Кто нашел, берет себе /Что упало, то пропало/ - Стивен Кинг

„Думай, — приказал себе Пит Сауберс. — Думай, черт побери. Это самая важная вещь, которая с тобой случалось в жизни, возможно, даже самая важная вещь, которая когда-либо с тобой случится, потому думай хорошо и думай правильно“.

Первой пришла в голову Тина, уютно устроившаяся в его постели у стенки. Что бы ты сделала, если бы нашла сокровище, спросил он ее.

Отдала бы их папе с мамой, ответила она.

Но вдруг мать захочет их вернуть владельцу?

Это было важный вопрос. Папа никогда не вернул бы, Пит это точно знал, но мать не такая. У нее были очень строгие представления о том, что хорошо, и что плохо. Если показать им сундук и то, что там содержится, это приведет к страшной авке-гавке из-за денег за все время.

— К тому же, кому их возвращать? — Подумал вслух Пит. — В банк, что ли?

Смешно!

Или не очень? А вдруг это действительно пиратский клад, только спрятанный грабителями банков, а не морскими разбойниками? Но почему деньги в пачках, что их сняли со счета? И что это за черные записные книжки?

Обо всем этом можно было подумать позже, не сейчас, потому что теперь ему надо было действовать. Он посмотрел на часы — уже за четверть одиннадцать. Время еще есть, но следует спешить.

— Действуй или проиграешь, — прошептал он и начал перекладатывать пачки из сундука в льняную сумку, в которой лежали молоток и долото. Пристроил сумку на склоне берега и накрыл ее курткой. Положив оберточную пленку в ящик, он закрыл крышку и втолкнул ее обратно в дыру. Сделал короткую передышку, вытер скользкое от грязи и пота лоб, а потом взял лопату и стал неистово закидывать дыру землей. Засыпав сундук, почти весь, он взял сумку с курткой и изо всех сил побежал дорожкой к дому. Сначала он спрячет сумку в недрах шкафа, потом проверит автоответчик, нет сообщений от мамы. Если на мамином фронте все будет хорошо (и если папа не вернулся с терапии сказать, что было бы просто ужасно), он сможет сбегать обратно к ручью и спрятать сундук лучше. Позже можно будет заглянуть в блокноты, но, направляясь домой в тот солнечный февральский день, он более думал о том, нет ли между или под ними еще пачек с деньгами.

„Придется мне принять душ, — подумал он. — А потом еще убрать грязь в ванной комнате, чтобы мама не спросила, что я делал на улице, если должен лежать больной в постели. Нужно быть очень-очень осторожным, никому ничего не рассказывать. Никому“.

Когда он мылся в душе, у него возникла идея.

1978

Дом — это такое место, куда, если ты возвращаешься, тебя всегда примут, но, когда Моррис добрался до здания на Сикоморовой улице, свет в окнах не рассеивал вечернюю мглу, и никто не встречал его на пороге. Да и откуда здесь кому-то взяться? Мать сейчас в Нью-Джерси, читает лекции о том, как в девятнадцатом веке кучка коммерсантов попыталась украсть Америку. Читала лекции аспирантам, которые, вероятно, будут воровать все, что попадет в руки, в погоне за Золотым Баксом. Кто-то, безусловно, скажет, что Моррис и сам отправился в Нью-Гемпшира за Золотым Баксом, но это не так. Он это сделал не ради денег.

„Бискейн“ надо было поставить в гараж, где его никто не увидит. Черт, машины вообще следует избавиться, но с этим придется подождать. Сначала Полина Маллер. Большинство людей на Сикоморовой улице настолько привязаны к телевизорам, что, если бы в прайм-тайм перед чьим-то домом появилось НЛО, они и его бы не заметили, но только не миссис Маллер. Ближайшая соседка Беллами превратила подглядывание в настоящее искусство.

— Ой, вы только посмотрите! — Воскликнула она, приоткрыв двери … Как будто не наблюдала за ним через окно кухни, когда он парковался. — Морри Беллами! Во всей своей красе!

Моррис выдавил из себя что-то вроде мягкой улыбки.

— Привет, миссис Маллер.

Она обняла его. Подобное приветствие было лишним, но он покорно обнял ее в ответ. Затем она повернула голову, всколыхнув складки кожи под Подбитый-Ридди, и закричала:

— Берти! Берти! Это Морри Беллами!

Из гостиной донеслось бормотание, отдаленно напоминавшее слово привет.

— Заходи, Морри! Заходи! Я поставлю кофе. Знаешь, что у меня есть? — Она жутко кокетливо повела неприродно черными бровями. — Торт от Сары Ли!

— Звучит привлекательно, но я только что вернулся из Боссто. Ехал без остановок и крайне устал. Просто не хотел, чтобы вы, увидев в соседнем доме свет, вызывали полицию.

