Сборник рассказов - Пантелеймон Романов

Прежде, когда лавочник был председателем, он был строг и недоступен, и у мужичков уже начало накопляться недовольство им. Но теперь он стал такой хороший и разговорчивый, что все растрогались и говорили:

— От добра добра не ищут. Нам новых не надо.

— Ведь они все разбойники, — говорил лавочник, — ведь у них ни бога, ничего нет.

— Это верно, о боге теперь не думают.

— И потом, нешто они дело тебе понимают! — продолжал лавочник. — На кажное дело нужна особая специальность, а они, кроме того, что глотку драть, ни на что больше не годны.

— Это что там…

— Мы трудились для вас, можно сказать, все начало положили, они хочут готовенькое подцапать, а нас долой. Правильно это?..

— Кто там хочет! — послышались голоса. — Мы выбирали вас, значит — наша воля. Нам нужны дельные, одно слово, чтоб человек основательный был. А это что… Голытьба! Так она и всегда голытьбой будет не хуже этого Алёшки. В пальто ходит и думает… Когда только этот корень окаянный выведется!

— Значит, поддержите? — спрашивал лавочник.

— Не опасайтесь. Мы за вас, как один человек, поднимемся… Глас народа, брат, одно слово. Раз уж мы выбирали, на вас положились, значит, крышка.

— А то придут какие–то голодранцы, у которых материно молоко на губах не обсохло, и пожалуйте, выбирайте их.

— Силантьич просит того… чтобы поддержать его, — говорили мужики тем, которые не присутствовали на беседе.

— Это можно.

— Ну видишь, все, как один человек, за тебя стоят. Ставь брат, магарыч. Не выдадим! Хоть иной раз и прижимал нашего брата, ну, да что там, без этого нельзя.

— Ведь обязан был, на основании, — говорил лавочник. — Ежели бы моя воля, так я бы со всеми, как с братьями. А ежели иной раз за дело, так ведь сам понимаешь — нельзя.

— Правильно! — говорили мужики. — А что строг бывал, так с нашим братом иначе и нельзя; ты с ними хочешь по–благородному, а они тебе в карман накладут.

— Значит, буду надеяться?.. — спрашивал лавочник.

— Сказано уж, чего там! Прямо как один человек встанем.

В воскресенье около школы толпились мужики. Все сидели на траве, на бревнах, курили, говорили и поглядывали на дверь школы, куда пошли молодые солдаты с фронта с высоким человеком в пальто с барашковым воротником.

— Что–то они дюже долго разговаривают–то там?

— Хочут умными себя показать.

Из школы вышел солдат и позвал всех на собрание.

В передней части школы, где обыкновенно заседал президиум комитета, за столиком сидел Алексей Гуров, и около него два молодых солдата в шинелях и в шапках.

— Шапки–то можно бы и снять, — сказал кто–то негромко в задних рядах.

— У них головы воздуху не терпят, — ответил насмешливый голос.

Лавочник стал на виду у окна передней части школы и водил глазами по лицам. Все ему подмигивали. Степан, товарищ председателя, кротко сидел на подоконнике. Николая–сапожника не было видно, — очевидно, опоздал на собрание.

Сидевший за столом Алексей Гуров, так же, как и лавочник, тоже смотрел на все, как бы следя, чтобы не было лишней толкотни и чтобы все скорее расселись. Лицо его было серьезно. Он не узнавал знакомых, как будто совсем не тем был занят.

— Словно начальство какое… Сел себе за стол, никто его не просил… Чего же это Силантьич–то молчит?

— Нахальный человек, и больше ничего, — кому охота связываться.

— Все равно. Раз против него все, тут сколько ни нахальничай, толку не будет, — говорили в разных углах.

— Сели? — раздался голос сидевшего за столом.

— Сели… — сказали недовольно сзади.

— Ну, вот и ладно. Вы прежним президиумом довольны?

— Довольны! — сказали дружно голоса, и многие посмотрели при этом на лавочника.

Лавочник опустил глаза.

— Хорошо. Теперь по декрету комитеты отменяются. На их место приказано организовать Советы. Президиум можете оставить старый, можете выбрать новый.

— Думали, нахальничать будет, а он — ничего, по–благородному, — послышался после некоторого молчания голос из угла.

— Малый как будто ничего…

— А чем вы довольны старым президиумом? — спросил Алексей.

Все молчали.

— Землю они вам разделили?

— Насчет земли разговор был, — сказал нерешительный голос.

— А дележа не было еще?

— Подождать велели, — ответил тот же голос.

— Значит, ждете по собственному желанию?

— По собственному… чтобы по порядку все было, — сказал Иван Никитич, — а не зря.

Он хмуро сел, взглянув при этом на лавочника. Тот тоже посмотрел на него.

— А еще насчет чего разговор был?

