Ураган в сердце - Кэмерон Хоули

– Третья дверь слева.

Джадд отыскал шестой номер довольно легко, у порога его остановил странный запах, неуловимо знакомый, но вспомнить его никак не удавалось, пока не предстали перед глазами кресло с роскошной обивкой, вышитые ромашки с маргаритками, украшавшие уголки наволочек на подушках. Тут-то он и понял, отчего запах показался ему знакомым: пахло Айовой.

Только теперь запах улетучился. Или просто Джадд привык к нему? Сейчас для него если чем и пахло, так только кабинетом врача, в стены которого въелась вонь туалетной хлорки…

Про Айову он все же угадал. И доказательство получил уже утром в мотеле, когда старушка пришла его проведать, постучалась к нему в дверь и окликнула: «У вас там все в порядке?» С минуту он никак не мог сообразить, где находится, нащупал одежду и, направляясь к двери, поразился яркости солнечного света, подсказавшей ему, как же долго он проспал. Да, именно тогда он и уверился, что прав насчет Айовы: один вид пожилой леди чего стоил, то, как стянула она редеющие седые волосы в небольшой пучок, то, как перехватила заколкой с камеей высокий воротник серого платья.

Что она тогда сказала? Что-то такое про желание убедиться, что с ним ничего худого не случилось. «Нет, ничего не случилось», – сказал он тогда. И был не прав. Что-то с ним все-таки случилось. Он проспал почти двадцать часов. Ничего подобного прежде он себе не позволял.

Сколько тогда времени было? Он, должно быть, опять завалился спать после того, как хозяйка принесла ему мелко рубленное мясо, сдобренное сливками…

Мелко рубленное мясо?

Ну да, она заставила его хоть что-то поесть. Только, нет, это было уже потом, как она убедилась, что он не забился в норе с бутылкой, после того как выяснила, что он парень из Айовы, выросший в каких-то двадцати двух милях от места, где была ферма ее мужа. Старик ее спятил, видать, когда, бросив все, что имел, переметнулся сюда, в Калифорнию, тут и оставил ее торчать в убогом мотельчике, ставшем сущим притоном наркососов да убежищем для пьяни.

Пьянь? Да, его тоже за пьяного приняли в той закусочной.

При чем тут закусочная? Тогда он ни в какую закусочную не ходил. Нет, она принесла ему еду на подносе, мелко рубленное мясо, сдобренное сливками, и печенье из настоящей муки. Вкусно. Первая еда за всю ту неделю, от какой его бешеный желудок чуть узлом не завязался. Да, после этого он снова завалился спать. И ничего страшного: было еще светлым-светло, а в Сан-Франциско ему надо было попасть только на следующее утро.

Джадд зарылся головой в подушку, охваченный спокойствием от полной изоляции, совершенной оторванности от всего. Никто знать не знал, где он: ни Кэй, ни мистер Крауч, ни единая душа на свете. Да, и даже эта пожилая леди. Она не знала его настоящего имени. «Флойд Фултон». Зачем он это сделал, зачем подписался именем Флойда при регистрации? Только она, наверное, и не узнает его, столько воды с тех пор утекло. Да и не так много фермеров выписывали в те времена «Кольерс».

Мысль иссякла, оставив пустоту, вакуум, неожиданно заполненный опасливым предчувствием, бессмысленным поначалу, пока не поразило пугающее несоответствие: ведь когда он приехал в мотель, он регистрационную карточку не заполнял! Точно, пожилая леди потом ее принесла, когда за подносом пришла, оставила карточку на комоде, попросив заполнить перед отъездом. Именно так он и поступил. Да, теперь он уже все вспомнил.

Он не в «Лос-Хунтосе». Это было несколькими неделями раньше. Тогда где же он?

– Тише, тише, мистер Уайлдер, мы ведь должны спокойно лежать, верно? – долетал до него женский голос.

Джадд различил лицо, поморгал, пока облик не сделался четким, белая шапочка, сидевшая набекрень на седых налаченных локонах, раскрашенная кукольная маска застывшей улыбки. Губы ее снова зашевелились, однако голос доносился откуда-то издалека, словно из уст кукловода, сидевшего за ширмой:

– Тише, тише, мы не должны тревожиться, мистер Уайлдер. Мы всего только измеряем у вас кровяное давление.

И, словно бы и его губы тоже стали тянуть за ниточки, услышал Джадд собственный голос:

– Это правда, уф… что у меня сердечный приступ?

– Тихо, тихо, об этом мы должны спросить доктора Карра, верно? – произнесло кукольное личико с улыбкой из застывшего воска, раскрашенного от руки.

Доктор Карр?

Ну да, теперь он понял… ОКРУЖНАЯ МЕМОРИАЛЬНАЯ БОЛЬНИЦА.

