Две дороги - Василий Ардаматский

Воспоминание кольнуло сердце и мгновенно растаяло, но потом, когда шел суд, равнодушное, невзрачное лицо царя на портрете было перед глазами, и у него не раз возникало ощущение, что он говорил не суду, а царю, и судьи только потому равнодушны к его словам, что равнодушен к ним и висящий над ними царь.

В зал вошли и сели в заднем ряду три немца. Они были в штатском, но никому не нужно было объяснять, кто эти господа. Это было видно по тому, как они вошли, никого не замечая, как им молчаливо поклонились, господа из болгарской охранки. Одного из них Заимов узнал. Он присутствовал однажды на допросе и лицемерно возмущался, что болгарского генерала истязает какой-то мелкий функционер полиции.

Появился офицер из царской свиты. Качая бедрами, он прошел в первый ряд. Заимов знал этого красавчика с разболтанной балетной походкой. Среди дворцовых дам у него было прозвище «Сладенький».

И вдруг Заимов увидел, как в зал вошла и села на крайний стул у двери его Анна.

«Боже, зачем, зачем это?»

Все смотрели на нее. Она сидела, будто никого не видела, положила на колени сумочку, оправила платье, чисто женским осторожным жестом проверила, как лежат волосы, и только тогда подняла взгляд. Только на него.

Он сидел очень близко. Всего несколько шагов. Его глаза сказали ей: «Мне тяжело видеть тебя здесь. И тебе тоже будет тяжело. Зачем ты пришла?» Ее глаза ответили: «Милый мой, как же я могла не прийти? Ты же здесь один... совсем один... Я буду с тобой...»

В висках у него застучала кровь — часто и гулко. Он уже свыкся с мыслью, что в этой комнате все его враги. И, вдруг Анна! Она увидит его неравный бой с врагами. «Выдержишь ли, не сорвешься?» — спросил его взгляд. В ответ она чуть заметно кивнула, и на лице ее мелькнула тень нежной улыбки. И сразу стало спокойно. Он сказал ей: «Ты молодец, Анна, что пришла, ты унесешь отсюда правду о суде, которую все остальные будут прятать». Он не раз думал, что на суде его никто не поймет и даже не будет к этому стремиться. Это означало, что все трижды обдуманное, ставшее непроходящей болью его раненого сердца, прозвучит на суде не громче, чем его мысли в одиночной камере. Единственной шаткой надеждой оставался только протоколист суда.

А теперь здесь была она, Аня. И его услышат в Болгарии. Услышат.

Из двери позади судейского стола с грудой папок в руках вышел секретарь суда. Он разложил папки на столе тремя равными частями и, сказав что-то сидящему у двери коменданту, скрылся. Комендант одернул китель, пригладил пальцами усики и прокашлялся в кулак.

Напряженное сознание Заимова все это фиксировало цепко, не чисто автоматически. Так бывало на войне перед боем, когда он мог замечать, что у какого-то офицера плохо выбрито лицо, что на штабной карте кто-то оставил чернильное пятно, что не выспавшийся телефонист клюет носом в свой аппарат. Все это не имело для предстоящего боя серьезного значения и можно было бы это просто не заметить, но он был так уж устроен: он все замечал.

Дверь в судейскую комнату снова приоткрылась. Комендант вытянулся, выпятил грудь, но тут же несколько смущенно выпустил воздух. В зал вошел прокурор подполковник Николов. С папками в обеих руках, сутулясь и низко опустив голову, точно он стыдился чего-то, прокурор быстро прошел за свой столик напротив Заимова, сел и уткнулся в бумаги. Но Заимов знал, что этому господину стыд неведом, а сегодняшний суд для него, может быть, самое памятное торжество во всей его мутной карьере. Еще раньше, увидев его подпись под обвинительным заключением, Заимов огорчился — на суде придется вести бой с тупым и злобным человеком.

В дверях появилась коренастая фигура председателя суда полковника Игнатия Младенова. Он отрепетированно задержал шаг через порог, и в это время комендант, не успев принять позу, крикнул:

— Встать, суд идет!

Все встали. Комендант, закинув назад голову, победоносно оглядывал зал, точно проверял, не остался ли кто сидеть. Наверное, в его жизни эти секунды были самыми счастливыми — ведь по его приказу послушно вставали генералы и прочие важные, обычно недоступные ему люди.

Судьи уселись за своим столом. Младенов кивком головы дал понять, что можно сесть.

Переждав шум, скрип стульев, он негромким, ровным голосом без всякого выражения начал читать обвинительное заключение.

ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ по переписке входящий номер 4007/1942 г. по делу номер 442, 1942 г.

Владимир Стоянов Заимов, генерал в отставке, имел связь с советским посольством в городе Софии еще с 1935 года, когда состоял на действительной службе. Тогда он познакомился с советским военным атташе полковником Сухоруковым, перед которым подчеркнул свои добрые чувства к Советской России. В дальнейшем он продолжал поддерживать связи с советским посольством через заместителя Сухорукова полковника Бенедиктова, с которым разговаривал у него дома, излагая ему борьбу и разлад среди офицеров, принимавших участие в перевороте 19 мая, также знакомя его с общим политическим положением в стране. Полковника Бенедиктова сменил полковник Дергачев, с которым Заимов продолжал встречи и разговоры. Так как Дергачев пожелал чаще информироваться об общем положении Болгарии и об отношениях народа к Германии и России, и с тем, чтобы их не смущали третьи лица и не преследовали власти, по требованию Дергачева они сняли специальную квартиру. Квартиру арендовал Генчо Попцвятков в доме № 42 по улице Гурко, арендная плата — 900 левов. Здесь Заимов и Дергачев встречались несколько раз. Позже Евгений Хр. Чемширов снимает квартиру у госпожи Ас. Златаровой. Здесь Заимов встречается с Дергачевым и его помощником Середой. По их распоряжению на входной двери квартиры был установлен почтовый ящик, в который по определенным дням известное лицо опускало сведения, которые Чемширов или Заимов передавали Дергачеву. В одном из писем сообщалось, что Прудкин требует денег на моторную лодку.

После Дергачева Заимов продолжал встречаться с генералом Иконниковым лично или посредством его секретаря Савченко.

Встречи Заимова с сотрудниками советского посольства проходили еще на снятых Чемшировым квартирах на бульваре Тотлебена, 2, на бульваре Паскалева, 52, на улице Парчевича, 21.

И дальше в обвинительном акте педантично перечислялись встречи Заимова, даты и адреса этих встреч — словом, все то, что собрала охранка, месяц за месяцем ведя за ним тщательное наблюдение. Это казалось обвинению вполне достаточным для подтверждения факта связи Заимова с представителями советской стороны. А поскольку все эти представители были людьми военными, само собой разумелось, что эти его связи носили шпионский характер.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});