Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс

Стук в дверь возвестил о прибытии большеголового молодого человека в черном парике, который привел с собой цинготного юношу, украшенного широким жестким галстуком. Следующим гостем был джентльмен в рубашке, разукрашенной розовыми якорями, а немедленно вслед за ним явился бледный юноша с часовой цепочкой из накладного золота. По прибытии жеманного субъекта в безукоризненном белье и прюнелевых ботинках общество оказалось в полном составе. Столик, покрытый зеленой байкой, был выдвинут, первая порция пунша в белом кувшине подана, и последующие три часа посвящены игре в vingt-et-un по шесть пенсов за дюжину фишек, прерванной только один раз легким спором между цинготным юношей и джентльменом с розовыми якорями, когда цинготный юноша изъявил пламенное желание дернуть за нос джентльмена с эмблемами надежды, в ответ на что этот последний выразил решительное нежелание принимать какие бы то ни было «угощения» безвозмездно как от вспыльчивого молодого джентльмена с цинготной физиономией, так и от любого индивида, украшенного головой.

Когда были открыты последние «натуральные»[103] и подсчитаны ко всеобщему удовольствию все выигранные и проигранные фишки и шестипенсовики, мистер Боб Сойер позвонил, чтобы подавали ужин, и, пока шли приготовления к нему, гости толпились по углам комнаты.

Подать ужин было не так легко, как можно предположить. Прежде всего пришлось разбудить служанку, которая крепко заснула, уронив голову на кухонный стол; это заняло некоторое время, а когда, наконец, она явилась на звонок, еще четверть часа ушло на бесплодные попытки раздуть в ней слабую и тусклую искру разума. Торговца, которому заказали устрицы, не предупредили, чтобы он их открыл. Открыть устрицу обыкновенным ножом или вилкой о двух зубцах — дело нелегкое, и устриц съедено было немного. Мало было подано мяса, а также и ветчины (взятой вместе с мясом в немецком колбасном магазине за углом). Зато портеру в оловянном сосуде было много; большое внимание уделили сыру, благо он оказался острым. В общем, ужин вышел не хуже, чем бывают обычно такие ужины.

После ужина на стол был подан второй кувшин пунша вместе с пачкой сигар и двумя бутылками спиртного. Затем наступил мучительный перерыв; этот мучительный перерыв был вызван весьма обычным обстоятельством в такого рода обстановке, но тем не менее он был очень стеснителен.

Дело в том, что служанка мыла стаканы. В доме их было четыре; мы отнюдь не считаем это унизительным для миссис Редль, но не существует еще таких меблированных комнат, где бы хватало стаканов. Хозяйские стаканы были маленькие, из тонкого стекла, а позаимствованные в трактире — большие, раздутые и распухшие стопы на толстых подагрических ножках. Этот факт сам по себе мог открыть обществу истинное положение дел; но молодая служанка предупредила возможность возникновения по этому поводу ложных представлений в уме кого-нибудь из джентльменов, насильно выхватив у каждого стакан задолго до того, как был выпит портер, и заявив во всеуслышание, несмотря на подмигивания и предостережения мистера Боба Сойера, что их следует отнести вниз и немедленно вымыть.

Только очень дурной ветер никому не приносит добра. Жеманный джентльмен в прюнелевых ботинках, который безуспешно пытался острить во время игры, увидел, что ему представляется удобный случай, и воспользовался им. В тот момент, когда исчезли стаканы, он начал длинный рассказ о великом политическом деятеле, чье имя он позабыл, давшем исключительно удачный ответ другому выдающемуся и знаменитому индивиду, чью личность он никогда не мог установить. Он распространялся довольно долго и с большой добросовестностью о различных побочных обстоятельствах, имеющих некоторое отношение к данному анекдоту, но ни за какие блага в мире не мог припомнить именно в этот момент, в чем соль анекдота, хотя он и имел обыкновение рассказывать его с весьма большим успехом в течение последних десяти лет.

— Ах, боже мой! — сказал жеманный джентльмен в прюнелевых ботинках. — Какой поразительный случай!

— Жаль, что вы забыли, — заметил мистер Боб Сойер, нетерпеливо посматривая на дверь, ибо ему послышался звон стаканов. — Очень жаль!

— Мне тоже жаль, — отвечал жеманный джентльмен, — потому что я знаю, как бы это всех позабавило. Ну, ничего, надеюсь, мне удастся припомнить этак через полчаса.

Жеманный джентльмен пришел к такому выводу в момент появления стаканов, а мистер Боб Сойер, который все время напряженно прислушивался, заявил, что ему очень хотелось бы услышать конец рассказа, ибо, если судить по тому, что было сказано, это наилучший анекдот, какой он когда-либо слышал.

Вид стаканов вернул Бобу Сойеру то душевное равновесие, которое он утратил после свидания со своей квартирной хозяйкой. Его лицо просияло, и он готов был окончательно развеселиться.

