Королева карантина - Кэролайн Пекхам

так просто не умер бы. Сэйнт явно наслаждался брошенным ему вызовом и был чертовски разочарован мыслью о том, что ему удастся так легко перехитрить своего отца.

У нас была отдельная комната, Лиам предпочитал завтракать в одиночестве, покуривая и читая долбаную газету в своей гостиной, которую ему каким-то образом до сих пор доставляли ежедневно, несмотря на карантин. Он был никем иным, как олдскульным, в высшей степени искушенным боссом мафии, которому было суждено придерживаться своих ритуалов до самой смерти.

К счастью для меня, этим утром у него были какие-то дела с русскими, и он не хотел, чтобы я присутствовал, поэтому я избежал по крайней мере нескольких часов его лекций и так называемых — приготовлений к моей будущей роли. Дело в том, что он определенно подготавливал меня сменить моего отца после окончания учебы, желая, чтобы я потратил время на изучение основ его работы, чтобы я был готов заняться юридической стороной семейного бизнеса, но он учил меня и множеству дерьма, которое не имело к этому никакого отношения.

Как прошлой ночью, когда он усадил меня с чертовым генеалогическим древом и рассказал о том, насколько каждый из его братьев, детей, кузенов и остальных членов семьи был сильным и насколько они были слабыми. Теперь я знал, что мой дядя Дугал был одновременно смертоносным, упрямым и идеальным силовиком, но что он также имел пристрастие к кокаину и проституткам после того, как отмечал работу, из-за чего время от времени распускал язык. Он так и не выдал ничего достаточно компрометирующего, чтобы подписать свою смерть, но я мог сказать, что он перешел тонкую грань. Предай семью — и ты больше не будешь семьей. Каждый О'Брайен знал это. И если ты не был членом семьи, то ты был мертв. Тут двух вариантов быть не может. Как только ты попал сюда через кровь или брак, назад пути нет.

Мне стало более чем немного не по себе от осознания того, что Татум теперь тоже попадает под эту мантру. Но я также знал, что она никогда не предаст О'Брайенов, потому что она никогда бы не связалась с ними вне своей связи со мной. Я бы этого не допустил. Чего бы мне это ни стоило.

Большинство секретов, которые я узнал о своей семье, было не так уж трудно разгадать самому, хотя явное презрение моего дедушки к большинству из них было немного удивительным. Для человека, который был настолько поглощен идеалами этого семейного дерьма, которое он извергал все чертово время, он определенно был невысокого мнения о своих родственниках. Единственный, о ком он говорил с гордостью, насколько я мог судить, был Найл. Хотя он не преминул перечислить и все свои слабости. Он сказал, — Найл — хороший солдат. Безжалостный и основательный. Если я даю ему работу, он выполняет ее, несмотря ни на что. Но потеря жены расколола что-то внутри его черепа, который и без того был слегка треснут. Он бессердечный, безрассудный и бесстрашный, а это все навыки, достойные восхищения. Но он ничего не планирует и идет на неприемлемый риск. Он не представляет угрозы для семьи, потому что живет и дышит этой жизнью. Но он представляет угрозу для самого себя каждый чертов день. У него репутация самого ужасающего О'Брайена, и я бы сказал, что это заслуженно. Но также хорошо известно, что он не в себе. Что-то сломалось в нем в тот день, когда эти ублюдки убили Аву, и без этого он никогда не будет хорошим кандидатом на пост лидера. Он просто не способен взять на себя такую большую ответственность. Он не заботится ни о своей жизни, ни о чьей-либо еще настолько, чтобы владеть ею.

Лиам вздохнул так, будто это разочаровало его, но в основном это просто заставило меня посочувствовать моему дяде. Он заслуживал от жизни большего. Он заслуживал лучшего, чем жить каждый день в ожидании смерти. Но я не был способен изменить его судьбу. Я просто надеялся, что однажды он встретит кого-то.

В общем, я проводил дни, готовясь к своей роли, и у меня сложилось впечатление, что эта роль может немного отличаться от должностных инструкций, и чем больше эта идея мучила меня, тем больше я начинал верить, что это правда. Но это оставило меня с одной довольно неприятной мыслью, которую рано или поздно мне нужно было обсудить с остальными. Потому что у меня сложилось впечатление, что Лиам рассматривал меня в качестве лидера на свою роль после его смерти. И если это было так, то за годы, прошедшие с настоящего момента до его смерти, я был уверен, что запутаюсь в паутине этой семьи так крепко, что даже для меня не будет выхода к тому времени, когда старый ублюдок здохнет. И у меня не было никакого желания возглавлять семью ирландских мафиози.

Нэш и Блейк спорили о преимуществах тренировок для бега на длинные дистанции, обсуждали использование отягощений и спринтерских забегов и устраивали из-за этого соревнования со всей этой чушью про мачо. Я имею в виду, конечно, я был полностью за какую-то мачо-чушь, только, дайте мне бой, и я надеру кому-нибудь задницу. И я в деле. Но бегать? Не-а, я не собирался из-за этого натягивать свои трусики.

Татум сидела напротив меня, доедая свою еду, а я наблюдал за ней, задаваясь вопросом, надоест ли мне когда-нибудь просто смотреть на нее вот так. Она, конечно, поймала меня, выгнув бровь, что само по себе было вызовом, и я дернул подбородком в ее сторону, говоря, чтобы она тащила свою задницу сюда.

Она соблазнительно улыбнулась, поднося ложку йогурта к губам и медленно облизывая его, прежде чем проглотить. Она удерживала мой взгляд, пока делала это, точно зная, что она делает со мной, и мой член стал твердым для нее без каких-либо проблем.

Я стоял на своем, наблюдая как она разыгрывает это шоу с долбанным йогуртом, заставив меня пожалеть, что я не был им.

— Тогда я тебе это докажу, — с вызовом бросил Блейк, вскакивая с возбужденной улыбкой.

— Ты в деле. Но не начинай плакать, когда я надеру тебе задницу и ты поймешь, что твоя техника хуже, — дерзко ответил Монро, тоже вставая. — Кто-нибудь еще хочет присоединиться к нам в забеге? — добавил он, оглядываясь по сторонам, в то время как Блейк практически подпрыгивал на носках.

— На какую дистанцию забег? — Сэйнт небрежно поинтересовался, не отрывая взгляда от своего ноутбука.

— Десять тысяч, — ответил Монро.

— Пятнадцать, — возразил