Короли рая - Нелл Ричард

– Дюжина, не больше.

– У них не было вождя?

Пожатие плечами.

– Они не могли сказать, господин.

– Не важно. Хорошая работа.

Мужчина склонил голову и удалился, и Эгиль увидел в его глазах довольство. Он осознал, что ревнует, и поборол это чувство.

– Господин, – спросил он, – как могла Кунла просто случайно оказаться здесь, когда мы пришли ее осудить?

Рока устремил взгляд к горизонту.

– Потому что я известил Законовещателя, что Кунлу осудят, и та послала за ней.

Эгиль попытался не выглядеть шокированным. Он-то думал, план состоял в том, чтобы обвинить ее, а затем вернуться в деревню Роки и посеять хаос.

– Почему, хозяин? Или ты собираешься устроить ей засаду на дороге?

Его хозяин промолчал, но, когда все же ответил, тон был резким:

– Нет, я не собираюсь подкарауливать ее на дороге.

Они больше не разговаривали и вскоре пересекли деревянный мост через реку Брэй в саму долину.

Поскольку было лето, в Алвереле кипела жизнь; палаточные лагеря тянулись от реки до гор, а базар обвивался змеей вокруг центрального «передвижного» городка. Трудно было сказать наверняка, но Эгиль решил, что здесь собрались тысячи людей. Одни оставались на целый сезон – как «прокуроры», которые за деньги выдвигали обвинения чужакам, или торговцы и их семьи; другие приходили и уходили в зависимости от времени года: рыбаки и звероловы, псари, пивовары и иже с ними.

Любой мужчина верхом на боевом коне становился объектом внимания в большинстве городишек, но не здесь, в Алвереле. Вместо этого люди смотрели, как вышагивает Рока рядом с Сулой, которого вел под уздцы в толчее. Несомненно, от людей не укрылись его рост и капюшон, рукоять его меча, его стая диких вооруженных приспешников. Несколько женщин указали на них; мужчины проверили свои ножны.

Эгиль задался вопросом, сколько городов посетил его хозяин, следуя по стопам «Сказания о Последнем Шамане Рун». Сколько вождей теперь владели его «божьими подарками»? Сколько обывателей верили, что может произойти конец мира и что Букаяг – его провозвестник?

Естественно, по мере того, как распространялась его слава, жрицы делали попытки убить Року. Это началось вскоре после того, как он стал раздавать свои «подарки». Орден всегда неохотно терпел богов и обычаи старины – провидцев и пророчества, конец мира, древние мифы, – но вовсе не случайно каждый, включая Эгиля, верил, что начертание рун опасно для мужского здоровья. Воистину так. Но было ли это обусловлено «карой бога» или жрицы, представлялось куда менее очевидным. Ну, во всяком случае, раньше.

За последние несколько лет слуги жриц много раз нападали на Року – иногда у черта на рогах, иногда средь бела дня в городишках, но всегда от имени Ордена Гальдры. Сказать, что им «не везло», было бы неточно. Рока забивал своих несостоявшихся убийц или столь же часто переманивал их на свою сторону. Как раз таки мужчины, которых использовал Орден для подобных задач, оказывались наиболее восприимчивы к его проповеди, и действительно, половина его вассалов – его самые верные приспешники – когда-то были посланы убить его. Их победили, в бою либо хитростью, но пощадили и рассказали «правду», а затем пообещали особое место рядом с ним в раю.

Дважды он отсылал мужчин обратно к их нанимателям с вымазанной пеплом отрубленной головой, просто чтобы обманом заставить жриц поверить, будто с ним разобрались. Эгиль даже слышал молву, что однажды ночью Рока проскользнул в дом верховной жрицы и перерезал ей горло, хотя было ли это правдой, он не знал.

Не будет преувеличением сказать, что Орден считал его демоном. Или, в самом крайнем случае, худшим преступником на свете. И вот теперь он был здесь, храбро шагая в самое сердце закона, чтобы обвинить верховную жрицу в убийстве – прямо ей в лицо – на суде, проводимом ее союзницей, в окружении сотен праздных воинов, преданных этой союзнице. И он заранее предупредил, что придет.