— А теперь, Бетси… — весьма учтиво сказал мистер Боб Сойер, распределяя в то же время шумную маленькую группу стаканов, которые девушка поместила в центре стола, — а теперь, Бетси, горячей воды, будьте добры, поскорее.

— Никакой горячей воды вы не получите, — ответила Бетси.

— Не получим? — воскликнул мистер Боб Сойер.

— Да! — сказала девушка, покачав головой, что свидетельствовало об отказе более решительном, чем может выразить самый красноречивый язык. — Миссис Редль не велела давать вам никакой воды.

Изумление, написанное на лицах гостей, вдохнуло новое мужество в хозяина.

— Сейчас же принесите горячей воды, сейчас же! — с отчаянием приказал мистер Боб Сойер.

— Не могу, — ответила девушка. — Миссис Редль выгребла угли из печки перед тем как лечь спать и заперла котелок.

— О, неважно, неважно! Пожалуйста, не волнуйтесь из-за такого пустяка, — сказал мистер Пиквик, наблюдая борьбу противоречивых чувств, отражавшихся на физиономии Боба Сойера. — Мы прекрасно обойдемся холодной водой.

— О, превосходно! — подхватил мистер Бенджемин Эллен.

— Моя квартирная хозяйка подвержена легким припадкам умственного расстройства, — заметил Боб Сойер с бледной улыбкой. — Боюсь, что придется заявить ей об отказе от помещения.

— Ну, нет! К чему же! — возразил Бен Эллен.

— Боюсь, что придется! — сказал Боб с героической решимостью. — Я ей заплачу то, что должен, и завтра же утром предупрежу.

Бедный малый! Как страстно желал он это сделать!

Мучительные условия мистера Боба Сойера оправиться от этого последнего удара подействовали угнетающе на гостей, большая часть которых с целью поднятия духа проявила чрезмерное пристрастие к холодному грогу, первое заметное действие коего сказалось в возобновлении вражды между цинготным юношей и джентльменом в рубашке. Сначала воюющие стороны выражали взаимное презрение хмурыми взглядами и сопением, пока, наконец, цинготный юноша не счел нужным перейти к более ясным объяснениям, и тогда произошел следующий вразумительный разговор:

— Сойер! — громко сказал цинготный юноша.

— В чем дело, Нодди? — отозвался мистер Боб Сойер.

— Мне бы очень не хотелось, Сойер, — сказал мистер Нодди, — говорить неприятные вещи за столом у кого-либо из друзей, и в особенности за вашим столом, Сойер, но я должен воспользоваться случаем и сообщить мистеру Гантеру, что он не джентльмен.

— А мне бы очень не хотелось, Сойер, устраивать беспорядок на улице, где вы живете, — сказал мистер Гантер, — но, боюсь, я буду вынужден потревожить соседей и вышвырнуть из окна субъекта, который только что говорил.

— Что вы хотите этим сказать, сэр? — осведомился мистер Нодди.

— То, что я сказал, сэр, — ответил мистер Гантер.

— Хотел бы я посмотреть, как бы вы это сделали, сэр, — заметил мистер Нодди.

— Вы почувствуете, как я это сделаю, через полминуты, сэр, — отозвался мистер Гантер.

— Я требую, чтобы вы дали мне вашу визитную карточку, сэр, — сказал мистер Нодди.

— Я этого не сделаю, сэр, — возразил мистер Гантер.

— Почему, сэр? — осведомился мистер Нодди.

— Потому что вы поставите ее на камине и будете вводить в заблуждение своих гостей, которые подумают, что у вас был с визитом, джентльмен, сэр, — ответил мистер Гантер.

— Сэр, один из моих друзей навестит вас завтра утром, — сказал мистер Нодди.

— Сэр, я весьма признателен вам за предупреждение, и мною будет отдано специальное распоряжение прислуге спрятать под замок ложки.

В этот момент вмешались остальные гости и стали доказывать обеим сторонам неприличие их поведения, после чего мистер Нодди попросил запомнить, что его отец был такой же почтенный человек, как и отец мистера Гантера; мистер Гантер ответил, что его отец был такой же почтенный человек, как отец мистера Нодди, и что в любой день недели сын его отца был не хуже мистера Нодди. Так как это заявление, казалось, предвещало возобновление спора, последовало новое вмешательство остальных гостей; со всех сторон послышались возгласы и крики, после чего мистер Нодди постепенно уступил наплыву чувств и признался, что он всегда питал горячую привязанность к мистеру Гантеру. На это мистер Гантер ответил, что, в общем, для него мистер Нодди дороже родного брата; услышав такое признание, мистер Нодди великодушно поднялся со стула и протянул руку мистеру Гантеру. Мистер Гантер пожал ее с трогательной горячностью, и присутствующие единодушно заявили, что весь спор был проведен обеими сторонами в благороднейшем стиле.