Фэнтези или научная фантастика? (сборник) - Марина Дяченко

– Этот мальчик – не наш мальчик, – заметила женщина устало. Ивару померещилась в этой усталости нотка презрения; он через силу поднял подбородок.

Барракуда снова вздохнул и, протянув женщине шприц, расстегнул манжет рубашки:

– Впрысни мне чего-нибудь, Ванина… Стимулятор какой-нибудь бодрящий, чтоб на дольше хватало…

Он встретился с женщиной взглядом – и Ивар увидел, как лицо ее, аскетическое, обтянутое желтоватой кожей лицо вдруг вспыхнуло, залилось мучительной краской, потемнели бесцветные глаза, приоткрылись тонкие губы:

– Ты… Куда в тебя еще стимулятор, бесстыдник?!

Ивар не верил своим глазам – железная женщина смутилась, как ребенок. Нервные пальцы выкинули из шприца ампулу, предназначенную Ивару, быстро вставили другую – все это время она не поднимала на Барракуду глаз, и прядь, выбившаяся из тугого сплетения, упала ей на лоб, и от этого жестокое лицо ее внезапно сделалось почти что милым…

– Ну вот, Ивар, – вполголоса говорил Барракуда, – придется мне пострадать из-за тебя… Пусть она меня мучает, эта женщина, иголкой меня колет, кровь из меня тянет, это ужасно, это мучительно, это нестерпимо… Ты готова?

Она молча кивнула и быстро клюнула шприцем в его темную, покрытую сетью сухожилий руку. Взглянула на мальчика:

– Уже все.

– Слишком быстро, – сморщился Барракуда. – Нету должного воспитательного эффекта. Да? – последний вопрос, конечно, к Ивару.

– Вранье, – сказал тот хрипло. – Вы даже не касались…

Женщина пожала плечами и вытащила из недр шприца пустую ампулу.

– Что это было, доктор? – спросил Барракуда вкрадчиво.

Она снова покраснела – Ивар не понимал, почему.

…Он почти не почувствовал боли – прикосновение резинового наконечника, скрывающего иглу, мгновение – и все.

– Ради этого стоило дергать меня, Ванина? – спросил Барракуда теперь уже сухо.

Она не ответила, низко опустив голову и укладывая инструменты в свою черную, зловещего вида сумку.

…Переходы и лестницы. Бесконечные переходы и лестницы, чадящие факелы, веером лежащие ступени… Лабиринт, нету окон, нету выхода, нету ни верха, ни низа…

Мама!..

Прохладная рука на его щеке:

– Я здесь, воробей. Что ты, не плачь…

«Мама, мне снилось, что ты умерла».

– Не плачь, воробей. Пойдем, посчитаем звездочки…

Блаженство.

Он – в невесомости. Он – в теплом космосе, темном, с красными пульсирующими сосудами; он плавает внутри бесконечно дорогого и надежного, и совсем рядом стучит, отбивая ритм, огромное живое сердце.

– Мама!..

Темнота.

Он открыл глаза.

Пусто.

Как когда-то говорил добрый дяденька, детский психотерапевт: «Научись понимать…»

«Научись понимать, что мамы больше нет… Нигде, кроме твоих воспоминаний…»

«Ты большой мальчик, пойми…»

«Ты большой мальчик…»

«Ты большой…»

«Ты…»

Он сделал усилие – и сел на койке. Отец… Скоро они выйдут на связь. Скоро все кончится. Потерпи, Ивар. Отец у тебя еще остался. Отец заберет тебя отсюда. Уже скоро – час, может быть, полтора…

Он вспомнил – был какой-то праздник, фейерверк… Плавали цветные рыбы под высоким куполом площади, летали светящиеся спирали серпантина, кого-то награждали какими-то орденами… Отца, как всегда, окружало множество людей – еще бы, ведь на нем был парадный мундир с мерцающими нашивками, черный с синим, тот самый, в котором Ивару только однажды разрешили постоять перед зеркалом… Золотая Командорская цепь ловила гранями цветные огни, и цветные огни отражались в темных, окруженных мелкими морщинками глазах, и что-то говорили улыбающиеся губы… А площадь под куполом бурлила цветным варевом, и оттого, что вокруг так много людей, Ивару стало бесконечно одиноко. Вслед за одиночеством пришла тоска – он снова вспомнил маму и заплакал.

И отец, отделенный от сына стеной спин и шумом голосов, услышал его плач среди ревущей музыки, среди топота ног, среди окриков и выкриков. Небрежно отстранен был какой-то важный сановник; спины расступились, голоса примолкли, отец потянулся навстречу Ивару – и вот уже сын ткнулся лицом в парадный мундир, и золотая Командорская цепь приятно холодит мокрую щеку, и – абсолютное счастье, безопасность, покой…

Покуда жив отец, Ивар всегда будет в безопасности. Только бы не обманул Барракуда, только бы связь…

Дверь откатилась, пропуская большеротого Иварова знакомца. За спиной у него, переминаясь с ноги на ногу, растерянно улыбался Саня.

* * *

Ивар плохо помнил улицы и коридоры, которыми конвоировал их большеротый. В круглых отдушинах деловито сновали лопасти вентиляторов; света было мало – рассеянный, приглушенный, он не давал теней, и воспаленному Иварову воображению в какой-то момент померещилось, что он плывет, не касаясь ногами пола, зависнув в липком тумане… Потом они пришли.

Зал был куда меньше, чем в городской Ратуше. Скудное освещение выхватывало из полутьмы только центральную его часть, и все еще заторможенный, как во сне, Ивар увидел полукруглый экран, пустой, и от этого кажущийся огромным вогнутым зеркалом. В глубине его причудливо, уродливо отражались сидящие перед ним люди – их было немного, человек десять; все были одеты в темное, вызывающе свободное; все лица, как по команде, обернулись навстречу вошедшим мальчикам. Вздрогнув, Ивар узнал Ванину – она сидела рядом с Барракудой, и тут же стоял плечистый старик, встретивший пленников в тамбуре, а рядом еще кто-то, показавшийся знакомым – но, не желая как-либо приветствовать своих тюремщиков, Ивар тут же обернулся к экрану.

Он все боялся, что, как в кошмаре, в последний момент телемост сорвется. В последний момент, когда ватные во сне ноги отказываются служить, и преследующее тебя чудовище настигает, настигает, настига…

Братьев усадили в центре, на видном месте, и рядом уселся большеротый стражник со шрамом. Барракуде, похоже, не было дела до пленников – он о чем-то вполголоса совещался со стариком.

Привалившись плечом к брату, Ивар закрыл глаза. Медленно сосчитал до десяти, пытаясь унять нервную дрожь. Саня осторожно подтолкнул его локтем; вздрогнув, Ивар уставился на экран.

Экран больше не был пустым, и по поверхности его не гуляли уже уродливые отражения. Занимая собой всю ширь и глубь маленького экрана в маленьком зале жалкого Поселка, перед Иваром лежала Ратуша, вид изнутри.

Замелькали знакомые лица – надо же, сколько народу, Ивар даже почувствовал себя польщенным. Значительные, видно, они с братом особы, коль уж судьба их волнует таких важных, таких занятых… А-а, Регина, и она здесь, а как же! Но где же…

Изображение качнулось и поплыло; выхваченное крупным планом, перед Иваром встало во весь экран невозмутимое лицо отца.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});