В тайге стреляют - Юрий Шамшурин

— Разве вы меня знаете, гражданин уполномоченный комиссар? — тихо, вкрадчиво спросил Сыч и с опаской покосился на Чухломина, поглощенного работой.

Назарка вприщур, с нескрываемым любопытством разглядывал прославившегося далеко окрест прислужника Артомонова — командира крупного белогвардейского отряда. Неужели это самый настоящий Васька Сыч? Даже не верилось. Выражение лица благообразное. Глаза как у ликов, нарисованных на иконах. Смотрели они печально и вроде бы с укором. Отросшая светлая бородка кучерявилась. Верхнюю губу скрывали усы.

Назарка пристально вглядывался в этого смирного на вид человека, и ему настойчиво лезло в голову, что где-то, когда-то он сталкивался с ним.

...В последнем бою, когда бандиты дрогнули и начали отступать, яростно отстреливаясь от наседавших красноармейцев, под Васькой убило лошадь. Пока он высвобождал из стремени ногу, белые откатились на новый рубеж. Конечно, Васька мог, несмотря ни на что, бежать к своим, но над головой беспрерывно цвинькали пули. Одна задела шапку, и Сыч, как подсеченный, рухнул меж кочек. Умирать было страшно до умопомрачения. Красные тоже люди, а он, Васька, тоже страдал от царского произвола и деспотизма. Он же за революцию всей душой, при царе даже сидел в кутузке, а потом был в Красной гвардии...

Цепь красноармейцев миновала поле боя и, увлеченная преследованием, скрылась. Васька пополз к густым приречным кустам. Он будто купался в снегу, захлебывался, сдерживая кашель, и с цепенящим мозг ужасом ожидал, что в тело его вопьется пуля... В невообразимой путанице следов красноармейцы не обратили внимания на пропаханную Васькой борозду. В темноте он наспех отряхнулся и, стуча зубами от озноба, побежал куда глаза глядят...

— Вот, Вася, прослышали мы, как вы расправлялись с ранеными красноармейцами. Про это и расскажите. — Назарка приготовился слушать, подперев ладонью подбородок.

— С ранеными красноармейцами? — медленно, вдумываясь в значение этих слов, переспросил Васька. — Вы что-то путаете, гражданин уполномоченный комиссар! Я был денщиком, хотя меня и титуловали адъютантом. В прежней армии я был нижним чином. Моя обязанность у Артомонова — раздобыть и повкуснее приготовить жратву, почистить оружие и амуницию, ухаживать за лошадьми. Мое положение было нисколько не лучше, чем при Николашке!

— Вот как! — в свою очередь удивился Назарка, — Так ничего и не знаете? Только готовили жратву и чистили лошадей? Однако не так все было, а?

— Нет, гражданин уполномоченный комиссар! — отрезал Васька и отчаянно рубанул рукой.

Он зябко поежился, по-черепашьи вобрал голову в плечи и вопрошающе глядел на Назарку. Когда сидели в общей камере, проще было — сговаривались, сознательно путали на допросах, лгали. Но недавно бандитов развели по одиночкам, общение между ними полностью прекратилось. Лишь раз на прогулке по недосмотру охраны удалось малость потолковать. Но разве все предугадаешь? Попробуй определи, какие показания давали другие... Имя и кличку откуда-то уже пронюхали...

— Похоже, вы подлый и трусливый человек. Стреляли красноармейца сзади, в затылок, потом обыскали убитого и взяли у него серебряные часы. Вам, пожалуй, было некогда: торопились и оборвали цепочку. Потом часы променяли на спирт... А он толкует про жратву и про лошадей!

Ваську точно подменили. Лицо его приобрело землистый оттенок. Оспины на щеках сузились и стали как расплывшиеся капли олова на ржавом листе железа.

Не спуская взгляда с Сыча, Назарка поднял за обрывок цепочки часы. Изогнутая отвисшая крышка медленно поворачивалась к Ваське, показывая ему часть циферблата и навсегда остановившуюся минутную стрелку. Сыч втянул в плечи голову, вскинув клинышек курчавой бородки. Зрачки его, похожие на острия булавок, застыли неподвижно. Назарке захотелось размахнуться и изо всей силы, наотмашь ударить Ваську по оттопыренному, красному, как давленая брусника, уху. Обострившимся чутьем преступника Сыч догадался о мыслях паренька в новой гимнастерке, сжался, насколько это было возможно, и, будто нашкодившая собака, следил за плавно покачивающейся рукой.

— Не так разве было? — когда молчание затянулось, напористо спросил Назарка.

Дернувшись, Васька громко икнул, обслюнявил губы и жалобно запричитал, не отвечая на вопрос:

— Я человек подневольный, что повелят, то и исполнял. Не угодишь, не потрафишь — господин Артомонов бил меня. Чем попало, бывалоча, залимонит. — Он часто-часто заморгал белесыми ресницами и всхлипнул. — Я ведь без родителей, из трудового класса. В сиротском приюте рос. Грамоте не обучен.

— Странно! — Чухломин остановил излияния Васьки, сморщился и повторил: — Странно!.. Если мне не изменяет память, по поручению повстанческого командования вы передавали нам предложение о капитуляции? Помнится, вы были крепко выпивши, а когда вас отпустили с миром, удирали к своим — дай бог ноги! Верно это?

— Было... Заставили! — пролепетал Васька, всем телом повернувшись к председателю Чека. — Под угрозой смерти заставили!

— Почему под угрозой смерти? — заинтересованно спросил Чухломин.

— До вас никто не хотел идти: боялись! — несколько приободрившись, заговорил Васька. — А я — денщик. Жизнь моя ломаного гроша не стоит. Вот и приказали! Про вас-то ведь слух был, будто вы всех своих неприятелей к стенке ставили, а стенки нет — без нее обходились... За отказ пулей мне пригрозили, а живой возвернусь — награду пообещали. Приказ я исполнил, да только про награду теперь и вспоминать перестали. Кругом несправедливость, как и при его императорском величестве!

И тут Назарка тоже вспомнил этого человека.

— Скажите, Вася, — в свою очередь дружелюбно поинтересовался он. — Вы знали Байбала... Павла Цыпунова, командира повстанческого отряда?

— Знал! — с нескрываемой злобой ответил Сыч, мгновенно уловивший перемену в настроении Назарки. — Зверь из зверей! Лют, как тигр: живьем способен человека изжевать!

Назарка протяжно засвистел и выразительно посмотрел на председателя Чека. Тот отложил бумаги и внимательно следил за ходом допроса. Воспользовавшись паузой, Чухломин протянул Назарке кисет, и тот механически стал крутить папиросу. Васька осмелел, знаком попросил, чтобы и ему отсыпали табачку.

— Еще вопрос. В Бордоне, в большом доме с белыми ставнями, был ваш штаб. Как-то вы приехали со своим начальником и остались на кухне один. Потом вошел Цыпунов, показал вам якутского парнишку, что-то спросил и начал вас бить. Павел был очень сердит. Когда вы упали, пинал вас под бока. За что это он вас?

Назарка говорил, а Васька согласно кивал, скорбно поджав губы. Всем своим видом он показывал, как больно вспоминать о незаслуженно нанесенной обиде. Уставившись в пол, он жадно курил.