Раздвоение - Федор Федорович Метлицкий

«Мама, если придет из военкомата похоронка на меня — не верь». Мать неудержимо зарыдала.

Потом звонков долго не было. Мы звонили в его часть. Там нас уверяли, что все хорошо, мол, они на учениях, поэтому нет связи.

Жена лежала дома ночью, смотрела в потолок и лихорадочно соображала, как же его найти сейчас, как узнать, что с ним.

Потом, зимой, на нас вышла мама одного из ребят, который служил вместе с нашим сыном, она нашла нас в социальной сети и сообщила, что, по ее сведениям, ребят отправили на передовую, и там наш сын был убит снарядом из дальнобойного орудия.

Наш мир рухнул. Я ходил по комнатам, не зная зачем и куда. Жена спустилась по стенке на пол и начала кричать. Ей почудилось: сын подошел, говорит: «Мама, ты почему плачешь?» Она тогда пришла в себя, начала собираться, нужно что-то делать дальше. Надо искать, искать…

Его тело разорвало, а он, маленький, так боялся поранить палец.

В феврале, после проведения экспертизы, мы получили официальное известие из военкомата о том, что наш сын Федор Иванов, специалист по беспилотникам, погиб 23 февраля. Обещали какие-то выплаты.

____

Говорят, материнское сердце чует беду. Но она две недели — с момента, как погиб сын, — пребывала в прежней тревоге за сына.

Когда нам сообщили, что сын погиб, мать села на диване, сжимая в руке айфон, и просидела до рассвета. Спать боялась, думала, сейчас уснет и не услышит, а вдруг он позвонит, вдруг он сейчас позвонит и скажет: «Мамуль, ты не верь никому, они ошиблись, я живой».

Через три дня тело сына привезли домой. На похороны пришли много людей. Нам потом сказали, что мы никого не видели, мать сидела возле ребенка и разговаривала с ним, последние минуточки.

Она так до конца и не могла поверить, что хоронили сына. Настояла на том, чтобы открыли крышку гроба. Но… видела будто белую маску, не узнавала родных черт сына. Умом все понимала, но сердце по-прежнему отказывалось верить в то, что сына больше нет.

Была убита еще одна семья на этой земле.

____

Я машинально вызвал беспилотный автомобиль, и повез жену в санаторий душевного здоровья, расположенный в горах. У нее уже не было слез, глаза были сухие и горячие.

— Надо поехать туда, — бредила она. — Где его убили.

— Ты не можешь, — склонялся я над кроватью. — Там боевые действия. Обязательно съездим туда, пусть через год, через два, но обязательно съездим на это место.

Приходили родственники, молча сидели у кровати. Сестра гладила ее руку. Появилась толстая подруга Галка, говорила громким самоуверенным голосом.

— Что делать… Как и у других, тоже погибли дети. Герои. Я за каждым солдатиком плачу, как за своим ребенком. С той стороны не люди, там же звери воюют, сколько мирных погубили!

Она не умела утешать. Жена лежала на кровати, исхудавшим лицом в подушке — не хотела видеть подругу. Я увел ее, оскорбленную.

Пришел батюшка, с заросшим холеным волосом лицом, с большим крестом на животе. Хорошо сохранился с прежних безбожных времен.

— Бог дал, Бог взял, — с постным, благодатным выражением в глазах утешал он. — Есть еще дети, и они будут утешением.

— У нас был один ребенок, — грубо сказал я.

— Рожать надо больше, — гудел благожелательный голос, — как предписывает послание Его, чтобы оставались еще сыновья. Тогда будет не так больно и страшно терять сына.

— Уходите! — закричала жена, подняв голову с подушки, с сухими глазами. — Пожалуйста.

____

Люди, не приставайте больше к матери! С вашими сочувствиями, общественными делами, геополитическими интересами, войнами, с вашим патриотизмом, преданностью или раздражением к властям. Со своими убеждениями, которые бледнеют перед смертью.

Ей этого больше не нужно. Все, о чем хлопочут люди, утонуло в темной бездне, где уже нет ваших предрассудков, ненужных споров, драк и унижений.

____

Поздно ночью я шел домой пешком, по-прежнему ничего не чувствуя. В Королевском парке было темно и холодно — ни одной души. Даже освещение потушили.

— Ты иллюзия? — думал я, глядя в рыхлые, как вулканические стекляшки лапилли, облака. — Тогда почему в нас — живой?

Темнели стволы деревьев, молчаливо стоящие на одной ноге, вонзая копья голых ветвей в белесое небо. Кусты растений и цветов подстрижены до основания, сиротливо торчали корни.

Ни души кругом, только аккуратно уложенные плитки дорожек отсвечивали, напоминая о былой безмятежности.

Один, совсем один, без жены…

Дома, не съев ни крошки, повалился на кровать в полном бесчувствии. Ночью приснился сон. Тихо плещется темная вода, по воде плывет что-то родное, удлиняясь, как струя… Сынок! — услышал я свой жалобный плач во сне. Он повернул лицо, улыбнулся, и стал медленно уплывать. Тянусь к нему, безуспешно… Проснулся со слезами на глазах. Внутри не прекращалась боль, разрастаясь в бесконечность. Такой глубинной, тяжкой беды на сердце никогда не бывало.

Я думал: результат для каждого один: смерть. Человеку не надо стремиться к какому-то результату — коммунизму, социализму, капитализму… Жизнь — это процесс сам по себе, способный удовлетворить все наши желания, с волнующими и невыразимыми высотами чувств, а не стремление к результату. Конец приходит, когда истощается жизнь. И остается жалеть о ярком метеоре жизни, который промелькнул и исчез, оставив след, если не в человечестве, то хотя бы в близких.

Но впереди еще будет долгая жизнь. Наше горе постепенно отойдет, станет светом в поражающей новизне бесконечного космоса.