Антиохийский и Иерусалимский патриархаты в политике Российской империи. 1830-е – начало XX века - Михаил Ильич Якушев

и Румынской церквей (241, л. 45; 243, л. 49, 51–52). Благодаря усилиям посланника в Бухаресте Н.А. Фонтона, министра-резидента в Цетинье П.М. Власова и посланника в Белграде Н.В. Чарыкова патриарх Мелетий получил официальные ответы на свои известительные грамоты от православных иерархов: митрополита автокефальной Румынской церкви владыки Примаса (май 1900 г.), митрополита Черногорского Митрофана (1901 г.) и митрополита Сербского Иннокентия (январь 1902 г.), в которых они безоговорочно признавали араба-антиохийца в патриаршем сане (246, л. 59; л. 64–65; 247, л. 27–28; 258, л. 33—ЗЗоб). Таким образом, негласно объявленная греческими патриархами и кириархами «вселенская блокада» в отношении Антиохийского патриарха-араба была прорвана при содействии России.

Признавая заслуги российского консула в деле избрания араба Мелетия II Думани на патриарший престол в 1899 г., руководство Министерства иностранных дел на Певческом мосту105 произвело А.П. Беляева в генеральные консулы106. Это решение было с удовлетворением воспринято православными арабами Дамасской епархии (420, л. 14—18об). Благодаря содействию российского посольства на

Босфоре в «Бейрутском деле» в 1901 г. Мелетий Думани смог добиться признания Портой административного разделения Бейрутско-Ливанской митрополии на две самостоятельные епархии – Бейрутскую и Ливанскую107 – после смерти тамошнего правящего архиерея митрополита Гавриила († 7 января 1901 г.).

За всеми перипетиями в Большой Сирии внимательно следили на Дворцовой площади и в Святейшем Синоде. Правда, после отставки К.П. Победоносцева (1905 г.) пост обер-прокурора стал замещаться практически с той же частотой, что и пост министра иностранных дел. Судьбу претендентов на обер-прокурорское кресло чаще всего решали не их профессиональные способности, а влияние и авторитет стоявших за ними придворных особ, политических партий и группировок. Подобное положение вещей сразу сказалось на эффективности деятельности Духовного ведомства за рубежом, заметно сдавшего свои позиции Министерству иностранных дел в плане получения оперативной информации об обстановке в патриархатах рум миллети. В апреле 1908 г. обер-прокурор Св. Синода П.П. Извольский (1906–1909 гг.)108 был вынужден официально обратиться к своему родному брату и одновременно министру иностранных дел А.П. Извольскому (1906–1910 гг.)109 с запиской, в которой выражал просьбу расширить «круг наблюдений» МИД за церковной жизнью на Востоке, «включив в него жизнь самой церкви, ее отношения к Государству, к пастве и к другим церквам, и внутреннюю созидательную работу в недрах самой церкви… и важнейшие акты церковного законодательства и управления» (513, л. 135—135об; 334, л. 19; 334, л. 34– 134об). Обращение обер-прокурора к главе Внешнеполитического ведомства, с которым Всероссийский синод негласно конкурировал в XIX веке в борьбе за получение более доверительной и объективной информации для Зимнего дворца, стало фактическим признанием превосходства информационных источников Первого департамента МИД над Духовным ведомством синода касательно положения дел в православных патриархатах Османской империи.

Примечательно, что до конца XIX века Петербург не проявлял серьезного интереса к финансовому состоянию Сирийской церкви из-за непрекращавшейся борьбы фанариотов и святогробцев за управление Антиохийской кафедрой. Тогда для России было важнее развивать систему школ по линии ИППО, нежели финансировать Дамасскую патриархию, получавшую приказы напрямую из Святогробского монастыря, Фанара и Афин. Избрание арабского патриарха на Дамасский патриарший престол в корне изменило ситуацию. Мелетий II Думани попросил российского посла предоставить материальную помощь, поскольку, по информации патриарха, доходы его кафедры тогда составляли 15–20 тыс. франков в год, что было явно недостаточно для покрытия расходов (242, л. 48). Просьба патриарха Мелетия и повторное обращение Петербургского синода в императорский МИД встретили положительный отклик на Певческом мосту.

Освобождение от навязчивой опеки Фанара и святогробцев не улучшило общего финансового положения Антиохийского патриархата, доходы от епархий которого сокращались, проценты же с капитала на счете в Афинском банке составляли незначительную сумму. Однако эти обстоятельства отнюдь не означали, что православные христиане Сирии бедствовали. В ответ на просьбы архиереев Сирийской церкви оказать материальную помощь некоторые зажиточные арабы не стеснялись заявлять, что в роли благотворителей вместо сирийских архонтов путь теперь выступают русские меценаты.

И действительно, вскоре в роли влиятельного благотворителя стало выступать ИППО, распространившее свою деятельность далеко за пределы исторической Палестины – на территории Сирии и Ливана. Палестинское общество передавало в распоряжение российского посольства сумму, из которой консул в Дамаске выдавал пособия нуждавшимся антиохийским иерархам. Мелетий ежемесячно принимал, по словам посла И.А. Зиновьева, скромную «негласную субсидию», или «почетное пособие» в 50 фр. золотых (375 руб.), епархиальные архиереи же негласно получали от консула Беляева по 15 фр. золотых (423, л. 26–32).

По рекомендации императорского посольства в Константинополе с начала XX века Антиохийская патриархия ежегодно получала из России по линии ИППО от 20 до 40 тыс. рублей. Из этих средств формировались суммы, предназначавшиеся на содержание патриарха и его причета со всем штатом патриархии (около 50 человек), на денежные и вещевые пособия бедным и на православные училища («на школьное дело») (523, л. 189—193об; 510, л. 77—88об; 309, л. 181). Необходимость подобной помощи была очевидна российскому консульству. Тем не менее в «весьма секретном донесении» послу И.А. Зиновьеву А.П. Беляев сообщал, что еще покойный митрополит Герасим Яред не раз доверительно советовал ему: «Не давайте на руки ни патриарху, никому из архиереев зараз крупной денежной суммы. Пользы от сего не будет никакой. Помогайте нам исподволь для поддержания собственно подобающаго нашему сану положения. И только строго проверив наши ходатайства о более крупном денежном пособии, выдавайте нам на то или другое дело единовременную сумму» (423, л. 26–32). Другими словами, владыка настаивал на обязательном контроле российской стороны за расходованием крупных денежных выдач, которые целесообразно было осуществлять небольшими частями (там же, с. 26–32).

В 1902 г. по желанию председателя ИППО великого князя Сергея Александровича и при поддержке обер-прокурора Правительствующего синода К.П. Победоносцева посол И.А. Зиновьев добился получения султанского фирмана о признании за учрежденными ИППО в Сирии учебными заведениями статуса «русских школ» (по примеру западных миссионерских школ), независимых от Антиохийской патриархии и полностью финансируемых из Петербурга. К тому времени в Дамасском и Бейрутском вилайетах их число достигало 82. Обучение в них велось на арабском языке (263, л. 5; 267, л. 23—26об; 511 л. 99-106, 523, л. 189-193об).

Вполне очевидно, что при таком отношении Петербурга к Сирийской церкви патриарх-араб Мелетий Думани считал для себя престижным состоять почетным членом Императорского Православного Палестинского Общества, возглавляемого членом российского императорского дома. Среди Иерусалимских патриархов почетных членов ИППО не было.

С избранием на патриарший престол в 1906 г. второго арабского патриарха Григория IV Хаддада финансовое положение Антиохийской патриархии заметно ухудшилось. Причину этого консул в Дамаске князь Б.Н.