Незастёгнутое время - Мария Солодилова

От платформы шли лесом полчаса. Хотя в тени было прохладно, Рита вся взмокла от быстрой ходьбы, а Игорь шёл впереди с двумя сумками, уверенно показывая дорогу. Отец должен был встретить – так где же он? Или опять часы встали?

Не считая выпитой на ходу газировки, Рита с самого завтрака ничего не ела и теперь, не стесняясь, просила добавки супа, переполненная невидимой радостью, отвечая на вопросы матери. Игорь знал, что отцу понравится её здоровый аппетит, но мать наверняка подумает, что она их объедает, что ничего не останется на ужин и придётся опять готовить, и почему-то вдруг испугался, что Рита почувствует это.

После обеда она заснула, а Игорь, чтобы отвязаться от нудных разговоров, пошёл в лес с фотоаппаратом, пообещав, что огурцы они прополют вместе, но всерьёз даже и не задумываясь об этом.

После ужина сосед подъехал на белой «девятке» и родители с урожаем еле-еле затолкались на заднее сиденье, наказав пропалывать огурцы и на ночь закрывать плёнкой от холода.

И вот они стоят, глотая пыль, под шорох гравия удаляющейся машины, и он снова держит руку на её талии, не веря своему счастью, а она щекотно дышит в шею, пряча лицо…

– Ну что, давай дополиваем картошку, раз уж начали…

Она пустила воду из шланга, придерживая напор струи рукой, ловя искрящие брызги. С ней отлынивать было невозможно и провозились почти целый час, а потом сбежали от комаров в сарайчик и лежали, прижимаясь, чтобы согреться, а потом закипятили чайник и сидели за неудобным железным столиком, ловя сползающие дачные тапки пальцами ног и грея руки о побитые чашки без ручек…

В быстро сереющей темноте вечера вышли в лес, нацепив на себя замызганные дачные куртки поверх толстых штопаных свитеров, и возвращались уже с фонариком-жужжалкой, заеденные комарами, а потом закрывали чахлые огурцы плёнкой, хотя на траве давно лежала холодная роса…

В сараюшке долго гоняли обогреватель, но Рита дрожала от какого-то невидимого холода даже под одеялом. Игорь принёс ещё одно и бросил в ноги телогрейку – только бы она сейчас согласилась лечь с ним, не боясь и не дрожа после сегодняшнего невероятного утра, после которого прошла уже целая обыденно-будничная вечность.

Да, это всё она – в футболке без лифчика, с холодными пальцами ног и острыми коленками, с испуганно бьющимся сердцем, но надо как бы забыть об этом, иначе невозможно заснуть, хотя теперь Игорь знал, что ни за что на свете не причинит ей боли, даже нечаянной. Вот и сбылась давнишняя мечта, когда в счастье не верится, но когда и этого кажется мало…

…Как хорошо просыпаться вместе, открывая глаза навстречу друг другу и безнаказанно целуясь за легкими перекосившимися шторками единственного маленького окошка. Горячая, румяная, будто всё та же – и уже совсем другая – открытая, ласковая… Вопросительно проскользнул пальцами под футболку, ища соски – и было в этом что-то детское, почти младенческое, так что Рита вспомнила тепло солнечного человека и на миг задохнулась, будто проглотив слишком много горячего воздуха, как тогда, перед пробуждением. Расщедрившись, сняла футболку – и вот уже Игорь раздевается в ответ – лёжа на спине, стягивает трусы через вытянутые вверх ноги с большими желтоватыми пятками и старыми мозолями, и так естественно было раздеться и прижаться, чувствуя самое дорогое существо от подбородка до кончиков пальцев…

Рита потеряла ощущение тела, будто где-то в мозгу взорвалась и погасла яркая лампочка – пробежаться рукой по тёплой, безволосой груди, упругому животу, и, не веря себе, поглаживать кончиками пальцев то что-то непредставимо-мягкое, в жёстких волосках, то гладкий, как луковый побег, горячий твёрдый стебель, а рука, как обожжённая, немела, не запоминая восхитительных ощущений… Надо было запомнить, понять, потому что больше такого не будет, только сейчас, пока Игорь, путаясь загрубевшей рукой в треугольнике плотных завитков, больновато надавливает на основание раздваивающихся складочек, потерянный и недоумевающий… От её неумелых движений хотелось большего, Игорь всё пытался направить её руку, но Рита выскальзывала, всё так же ошалело потягивая и поглаживая, пока он не отвернулся…

Это действительно была она, живая и горячая, и – подумать только – совсем его не боящаяся, как тогда, дома… Больше всего было страшно, что она испугается, хотя по-настоящему он действительно не знал, что будет именно так.

Они лежали вместе и дышали, разгорячённые взаимным познанием, когда Игорь, всё ещё полуоглушённый, спросил:

– Я тебе там… ничего не повредил?