4

Возвратившись к себе в кабинет после утреннего обхода, Аарон Карр позвонил доктору Титеру домой, настроившись тут же передать ему лечение Уайлдера, поскольку понимал, чем дольше тянуть, тем будет труднее. К телефону подошла миссис Титер. Мужа, сообщила она, неожиданно вызвали в Вашингтон и вряд ли он вернется раньше завтрашнего вечера. Говорила миссис Титер обеспокоенно, извиняющимся тоном, и голос выдавал ее маяту и опустошенность, вызванные, без сомнения, дилеммой, с которой столкнулся ее супруг, разрываемый, как того следовало ожидать, совершенно противоположными силами притяжения. С одной стороны, два дня ощутимо пополняющие кошелек врачебных вызовов, а с другой – щекочущее самолюбие приглашение в Вашингтон на заседание комитета для консультирования министерств здравоохранения, образования и социального обеспечения по вопросам применения нового закона об охране здоровья в сельской местности.

Получается, что лечение Уайлдера в течение двух дней будет вестись без лечащего врача. Вообще-то можно было бы передать его доктору Карруту, который сегодня несет дежурство как штатный врач, только это вызвало бы некоторые вопросы касательно протокола Окружной мемориальной, влезать в которые у Аарона Карра не было никакого желания. В поисках выхода он решил избавиться от загвоздки, сплавив ее на усмотрение главврача. Джонас Уэбстер обычно заглядывал в больницу где-то между восемью и девятью. Мистер Уэбстер еще не приехал, уведомила телефонистка, но пообещала позвонить Карру, как только главврач появится.

Успокоив совесть, Карр взглянул на часы, было 8:22, и обратился к пишущей машинке, надеясь с часик поработать над книгой до назначенного на 9:30 обследования больного, которого вел доктор Нейлсон. Взяв в руки рукопись, он принялся торопливо ворошить страницы, пока не дошел до последнего написанного им абзаца, рассчитывая, перечитав его, восстановить поток мысли, нарушенный вызовом в отделение «Скорой» прошлой ночью. Однако это только напомнило ему про случай с Уайлдером.

Он все еще вглядывался в чистый лист бумаги, заправленный в машинку, когда зазвонил телефон. Узнав басовитое рыканье доктора Уэбстера, Карр заговорил было про отсутствие Титера, но Уэбстер прервал его вопросом:

– Вы вчера вечером приняли коронарного больного, доктор, мужчину по фамилии Уайлдер?

– Да, я как раз об этом хотел поговорить с вами.

– Президент его компании у меня в приемной. Я с ним побеседовал, но на самом деле он хочет встретиться именно с вами. Не могли бы вы зайти?

– Разумеется, – ответил удивленный Карр. Он-то ожидал приезда кардиолога, но никак не президента компании, где работал Уайлдер. Человек проехал сорок миль, чтобы навестить захворавшего сотрудника: как-то не вязалось с голосом, звучавшим вчера вечером в телефонной трубке, – хотя два года обследования президентов корпораций в клинике Аллисона приучили Карра к тому, что поразительные несоответствия никак не являются чем-то необычным в этой среде. И все же он даже приостановился поначалу, увидев в прорези перегородки, отделявшие вестибюль от главного коридора, ожидавшего его человека. Будь там кто-то еще, Карр ни за что бы не принял за президента крупной компании этого похожего на гнома мужчину, сгорбившегося над журналом.

Впрочем, почувствовав присутствие доктора, мужчина вскочил на ноги уже совершенно иным человеком: он источал энергию, словно напавший на след терьер, и почти сразу же занял подобающее место в классификации характеров, составленной чуткой памятью Аарона Карра. Вне всякого сомнения, он был человеком, который сам себя сделал, не было у него тех внешних черт, каковые в современной корпорации обыкновенно принимаются за признаки лица руководящего. Карликового роста, далеко не властной наружности, он в молодые годы никогда не привлек бы внимания ни единого кадровика, подыскивавшего кандидатуру управленца в резерв на выдвижение. Ясно как день: он с боями проложил себе путь на самый верх, подстегиваемый, несомненно, той мощью честолюбия, какая зачастую обнаруживается в людях малого роста, и вдохновляемых истиной, постигнутой на собственном опыте: уверенность, выраженная достаточно дерзко, обычно принимается по номинальной стоимости.

Мэтью Р. Крауч, однако, оказался отнюдь не глупцом. Вопросы, которые он задавал, били в точку, выдавая знание дела, свидетельствовали о том понимании, которое вынудило Аарона Карра спросить:

– Складывается впечатление, мистер Крауч, что вы имеете некоторое представление о сердечных приступах.