Роковая молния - Уильям Форстен

После переправы на западный берег Сангроса три части бывшей орды разошлись в разные стороны. Командиры двух уменов, Вушки Хуш и Карту, предпочли остаться с Тамукой, этого ему было вполне достаточно.

Тамука ненавидящим взором проводил поезд, направлявшийся в город. Он достаточно ясно представлял себе, что их ждет, и понимал, что Хага тоже об этом догадывается, но предпочитает не показывать виду. Ну что ж, если потребуется, он присоединится к бантагам или любой другой орде, кочующей в южных землях, и если даже подготовка займет целый оборот, Тамука обязательно вернется. Пусть скоты пока наслаждаются миром, когда-нибудь настанут другие времена.

Большая часть орды направилась на юго-запад. Тамука решил идти строго на запад, а потом определиться насчет дальнейшего пути. Этим утром через реку переправились последние из его всадников и немногочисленные юрты с семьями. Позади всех шли отверженные — те, кто позволил захватить себя в плен. Многие из бывших пленников присоединились к Тамуке, стыдясь возвращаться к своим юртам, где по ним уже пропели посмертные песни. Отверженные присоединились к изгнанникам. Но это увеличивало силы Тамуки, значит, все было в порядке.

Хага освободил тех немногих любимцев, которые избежали участи жертв погребального обряда и до сих пор кочевали с ордой. Но Хага не знал и уже никогда не узнает еще о двух пленниках.

Тамука повернул коня и посмотрел на двух скотов, стоявших на краю поляны на достаточно большом расстоянии друг от друга. Их приходилось держать порознь, поскольку старик уже неоднократно пытался убить своего более молодого сородича.

— Смотрите хорошенько, скоты. Больше вам никогда не придется увидеть свой дом.

Ганс Шудер улыбнулся и презрительно сплюнул.

— Он разбил вас, и это все, что я меня интересует. Он одержал победу, теперь люди свободны.

Тамука вновь испытал сильное искушение убить старика. Этот экземпляр упорно отказывался употреблять в пищу мясо своих соплеменников, предпочитая умереть с голоду; он был своеволен и упрям и не позволял Тамуке проникнуть в его мысли. И все же Тамука чувствовал необходимость сохранить жизнь этому упрямцу — он и сам еще не понимал причины, но надеялся непременно разгадать ее.

Другой скот явно нервничал; он давно оставил все мысли об отмщении и власти, — главное, что он остался в живых, и так будет продолжаться еще долго. Джим Хинсен боялся Ганса ничуть не меньше, чем мерков, так как тот уже пытался убить его.

Тамука тронул поводья и направился в гущу леса, скоро он и его окружение скрылись из виду. Ганс напоследок повернулся в сторону города.

— Я горжусь тобой, сынок! — крикнул он, все еще улыбаясь. — Я горжусь всеми вами, сукины дети!

Веревочная петля на его шее натянулась, и Ганс вызывающе поднял глаза на Сарга. Он ловко сплюнул струю табака прямо на хвост лошади шамана и отвернулся. Расправив плечи и спину, Ганс зашагал к лесу и скрылся в нем.

Под удары станционного колокола и церковный перезвон поезд подкатил к зданию вокзала. Колонна солдат построилась рядом с. платформой. С шипением вырвалась струя пара, поезд остановился, из вагона выглянул улыбающийся Чак Фергюсон, скрылся внутри и через секунду уже стоял на платформе. Он заботливо протянул руку. чтобы помочь спуститься Оливии. Она еще не оправилась от ожогов и двигалась очень осторожно. Эндрю с улыбкой наблюдал за этой парой. Может, девушка и утратила свою былую красоту, но взамен она обрела нечто гораздо более важное. Чак нежно поддерживал ее за талию, помогая идти, поскольку Оливия еще слегка прихрамывала.

— Трясет изрядно, но ехать все же можно, — доложил Чак, отдавая честь. — Железная дорога Мэн-Форт-Линкольн — Суздальская снова в действии.

Эндрю улыбнулся и покачал головой, потом осторожно взял руку Оливии и нагнулся, чтобы поцеловать ее. Девушка скромно опустила глаза, не утратившие своего озорного блеска.

— Сэр, как только у вас появится время, мы с Джеком хотели бы обсудить с вами парочку идей насчет полетов. Но это будет дорогое удовольствие.

— Позже, парень, позже, — с добродушной усмешкой ответил Эндрю.

Он похлопал Чака по плечу и отправился дальше.

В этот момент оркестр заиграл «Привет вождю», и Эндрю жестом подозвал к себе Винсента и Пэта.

В дверях последнего вагона показался Калинка, президент Республики Русь — как обычно, в цилиндре и помятом сюртуке. Сквозь набежавшие слезы он растроганно осмотрел собравшихся. Позади него появилась фигура отца Касмара. Калин стоял по стойке «смирно», пока не затихли последние ноты гимна, затем очень медленно спустился со ступеней на платформу. Эндрю шагнул вперед, собираясь пожать ему руку, но Калин с улыбкой отвернулся. Сойдя с платформы, он опустился на колени, нагнулся и поцеловал землю. Затем достал из кармана лакированную шкатулку и открыл ее. Внутри не было ничего, кроме горстки земли, той самой, что он собрал в тот тяжелый день, когда отправлялся в изгнание. Калин осторожно перевернул шкатулку и вернул землю на место, потом еще раз склонился в поклоне и перекрестился, не сдерживая радостных слез.

Среди русских солдат тоже послышались сдавленные всхлипывания, глаза Эндрю увлажнились от нахлынувших чувств, он опустил голову.

— Это дань земле, из которой мы вышли и к которой возвращаемся, — едва слышно прошептал Калин.

Наконец он встал с колен, поднял залитое слезами лицо и порывисто обнял Эндрю.

— Благодарение Кесусу, что настал этот день, мой друг, — произнес Калин. — И благодарение Кесусу за тот день, когда я впервые встретил тебя.

Эндрю тоже обнял своего друга и припомнил ту давнюю ночь, когда перепуганного русского крестьянина Калинку провели к нему в палатку и состоялось его первое знакомство с этим странным и удивительным миром.

— Добро пожаловать домой, мистер президент, — дрогнувшим голосом произнес Эндрю. — Мы снова обрели свою страну.

Только успел Калин освободиться от объятий Эндрю, как к нему подбежал Винсент. Смеясь от радости, он крепко обнял Калина и поднял его в воздух.

— Я горд за тебя, сынок.

— И я горжусь тобой, отец. Добро пожаловать домой. Калин посмотрел на выстроившиеся для встречи войска и боевые знамена, трепетавшие на ветру. Он поднял руку, прося внимания.

— Братья мои, сыновья…

Голос изменил Калину, он не мог больше вымолвить ни слова.

Громкий спонтанный вопль потряс воздух, люди забыли о дисциплине, смешали ряды и, мгновенно окружив Калина, подняли его на плечи. Вокруг него развевались знамена, крики радости эхом отдавались от городских стен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});