Господи, да он же и трогал совсем не там, где мог хоть каким-то образом коснуться её девственности! Но теперь, после этого наваждения, Рита уже не смогла бы направить его ласкающую руку туда, где ей было бы приятно, чтобы не подумал, что она уже такая опытная…

– Нет, ничего… А тебе не было больно?

– Даже приятно… А я тебя правда не задел?

– Правда… Ой!

– Что ты?

– Нет, показалось… Это одеяло красное через драный пододеяльник…

– Давай вместе посмотрим, вдруг я…

Отдёрнули одеяло, поворачиваясь в разные стороны, осмотрели простыню…

– Я уж подумала, что у меня началось раньше, хотя ещё целая неделя… Красные дни – добавила Рита, хотя сложно было не понять…

Игорь невидимо покраснел, хотя давно знал, что раз в месяц это у них бывает… Вот уже она не боится ему сказать после всего этого, а всего два дня назад… Слишком быстро и невероятно…

Рита знала, что теперь, после этих удивительных мгновений, не страшно пережить и боль, что для него можно и родить… Было ощущение, как тогда, во сне о солнечном человеке, когда счастье вдруг накрыло с головой…

Теперь хотелось каждое утро просыпаться так… Быть его женой…

– А ты возьмешь меня замуж?

Полуобернувшись к ней, посмотрел в глаза, прижал к себе, чувствуя не горячее тело с мягкими тёплыми сосками, а само сердце.

– Я не готов ещё… понимаешь, нам ещё многое предстоит узнать… ты пока не знаешь меня… Да и сам-то я себя полностью не знаю…

«И познаша жену свою» – пронеслось в голове…

– А у тебя был кто-нибудь?

– Нет…

– Ты извини, я так просто спросила… А у меня была первая любовь – с 9 до 16 лет… Я когда-то в лагере рассказала – никто не поверил, что может быть так долго… Он был меня на год младше, жил в соседнем дворе… Ходили на речку, делали луки из ивы, пекли картошку, стреляли из рогаток, лазили по подвалам… А нас дразнили – тили-тили тесто, жених и невеста… Дрался за меня с двумя сразу… так глупо… Я куда-то убежала, только у подъезда встретились… Бросила…

– Нет… Он должен был за тебя заступиться, если действительно любил…

– А я не знаю… Скорее, чувство было только с моей стороны… В день шестнадцатилетия, когда я ждала его на день рождения, вдруг поняла, что всё кончилось… И осталась только тоска одиночества… Но я и в Москве не искала никого, и не знаю – как тебя встретила… С таким ужасом думала о второй встрече, боялась зря дарить надежду, понимаешь? Мы были такие разные…

– У меня была одна знакомая – Рита Ларина, мы с ней вместе в школе учились в мой последний школьный год перед техникумом… Она потом куда-то перевелась, я её больше не видел… Недавно встретил с коляской… Она так и не знала о моей любви… Хотел ей сказать, начал писать письмо, да так и бросил…

Они лежали и смотрели в потолок, наполняющийся дружным стукотом начинающегося дождя.

– Хорошо так… Люблю, когда дождь по крыше…

Дождь перешёл в слабое шуршание, а потом по крыше снова застучали.

– Это вороны… что-то клюют…

– Нет, дождь, ты прислушайся…

– Вороны… Я здесь не раз ночевал… На крышу нам с соседской вишни косточек нападало – вот они и рады…

В окно проглянул прохладный осенний свет, и они одновременно потянулись за крестиками под подушки и, столкнувшись лбами, улыбнулись…

Нет, он не стал стыдливо-поспешно одеваться, прячась под одеялом, и ещё несколько секунд можно было смотреть – как исчезает его ночное тело под дневными оболочками – джинсы, рубашка, ботинки… Чтобы не повторилось то невыносимое «чувство картинной галереи», когда видишь вовремя подоспевший кусочек ткани или чудом прикипевший фиговый листок, случайно попавший в глаза и хочется сквозь землю провалиться, так и не дослушав о «чудном колорите» и «особенностях сельских пейзажей»… Но куда девать эти радостно-ошалелые глаза? Разве что закрыть и подставить под горячие его поцелуи, чтобы потом вспоминать снова и снова.

Они ехали обратно в потной цветочной электричке, соприкасаясь джинсами и бесчувственными, нарезанными ручками сумок руками, чтобы расстаться почти на сутки и встретиться на ступеньках сентября.

Рита уже знала, что теперь будет страшно проболтаться во сне, в письме, или просто случайно что-нибудь сказать – о том, что теперь она его знает… Теперь, что бы он ни сказал, что бы ни сделал – всё это будет лишь дополнением к этому истинному ночному облику, скрываемому дневной оболочкой. Не было знания ни о его прошлом, ни малейшего предчувствия даже о ближайшем будущем – только твёрдая уверенность в том, что теперь она знает о нём нечто главное, и это, невыразимое, так громко и солнечно, что изо всех сил рвётся наружу.