Самое темное сердце (ЛП) - Нэнси Коллинз

Главная спальня была большой, со стеной, разделяющей его и её гардеробную. Дверь, складывающаяся гармошкой, которая вела на сторону отца, была слегка приоткрыта, и я увидел лежащий там чемодан. Даже зная, что, если меня поймают за копанием в отцовских вещах, я получу трепку века, моё желание узнать, что же привез отец, было таким острым, что я не мог противостоять искушению.

Пробравшись внутрь гардероба, полного вычищенной и упакованной в мешки одежды, я делал все возможное, чтобы не внести беспорядок в ряды итальянских туфель и ковбойских ботинок ручной работы, которые покрывали пол. Я присел перед чемоданом и нахмурился, увидев целый ряд запоров и замочков, которые его закрывали. Это оказалось сложнее, чем я предполагал. Когда я там уселся, пустой костюм моего отца качнулся надо мной, как призрак часового, и мое внимание было отвлечено звуком, как будто кто-то вошел в комнату. Запаниковав, я глубже вжался в тень. Из своего тайника я мог видеть дверь в ванную, которая была приоткрыта таким образом, что в зеркале в полный рост можно было видеть отражение интерьера.

Мой взгляд в ту же минуту наткнулся на отца, маму и того человека по имени Блэкхарт, проходящих мимо моего убежища. Мой отец шёл, как будто спал на ходу, его лицо было расслабленным, а глаза остекленели. Блэкхарт следовал сразу за ним, удобно скрестив руки на груди, уголок его рта изгибался в подобии улыбки. Моя мать пятилась, закусив ноготь большого пальца.

Не глядя по сторонам, мой отец снял с себя одежду. За исключением паха и ягодиц, которые были белыми, как лягушачье брюхо, его кожа имела цвет и текстуру хорошо выделанной бейсбольной перчатки.

По всей видимости, не замечая окружающих, он направился в ванну и повернул краны. Блэкхарт захлопнул крышку унитаза и удобно устроился на ворсистом чехле. Он снял свои солнечные очки и разглядывал голое тело моего отца слишком непонятно и безучастно, чтобы это было сознательным оскорблением. Его голос был глубоким и звучным, хорошо слышным над ревом воды в ванной.

 – Я делаю это не из-за денег, Фрэнк. Что значит несколько сот тысяч для такого, как я? Я за один день могу спустить больше денег, чем ты едва ли потратишь за два года. Нет, это дело принципа. Я не могу позволить другим думать, что ты удрал, нагрев меня. Это плохо выглядит. А репутация – это всё в моем кругу. Мне очень жаль, что все должно закончиться именно так, Фрэнк. Правда, жаль. Но ты сам до этого довел. Те, кто имел со мной дело, знают, что я ничего не делаю наполовину. Тот, кто поднимает на меня руку, теряет её с моей помощью. Те, кто хотят меня обокрасть, сами лишаются всего. Разве не так, моя дорогая?

Последнее замечание он адресовал моей матери, которая стояла перед раковиной в уборной. Её глаза, расширенные и бесцветные, были словно пуговицы. Мой отец, не выказывавший никаких признаков того, что он слышал хоть слово из того, что говорил Блэкхарт, тихо забрался в ёмкость. Вода растревожено плескалась над ободом старомодной ванны и выплеснулась на пол. Моя мать отскочила прочь, как будто вода, бегущая к ней, была потоком магмы.

– Я действительно выказывал тебе расположение, Фрэнк. Я мог быть более твёрдым, в стиле мессира стародавних времен, но ты мне, на самом деле, нравился, по-своему. Я дал тебе большую свободу. Намного большую, чем ты заслуживал. Ты не согласен?

Впервые мой отец подал признаки того, что он слышит слова мужчины – он повернул голову по направлению к Блэкхарту, открывая лицо, неподвижное и невыразительное, как маска, но в глубине глаз ещё мерцало что-то, что, наверное, было пониманием.

Что-то, что было, видимо, улыбкой, исчезло с лица Блэкхарта, и его глаза сверкнули красным, как будто поймали отблеск одинокого костра.

– Поторопись. У меня нет всей ночи в распоряжении, Фрэнк, – прорычал он.

Мой отец медленно обернулся, снова оказавшись лицом к кранам. Он дотянулся до подставки, прикрепленной к краю ванной, и преувеличенным, старательным движением взял старомодную хромовую опасную бритву, которую мать подарила ему на День отца в прошлом году.

Его пальцы слегка дрожали, когда он зажал лезвие.

После всех его неторопливых движений убийственный удар, который он нанес, был удивительно быстрым. Мой отец раскроил себе горло от уха до уха единым движением, не колеблясь ни секунды и послав кровавый фонтан почти на два фута, прежде чем он иссяк и плеснул в теплую воду ванной. Его предсмертные судороги послали бритву в полет через пол, крутящуюся острым кругом, пока она не остановилась напротив дверного косяка.

Пока все это происходило, я старался тихо затаиться в своем убежище, как олень в лесной чаще, слишком напуганный, чтобы говорить или двигаться, в страхе выдать себя. Но вид живой крови моего отца, выплескивающейся из рассеченного горла, и удар бритвы о дверь, заставили меня слегка пискнуть от ужаса.

Блэкхарт повернул свою голову к зеркалу, не видя меня, но видимый мной. Уголки его рта снова приподнялись в той улыбке, которая не была улыбкой, и в центре зеркала появилась трещина, как будто на него нажали невидимой рукой.

Подвывая от ужаса, я попытался зарыться в зимние вещи отца для защиты, но это было плохой идеей. Я обнаружил себя. Двери резко разъехались в стороны, и пара жестких и сильных, как полосы стали, рук выдернула меня из моего убежища.

– Что это у нас здесь? – усмехнулся Блэкхарт. – Выглядит, на мой вкус, как мальчик, который не делает то, что ему говорят.

Я видел бледное лицо матери, выглядывающей из-за плеча Блэкхарта – она смотрела на меня расширенными и немигающими, как у куклы, глазами. Я позвал её, и она перевела взгляд с Блэкхарта на меня, а потом обратно, но ничего не сделала и не сказала.

– Звать маму бесполезно, щенок, – прорычал Блэкхарт. – Твой отец мертв, твоя мать для тебя потеряна. Твоя жизнь принадлежит мне.

Я пнул его ногами и ударил своими маленькими кулаками, но мои усилия были более чем бесполезны, и я это знал. Я ревел от злобного разочарования, отчаянно пытаясь преодолеть свою бесполезность и детскость каким-нибудь великим героическим действом. Вид моего бедственного положения его сильно развеселил, и его кривая улыбка превратилась в широкий оскал, выставивший напоказ пожелтевшие собачьи клыки. Я оцепенел от страха и закричал, как обыкновенный ребенок, увидевший лицо самого Бугимена, которое заставило его завопить в ужасе. Мой пронзительный рев заставил мать очнуться от транса, и она выхватила меня из рук Блэкхарта, стараясь закрыть своим телом.

– Не трогай его! Пожалуйста, не трогай моего ребенка! – она всхлипывала так сильно, что слова выходили прерывающимися.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});