Две дороги - Василий Ардаматский

Спустя несколько месяцев произойдет трагический провал антифашистской группы Пеева, и над Никифоровым нависнет угроза смерти. Но Пеев возьмет на себя всю вину и будет утверждать, что Никифоров, будучи его другом с юных лет, не мог ничего знать о его тайной деятельности. Опровергнуть это не сможет ни следствие, ни суд.

Пеева казнят, а Никифоров будет уволен из министерства на пенсию, и царь спросит военного министра: «Как это вы не видели, что имеете дело со слепым болваном?..»

Никифоров ждал суда над Заимовым с таким ощущением, как будто это был суд над ним самим.

29 мая, в день начала процесса, он ранним утром пришел в министерство и заперся в своем кабинете. Он решал нелегкий для него вопрос: присутствовать на суде или найти убедительный повод не идти? После долгих сомнений он решил, что отсутствие его на суде может вызвать подозрение. А по долгу боевого товарищества он обязан знать все, что произойдет на процессе.

Несмотря на строжайшее предупреждение Пеева, он снова и снова думал о том, как помочь Заимову.

Ведь вот недавно был у него случай, когда, казалось, невозможное стало возможным — он спас от судебной расправы группу патриотов. В Варне шел судебный процесс, и пятеро подсудимых были приговорены к смерти. Раньше смертные приговоры военных судов утверждал сам царь Борис, и тогда бывала возможность так представить ему дело, чтобы он помиловал осужденных. Царь любил молву о его милосердии. Но теперь, когда смертные приговоры стали выносить все чаще, царь решил отстраниться от этой обязанности. Последней инстанцией стал военный министр, а практически эта страшная тяжесть легла на плечи Никифорова, который должен был докладывать министру свои предложения. Каждое дело он изучал долго и тщательно, используя все возможные юридические тонкости, он искал основания для смягчения приговора. Но министр мог подходить к делу с чисто политической стороны. Никифоров должен был готовиться и к этому.

Изучая варненское дело, он обнаружил, что в протоколе судебного совещания, на котором определяли меру наказания, отмечено разногласие среди судей. Он немедленно позвонил в Варну председателю суда, чтобы подробней узнать об этих разногласиях.

— Господин генерал, я сделал все, чтобы поставить к стенке всю компанию, — пояснил полковник, председатель суда. — Но меня подвели, не поддержали члены суда. Но и пятерых — это тоже неплохо. Воздух станет чище.

— На чем члены суда основывали свое милосердие? — спросил Никифоров.

— Старая песня — недоказательность обвинения. Все хотят быть чистенькими, — ответил полковник и спросил: — А какое ваше мнение, господин генерал, о приговоре?

— Я сообщу его министру, — ответил Никифоров.

Недавно назначенный на пост военного министра генерал Михов не стал слушать подробный доклад Никифорова о суде в Варне.

— Разберитесь во всем сами, — сказал он. — И внесите предложение, я целиком полагаюсь на вашу компетентность. — Михову, кроме всего прочего, не хотелось начинать карьеру министра с утверждения смертного приговора.

На другой день Никифоров предложил заменить смертные приговоры длительным тюремным заключением, и министр его предложение утвердил.

Но спустя несколько дней на заседании высшего военного совета Никифоров пережил страшные минуты. Генерал Кочо Стоянов вдруг поднял вопрос о замене варненского приговора. Он заявил, что не хотел бы в этом прецеденте обнаружить опасную тенденцию, которая неминуемо приведет страну к катастрофе. Если бы он сформулировал свою мысль не так резко, то могли бы назначить повторное разбирательство и неизвестно, чем бы это кончилось для Никифорова. Но слова Стоянова косвенно задели Михова, которому сразу после вступления на пост министра приписывали опасные тенденции. Кроме того, он не желал слушать подобные обвинения от генерала, которого немецкие советники уже давно прочат в кресло военного министра. Никифоров взял слово, чтобы дать справку военному совету.

— Процесс был явно подготовлен, — сказал он. — Его ход и решение вызвали раскол даже в составе суда. Отмена необоснованного смертного приговора показала всем нашу силу, а не какую-то опасную тенденцию. По-моему, гораздо большая опасность для государства, для авторитета власти думать, что неквалифицированные судебные расправы полезны.

— Это же ваше ведомство, господин Никифоров, — бросил реплику генерал Стоянов.

— Да, для меня это серьезный урок, — согласился Никифоров. — Но я еще полгода назад письменно докладывал прежнему министру о необходимости обратить серьезное внимание на укомплектование наших судов квалифицированными работниками. Обращаю ваше внимание на этот вопрос и сейчас.

— Да, да, — подтвердил Михов. — Военный суд должен быть судом, а не расправой, и дискуссировать об этом не следует.

Придя к себе, Никифоров долго неподвижно сидел за столом. Так опасно не было еще никогда. Он не рассказал об этой истории Пееву. Да и что он может посоветовать? Быть осторожным? Никифоров помнил один, теперь уже давний день, когда Пеев показал ему расшифрованную радиограмму от руководителей антифашистского центра. Там была фраза: «Всячески оберегайте Журина»[17].

— Как понимать слово «всячески»? — рассмеялся Пеев. — Из всех «всяческих» я знаю один абсолютно надежный способ, как уберечь тебя. Надо, чтобы ты прекратил работу, и все.

Это был единственный в их совместной тайной работе случай, когда они начали разговор на эту тему.

Да, да, да, все это понятно, но как помочь Заимову? Ни одна мысль не была реальной, за каждой стояла угроза собственного провала. В состоянии этого душевного смятения Никифоров и пришел на суд Заимова.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Заимов снова взглянул в лицо Никифорова, и тот опустил глаза. «Не можешь смотреть мне в глаза, значит, в тайниках твоей темной души копошатся остатки совести. Тем хуже для тебя», — подумал Заимов.

Кроме Никифорова и генерала Стоянова, которого он давно презирал за его лакейскую, продажную душу, остальных, сидевших в зале Заимов не знал, и это было хорошо. Ведь это значит, что он никогда не подавал руки ни одному из тех, кому сегодня оказана позорная привилегия присутствовать здесь.

Заимов мельком взглянул на портрет царя. Как зарница мелькнуло далекое, далекое: военный парад полка, которым он командовал, прошел с блеском, и царь сказал: «Ты, Заимов, возрождаешь славу болгарской армии». А он стоял взволнованный, преданно смотря в глаза монарху. «Боже, какой стыд!» — подумал он сейчас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});