Рока всегда говорил о конце мира, и Эгиль всегда считал, что это вздор. Под неестественной смышленостью, удалью, холодной расчетливой беспощадностью скрывался маленький сердитый мальчик, скучающий по своей матери и ненавидящий весь белый свет. Рока хотел мести, ничего больше, и наверняка предупредил Законовещателя о своем приходе лишь затем, чтобы погибнуть в сиянии славы… И тогда Эгиль понял, что каждому из этих мужчин предстояло умереть.

Кроме меня, осмелился поверить он.

У него и оружия-то нет, и от него не ждут, что он будет драться. Я могу сбежать верхом на Суле, когда начнется бой. Я могу отбросить мужчин в сторону и удрать без оглядки.

Возможно, перед бегством он сумеет прихватить рунный клинок, а то и не один, и жить аки вождь. Они будут стоить больше, когда Рока умрет, – особенно эти последние, травленные «кислотой», «закаленные» творения, которыми его хозяин так гордится.

Впервые за много лет он почувствовал, как в его груди смешались страх и надежда. Если что-то и может убить Року, подумал он, так это подобное безумие. Этот железный капкан закона, в который он просунул шею.

Да, отныне Эгиль всегда будет калекой, этого не изменишь, но он мог бы стать очень богатым калекой, и в этом была вся разница. Он спрятал улыбку, сохраняя на лице как можно более пассивное выражение, и незаметно взглянул на хозяина.

Рока пристально поглядел на него:

– Отведи Сулу в конюшню, Эгиль. – Он похлопал животное по боку. – Вели мальчику накормить и напоить его. Затем приходи к кругу закона.

Не колебаться, вопил его разум, хотя сердце, казалось, подскочило к самому горлу.

– Да, господин.

– И Эгиль, – глаза Роки впились ему в душу, – будь внимателен сегодня – когда мы закончим, я хочу, чтобы ты написал новую песню.

– Да, господин.

Он почувствовал, как пламя надежды словно окатило холодной водой.

Возможно, жрицы и правы, с горечью подумал он, возможно, он все-таки демон.

31

Прочти еще раз.

Дала не отрывала глаз от свежего пергаментного свитка, надеясь, что произнесла все символы правильно:

– Букаяг, называемый Последним Рунным Шаманом, обвиняет вас в убийстве Бэйлы, дочери Гиды, и Роки, сына Бэйлы. Он встанет на священную скалу в пятый день месяца тавдугара и будет говорить перед Богиней.

Последовало молчание, и Дале эти слова показались почти шуткой. Она знала этого «Букаяга» не более чем по сплетням в залах – наверное, какой-то внезаконник со склонностью к рисовке, если он вообще существует. Но Кунла, дочь Астрид, Верховная Жрица Южной префектуры – и последние два года наставница Далы, – не выглядела веселой. Она пересекла комнату и, выхватив свиток из рук Далы, поднесла телячью кожу ближе к свету очага.

Дала стояла и ждала в их маленьком, темном доме. Она с покорным вздохом отметила, что ее хозяйка натоптала грязными ботинками по мехам и половицам, вылизанным только сегодня утром. Если не грязный снег зимой, горестно подумала она, так черная слякоть весной или летом.

Она нагнулась и подобрала, возможно, единственный экземпляр учений Гальдры в округе, надеясь, что Кунла слишком отвлеклась, чтобы заметить, что подопечная оставила текст у очага.

– Подпалишь эту книгу, девочка, и я освежую тебя заживо. – Кунла не потрудилась оглянуться.

– Да, госпожа. – Дала скорчила гримасу и закрыла книгу, прежде чем убрать ее в свой ящик. Она не то чтобы боялась жрицу, хотя за ее неудовольствием часто следовало страдание, но не хотела подвести ее или выглядеть дурой.

Кунла сложила письмо и воззрилась на огонь.

– Летние выборы через две недели. – Она вздохнула. – У меня вот столечко времени, чтобы разобраться с этим, а после пересечь половину гребаного мира.

Дала не была уверена, хочет ли жрица ответа, но, как обычно, не смогла удержаться:

– Разве это не просто уловка, госпожа? Одна из ваших врагов, пытающихся задержать вас?