Она выжала обезьяний визг, который, вероятно, обозначал смех.

— Какой ты заботливый! Но ты всегда таким был. Как мать, Морри?

— Хорошо.

Он понятия не имел, как мать. После того как он в семнадцать лет вышел из колонии, а в двадцать не смог вступить в Городской колледж, отношения между Моррисом и Анитой Беллами свелись к одиночным разговоров по телефона. Разговоры эти были холодными, но вежливыми. После последней споры той ночи, когда его арестовали за незаконное проникновение и другие приятности, они почти перестали думать друг о друге.

— Возмужал, — сказала миссис Маллер. — Девушкам, наверное, нравишься. А какой худенький был!

— Когда работаешь на стройке …

— На строительстве! Ты! Святый Боже! Берти! Моррис работает на строительстве!

В гостиной снова послышалось бормотание.

— Но потом работы не стало, и я вернулся сюда. Мать говорила, что я могу жить в доме, если она не найдет постояльцев. Но я, наверное, ненадолго.

Он даже не представлял, насколько был прав.

— Пойдем в гостиную, Морри, поздороваешься с Бертом.

— Лучше в другой раз. — Чтобы опередить дальнейшие уговоры, он крикнул: — Эй, Берт!

Новое бормотание на фоне неистового взрыва смеха из сериала „С возвращением, Коттер“.

— Ну, тогда завтра, — сказала миссис Маллер, снова задвигав бровями. Она словно копировала Граучо Маркса. — Спрячу пока тортик. Могу даже взбить сливки.

— Отлично, — кивнул Моррис. Вряд ли до завтра миссис Маллер умрет от сердечного приступа, но все может произойти. Как сказал другой великий поэт, надежда цветет в человеческой душе вечно.

Ключи от дома и гаража находились там, где и всегда, висели справа от крыльца. Моррис загнал „Бискейн“ в гараж и поставил ящик старика на бетон. Ему даже хотелось взяться за четвертый роман о Джимми Голде, но записные книжки были свалены скопом, и к тому же у него, видимо, глаза вылезут, прежде чем прочитает хоть одну страницу с мелким почерком Ротстайна.

Завтра, пообещал он себе. После того как поговорю с Энди и пойму, как он будет с этим разбираться, расписания их по порядку и начну читать.

Он сунул сундук под старый родительский рабочий стол и накрыл листом пластика, который нашел в углу, после чего зашел в дом и осмотрел родные пенаты. Здесь мало что изменилось, что было довольно противно. В холодильнику не было ничего, кроме банки консервированных пикулей и пачки пищевой соды, но в морозилке нашлось несколько упаковок полуфабрикатов „Хангри мен“. Одну упаковку он поставил в микроволновую печь, повернул ручку на 350 и поднялся наверх к своей старой спальне.

„Мне повезло, — подумал он. — Добился. У меня на руках неопубликованные рукописи Джона Ротстайна восемнадцати лет работы“.

Он очень устал, чтобы чувствовать радость или даже удовольствие. Он почти заснул, принимая душ, а потом еще во время поедания жуткого на вид мясного рулета с картофелем быстрого приготовления. То же он сумел доесть, после чего с трудом снова поднялся наверх. Заснул через сорок секунд после того, как его голова коснулась подушки, и проснулся на следующее утро в девять двадцать.

После хорошего отдыха, лежа на детской кровати, которую прочертил луч солнечного света, Моррис наконец почувствовал радость, и ему очень хотелось поделиться ею. А это означало встречу с Энди Халлидеем.

Он нашел в шкафу штаны цвета хаки и симпатичную полосатую рубашку, смазал волосы гелем и гладко причесал их назад, затем заглянул в гараж проверить, все ли в порядке. Кивнув, как ему казалось, приветливо миссис Рислер (которая снова наблюдала за ним сквозь занавески), он вышел на улицу и направился к автобусной остановке. В центр города он прибыл почти в десять, прошел один квартал и заглянул на Эллис-авеню, где на тротуаре под розовыми зонтиками стояли столики кафе „Счастливая чашка“. Конечно, Энди был там, пил кофе во время перерыва. К тому же он сидел спиной, и Моррис смог подойти к нему незаметно.

— Гав! — Рявкнул он, хватая Энди за плечо старой вельветовой куртки.

Его старый друг — его единственный друг в этом глупом насмешки над городом — подскочил и развернулся. Кофе перевернулась и разлилась на стол. Моррис отступил на шаг. Он хотел напугать Энди, но не настолько.

— Слушай, о …

— Что ты сделал? — Спросил Энди низким, торопливым шепотом. Глаза его сверкали за стеклами очков в черепаховой оправе, которые Моррис всегда считал признаком показной манерности. — Что ты сделал?