыми ресницами. Они не были так же сентиментальны, как Онорина, которая сказала бы: «Бедный лось!»

– Может быть вы предоставите мне немного времени, чтобы я могла заняться детьми и приготовить им бульон? – крикнула она своему мучителю.

Он проверил, положила ли она основные куски мяса на холод, предварительно завернув их в кожу, и наконец согласился на то, чтобы она прервала работу.

Но теперь он принялся диктовать ей рецепт бульона, это был рецепт «тети Ненибуш», и она начала смотреть на него как на ненормального.

Или это она сходила с ума от того, что вдыхала пары крови и внутренностей. Она была утомлена и очень возбуждена.

Она дала детям питье, и ее счастье было так велико, что она забыла об уставших мускулах и часах волнения. Она тоже попила, и тут ей показалось, что она сейчас упадет в обморок от блаженства. Она и для него приготовила кружку божественного теплого мясного отвара и принесла ему. Поддерживая его голову, она дала ему выпить бульон. Он молчал. Она подумала, что разделав лося, разобравшись с детьми, она должна сделать ему компресс.

– Мальчик позаботился обо мне. Я могу подождать. Отдохните, мадам.

– В самом деле? Вы разрешаете мне отдохнуть?.. Я такого и не ожидала от вас при вашей доброте, – ответила она иронично.

Она пошла к очагу, почти одурманенная теплым питьем, и она была рада своему состоянию, потому что это сама жизнь возобновлялась в ней. Это был знак того, что смерть на заполучила их. О! Спасибо вам, иезуит! Дорогой посланец ночи и ирокезов. Теперь жизнь входила в нормальное русло. Ее движения приобрели уверенность. Это были жесты человека, которому есть чем согреться и чем насытиться.

Она посмотрела в сторону кровати. У него были очень яркие голубые глаза. Это были два чистых огня, которые еще недавно были скрыты серой пеленой. Голос его, прежде далекий, слабый и неуверенный, окреп.

– Я думаю, что должен перед вами извиниться, мадам, за то, что не достаточно галантно вел себя. Но дичь была у дверей. Каждая секунда была бесценной.

– Но это еще не было поводом для того, чтобы оскорблять меня, как вы это сделали. Вы и стали причиной нашего несчастного состояния, вы, который даже после смерти преследовали нас и разрушали то, что мы построили, вы, кому мы обязаны потерей ВСЕГО, о чем мы мечтали и чему мы принесли столько жертв.

Она перевела дух, и поскольку он молчал, она вновь дала волю своему гневу:

– Вы что же думаете, мне было легко втащить в дом эту громадину? Да я не смогла бы ее дотащить до жилья… А как ее впихнуть внутрь? Через крышу? Я могла бы упасть с нее… И дверь была закрыта… А кто бы мне помог? Может быть вы? Или эти слабые дети?.. Вы же ничего не знаете!.. Вы отталкиваете меня. Вы – это гордость, эгоизм, презрение. Вы что же думаете, мне очень приятно перевязывать одну за другой ваши раны и всеми возможными способами возвращать вас к жизни, вас, кто причинил мне столько бед, столько неудач, столько катастроф?! И вы еще обвиняете меня в пресыщенности?! Ах! До чего же вы не любите женщин!

Она увидела, как он побледнел, и взгляд его потух, но она не могла остановиться. Пришло время ему услышать правду из ее собственных уст. И тем хуже, если он снова станет похожим на труп, он таков и есть.