Незастёгнутое время - Мария Солодилова

Она, раскрасневшись, вытаскивала сумки из вагона и беззащитными глазами смотрела по сторонам – так бесприютно и одиноко – и вдруг вспыхнула, увидев его.

Они бесстрашно обнялись на вокзале. Рита всю дорогу рассказывала – про ледяное озеро, про целую сумку варенья, про кота, а когда он втащил сумки в квартиру, совсем не хотелось уходить.

Игорь сидел в кресле с чашкой чая, когда вдруг она присела на подлокотник и положила голову ему на плечо. В этом было столько искреннего желания рассказать всё без слов, что он осторожно поцеловал её в шею, и Рита спросила – любит ли он её…

– Целое лето думал об этом… Как ты уехала… Не решался написать…

Вот так просто, само собой вдруг сказалось всё, и стало вдруг удивительно легко.

Пригласил её с завтрашнего дня на дачу, а чтобы не ехать снова по отдельности – переночевать у него…

В полупустом вагоне они сидели рядом, и Рита – не потому, что хотела спать, разве уснёшь с таким громким, грохочущим сердцем – положила голову ему на плечо, а Игорь обнимал её одной рукой и касался её волос своим горячим дыханием, будто целуя… От усталости тело казалось невесомым, хотелось свернуться клубочком у него на коленях, как кошка, и подольше не засыпать, чувствуя его тепло со всех сторон, и чтобы – никого, чтобы никто не знал, куда они едут в этом грохочущем вагоне, да разве это спрячешь? Это счастье и покой, эту сладкую самопогружённость друг в друга, это смущение от вседозволенности вечернего метро…

Неслышно летели по переходам, перескакивая через три ступеньки, словно какая-то неслышимая музыка несла их вперёд и вверх.

Ветерок был не свежий, но и не потно-асфальтовый, Рита сказала бы: «Ветер пыльного вечера». Да, именно пыльный – она умела находить слова – даже облака казались состоящими из бесчисленных розовых песчинок. Может быть, Рита и впрямь подмёрзла, а может, не притерпелась ещё к розоватой пыли дымящего вечера – так хорошо было вновь чувствовать, как она ищет его тепла и шептать ей в розовое ухо с золотой сеточкой серёжки: «Я с тобой, я с тобой, хорошая»… И пускай все смотрят, пускай, он защитит её от всех взглядов, отгородит невидимой прозрачной бронёй… И стоять, покачиваясь, в автобусе, вдыхая запах её потной подмышки в редких рыжеватых волосках, и прятать её смущение в сердце, как в нагрудный кармашек рубашки… А Рита мечтала увидеть его обнажённым – с теми же ласковыми глазами, с теми же мягкими движениями рук, чтобы можно было безнаказанно быстро целовать и смотреть, смотреть украдкой, но спиной она чувствовала взгляды, будто бы раздевающие до костей, до мыслей, и краснела так, что казалась полупрозрачной, как тончайшая фарфоровая чашка… «Блюдце-то цело?» – иносказательно спрашивают деревенские о девственности… Боже, Боже мой, что будет? Но ведь это же Игорь, это же он – он, а не первая любовь, ни разу не целованный, и не Женька из Липецка, и казалось счастьем поехать к нему – где можно хотя бы спокойно мечтать, не опасаясь быть услышанной…

Он было подставил ей руку, но Рита сама спрыгнула с подножки и проскользнула в переход, где нельзя было ни обнять, ни поцеловать, только идти и идти, чувствуя её руку – лёгкую, загорелую, вспотевшую, а в пустом лифте коротко обнять и перед распахнувшейся дверью поцеловать куда-то в волосы…

Тишина квартиры бухала, как часы – в кухне капала вода, в комнате родителей под форточкой бумажно трепетала придавленная очками газета, под ногами ощутимо, будто прогибаясь, скрипел паркет…

Оглушённый Игорь прошёл в комнату и, бросив взгляд на её босые, пропылённые по форме босоножек, пальцы, спросил: «Закрыть?»

Она кивнула, будто дрожа от холода, сразу сделавшись чужеватой, будто окаменевшей, а он чувствовал, как поднимается там, внутри, неописуемо-дикий восторг, боялся, что она узнает, но больше всего боялся себя… Хотелось обнять её, присевшую в его комнате на край кровати, но теперь её так легко было испугать, что он только чуть дотронулся кончиками пальцев – от плеча до локтя, где нежная гладкость её кожи вмиг ощетинилась мурашками и тонкие выцветшие волоски встали дыбом…

– Потная я с поезда…

– Иди помойся, горячая есть… Сейчас проверю… Да, есть, – и встал в коридоре, будто бы приглашая идти, на самом деле – загораживая путь, чтобы хоть так, украдкой прижаться…

– Угу, – кивнула она так же замёрзше, и дрожь прошла по телу от грохота белой струи по холодному чугуну ванны.