— Мало ли насчет чего… — ответил опять неохотно голос сзади.

— Насчет хлеба был. Хлеб и скотину уже поделили.

— А у кого она, эта скотина–то? — спросил Алексей.

— К прасолу в гости пошла… — сказал Семен–плотник, — она богатых дюже любит.

— Вот, вот, — послышалось несколько голосов, — бедным дали, а она опять к богатым прибежала.

— Так… — сказал Алексей; он все сидел за столом и держал в руках карандаш, повертывая его за рубчики. — А сеять на помещичьей земле будете?

— Велели подождать. Как там порешат…

— Так вы довольны?

— Вот черт–то, исповедовать пошел. Крючком за губу поймал и ведет, — сказал недовольно Иван Никитич и прибавил громко: — Чем довольны–то?

— Да вот, что подождать–то велели…

— Чем уже тут быть довольным? — отвечал хмуро Иван Никитич, но взглянул на лавочника и еще более хмуро сказал: — Известно, довольны, потому — порядок.

— Так… А ежели сейчас такой закон выйдет, что бери землю и — никаких!

Все переглянулись.

— Чем скорей, тем лучше, — сказал Иван Никитич, не взглянув на лавочника, который быстро поднял голову.

Все посмотрели на лавочника.

— Как бы Силантьича не обидеть… — сказал кто–то.

— А чем его обидишь. Ему–то что? Он, что ли, отвечает? Раз такой закон вышел… выберем его в совет, только и дело.

— Что ж, ежели такой закон вышел, отчего и не брать, ежели по шапке за это не попадет! — сказало уж несколько голосов.

— А то прежде ждали и теперь опять жди.

— Правильно!

— Им–то хорошо, они залезли себе в комитет и гребут, а мы, дурачки, ждать будем?

— Чего вы, черти! Силантьич услышит, — послышались негромкие голоса.

— А пущай слышит. Он карманы–то себе набил!

Лавочник водил глазами по всем скамьям, но никак не мог ни с кем встретиться взглядом. Все смотрели мимо него или так водили глазами, что за ними невозможно было угоняться.

— Нечего глаза–то таращить… — сказал кто–то, видимо, по адресу лавочника, — денежки–то все себе загребли…

— Николка хоть по глупости много распустил по ветру, а этот, черт, лапы–то загребущие… прежде все время сок жал и теперь тоже. Мы "подожди", а он себе в карман… У, сволочь!..

— Да, Николай — это все–таки человек с совестью.

— Ну да, тоже Николай твой языком только молоть здоров, а что от него? Степан вот, правда, — святой человек.

— То–то этот святой корову у меня взял да на нижнюю слободу ее отдал… Святой начнет стараться — хуже дурака выйдет…

— Все они хороши, дьяволы.

Алексей, что–то писавший, поднял голову и сказал:

— Так вот, товарищи: власть теперь ваша и земля ваша. Берите землю, берите хлеб, чтобы этих чертовых гнезд тут больше не было. Кто против этого, прошу встать.

Все сидели. У лавочника упала шапка и покатилась.

— Шапка уже в руках не держится!.. — сказал чей–то голос.

— Разъелся, вот и не держится!.. Ишь, черт… Когда только корень этот окаянный выведется!..

— Предлагаю произвести перевыборы в совет, — сказал Алексей. — Сейчас будут объявлены два списка: в одном старый президиум, в другом — новый. Огласи… — обратился он к секретарю, подавая ему два листочка.

Все выслушали молча.

— В новом–то он и эти двое с фронту? — спросил передний мужичок.

— Выходит, так, — ответил сосед.

— Кто за старый состав… прошу поднять руки.

Все сидели неподвижно.

— Кто за новый?..

Все подняли руки.

Лавочник взял шапку и пошел, ни на кого не глядя, к двери.

— Что тут? — спросил запоздавший Николай–сапожник, войдя в школу и тревожно оглядываясь.

— Новых выбрали, — сказал задний мужичок в лохматой шапке.

— Кто же это?

— Все. Прямо, как один человек, поднялись.

— Глас народа, брат…

ВОСЕМЬ ПУДОВ

Мужики стояли целой толпой в усадьбе около сеновала и уже два часа говорили, кричали и спорили по поводу дележа сена…

Сначала условились все делить поровну. Рожь разделили поровну, вышло хорошо. Стали делить телеги, тоже поровну, получалась нескладица: кому пришлась ось, кому колесо. И когда поделили, то оказалось, что инвентаря нет и телег ни у кого нет, — ездить опять не на чем. Коров решили в таком случае поровну не делить, а дать сначала неимущим. Но, когда начали давать, стало вдруг жалко, и все оказались вдруг неимущими.

— Дай вот молодые с фронту придут! — кричали беднейшие, у которых отобрали назад коров.