– Вот здесь собачка, нажимаешь – и всё, – показал он ей на распахнутой двери, опасаясь, что Рита снова задрожит, оказавшись с ним на миг в закрытой ванной.

Она не стала закрываться на собачку – будто он мог видеть и знать – как она ему доверяет! Налила полную ванну – здесь можно скрыться с головой, в полный рост – и лежала, смотря на прозрачный плафон через плотную голубую шторку, радуясь приятному теплу воды, растворяющему все суматошные волнения этой поездки… Ощутив себя, наконец, в безопасности, Рита стала думать, что он сейчас войдёт, разденется и ляжет рядом – чтобы можно было вдвоём – хоть через воду – безопасно стать одним существом…

На кухне загрохотала крышка заварочника, вдруг брякнувшаяся в раковину, когда Игорь убирал в шкаф жестянку с чёрным чаем, и Рита всплеснула тревожной водой прозрачных мыслей.

В кухне качался тусклый свет, заоконная тьма дрожала светящимися шторками дальних окон, будто языками свечи. Зачем она хотела мыться? А если она выйдет, обвязав влажные бёдра полотенцем? А если наклонится к нему и поцелует, а полотенце будет съезжать медленно, а потом в один миг ослабнет и развяжется – что тогда? Что он сможет с собой поделать? Неведомая ночная женская стихия – непредсказуемая, быстрая, переменчивая… Как легко согласилась поехать…

…В потную футболку и грязные джинсы влезать не хотелось, но смены никакой не было, а выйти к нему в этом коротком полотенце – чтобы рыдать от боли над окровавленной простынёй? Чтобы ускорить свой конец?

Лифчик она постирала в раковине и повесила на трубу, рядом с подмокшими джинсами, которые так непредусмотрительно бросила на пол, торопясь…

Вышла к нему в трусах и футболке с полотенцем на голове, улыбнулась, быстро отпила из чашки потрескавшийся бензинный чай и довольно вздохнула, как будто уже ничего не боясь…

Влажные соски розовели под футболкой, полотенце темнело от воды, по спине гуляли длинные подсыхающие пряди волос, а позади неё, возле табуретки, накапало целую лужицу…

– Ты бы посушилась, фен в шкафчике…

Она снова вошла в парное тепло ванной, и коридор после горячего ветра фена показался ей настолько холодным, что Рита натянула полупросохшие джинсы, откидывая мешающиеся пушистые волосы, наэлектризованные и светящиеся.

Но в комнате холод страха снова взял её. Игорь лёг рядом, пытаясь согреть, но она всё равно дрожала и хотела уйти в родительскую комнату, и только в двенадцать удалось убедить её, что там от балкона будет ещё холодней…

Заснула на кровати, побоявшись лечь с ним на широко разобранный диван, но сквозь сон успела шепнуть: «Спокойной ночи…»

Игорь долго смотрел на неё в темноте привыкшими глазами, сдерживая желание прикоснуться. Взял в руки её мягкие, невидимо золотящиеся волосы, поправил съехавшую подушку и также удивительно быстро и спокойно заснул.

«А поутру они проснулись», – возникла в голове песня, едва только Игорь понял, что Рита не спит, хотя лежала она тихо – видимо, смотрела в окно, на солнечно-голубое небо.

Он приподнялся на постели и сел, поглаживая рукой её лицо, перебирая тонкие шёлковые волосы, а она подняла руку и гладила его руку – от кисти до локтя и подмышек, словно заряжая друг друга спокойствием. Вдруг Рита перестала отвечать на его ласки, вся напряглась, нырнула под одеяло – и, вынырнув уже без футболки, обняла его всем телом, щекоча лицо волосами и редким дыханием. Игорь, чтобы почувствовать её, поспешно снял майку, согревая это доверчивое живое существо своим сердечным теплом. Постепенно сердца их успокоились и бились в такт, а лёгкий ветерок погнал волну мурашек. С сожалением Рита расцепила руки, готовясь уходить, а Игорь, вновь увидев её нежные соски, расцеловал лоб, глаза, губы…

– Пора одеваться, – сказала она и быстро выскользнула из объятий, мелькнув белой полоской трусов.

Она уже чистила зубы – гостевой щёткой – в лифчике, трусах и футболке, когда он, наконец, встал, полностью успокоившись – всё-таки после вчерашнего он боялся её испугать своим яростным возбуждением.

На кухне вскипел чайник, в тостере поджарились хлебцы с сыром – они завтракали, а потом снова ехали в автобусе и бежали по переходам метро, чтобы успеть на раскалённую электричку. Солнце уже оставило о себе память жёлтыми мазками быстро проплывавших берёз, но было ещё целых два дня уходящего лета, чтобы забыть всё плохое и начать новую жизнь, полную радости и доверия.

От платформы шли лесом полчаса. Хотя в тени было прохладно, Рита вся взмокла от быстрой ходьбы, а Игорь шёл впереди с двумя сумками, уверенно показывая дорогу. Отец должен был встретить – так где же он? Или опять часы встали?