Гибель великого города - Рангея Рагхав

Нилуфар подняла голову — перед ней была Хэка.

Они смотрели друг на друга так, будто снова их собирались вывести обнаженными на торг. И снова некому было помочь им.

Но Хэка боялась не за себя, она тревожилась за будущее Нилуфар. Она не могла понять даже ничтожной доли ее страданий, ведь самой ей никогда не приходилось быть госпожой. Житель безводной пустыни видит только бледный багрянец восхода или захода над сухими песками, ему трудно представить, как прекрасна и богата природа. Так же и Хэка не могла понять душевных мук Нилуфар. И все же разве горе подруги — не ее горе?!

Но сердце Нилуфар застыло и было глухо к постороннему сочувствию. Зеленеющая нива гибнет от снега, как и от зноя, — разве холод, заключающий в себе силу, способную остановить кровь в жилах, слабей огня?!

Хэка беспомощно и печально смотрела на подругу. Какие найти слова, чтобы изгнать из души Нилуфар гнев и горечь? Может быть, больше всего она сейчас нуждалась в покое… Рассеянно следила Хэка за игрой сапфира на груди Нилуфар, погрузившейся в глубокое раздумье. Ее неподвижная фигура и мрачное лицо дышали какой-то внутренней силой и придавали ей сходство со змеей, приготовившейся к прыжку.

Перед глазами Хэки прошли одна за другой картины далекого прошлого. Да и не так уж давно все это было. Печальные события, уходя в прошлое, теряют связь друг с другом.

…Египет… Старик араб, бродячий торговец… Хэке тогда было лет девять-десять, но старик думал, что ей не больше шести. Она хорошо помнила базар, где жил этот торговец. Может быть, старик и знал, откуда взял Хэку и кто были ее родители, но никогда не рассказывал ей об этом.

Однажды в город ворвались чужеземцы. Поднялась паника. Многих жителей убили пришельцы, а молодых женщин захватили в плен. Взяли и Хэку. Кто-то сказал: «Оставь ее, она еще девочка!» Но тот, кто держал ее, ответил: «Завтра она уже не будет девочкой».

Ночью отряд иудеев, сборщиков налогов, напал на пришельцев. Сражение было жестоким, иудеи не могли выстоять и разбежались. В отместку чужеземцы стали поджигать дома. Запылал весь город. Ужасные длинные языки пламени жадно тянулись к небу, словно желая облизать его. В это время кто-то шепнул Хэке: «Беги!»

Перед ней стоял красивый четырнадцатилетний мальчик. Хэка с первого взгляда была очарована им. Если б она могла стать его подругой, какое это было бы счастье! Они укрылись в одном из переулков. Вдруг мальчик упал на землю, обливаясь кровью. Через его труп перешагнул воин. Так Хэка обрела нового хозяина.

А на рассвете египетские воины окружили пришельцев и всех перебили. С радостью наблюдала Хэка, как метался в страхе ее владелец. На лице его был след от удара мечом, кровь капала со слипшейся бороды. Хэка состроила ему гримасу и засмеялась. Потом она увидела, как голова чужеземца покатилась по земле.

И снова чьи-то руки подталкивали ее, кто-то кричал: «Шагай! Сюда! Сюда!» Она очутилась в караване. Позже в караване появилась еще одна девочка; решительно вызволив Хэку из вьюка, куда посадил ее хозяин, она предложила вместе поиграть.

— Ты кто? — спросила Хэка.

— Нилуфар!

Хэка ласково поцеловала свою новую знакомую в щеку. Какая она была хорошенькая и простодушная!.. Потом они подружились. Вместе ели, спали, вместо играли.

Огромная черная фигура Апапа на минуту заслонила образ маленькой Нилуфар. Но затем Апап стал постепенно уменьшаться, пока не превратился в мальчика-эфиопа; он стоял над плачущей Хэкой и участливо спрашивал: «Ты почему плачешь, девочка?»

Их стало трое. Сначала Хэку раздражал цвет его кожи. Апап сердился. А Нилуфар всякий раз мирила их. Апап тоже был еще совсем мальчишка, бесхитростный, чистый. Как радовался старый отец Апапа, глядя на их дружбу!

Но вскоре случилось несчастье. Отец Апапа, работавший на постройке пирамиды, сорвался с лесов и расшибся. Девочки бережно отнесли его в сторону и положили на землю. Конец его страданиям пришел скоро. Наступил вечер. Рабы равнодушно проходили мимо. Девочки сами зарыли труп. Когда Апап узнал о случившемся, он горько плакал.

Через три дня они втроем убежали. Тогда Хэке едва исполнилось одиннадцать лет. А Апап уже становился юношей, настоящим черным демоном.

Апап и девочки попали в руки земледельца, владевшего полем на берегу Нила. Здесь им пришлось еще тяжелей. Но для юной любви нет преград. Хэку неудержимо влекло к чернокожему другу, превращавшемуся на ее глазах в могучего великана.

Шла уборка урожая. Хозяйский надсмотрщик расхаживал по полю и, щедро раздавая удары бичом, подгонял рабов. Всем было приказано петь — это удваивало силы. Каким счастливым был миг, когда Хэка и Апап, обменявшись откровенными взглядами, крепко обнялись! И тут их тела ожег беспощадный бич…

А потом их продавали на рынке… Нилуфар стала госпожой. Хэка отдала свое сердце Апапу, но был день, когда она оказалась в постели Манибандха. Нилуфар знала об этом, но тогда она не смела ревновать. Знал об этом и Апап. Хэка лежала в объятиях своего господина, а Апап, как верный пес, высунувший язык от усердия, сторожил у дверей.

И вдруг Апапа продали. Хэка была в отчаянии. Нилуфар поняла, что подруга не может жить без возлюбленного. Слезы выступили на ее глазах, и она сказала: «Не плачь! Я верну твоего Апапа».

Когда однажды Нилуфар поила господина вином, Манибандх наконец отдал долгожданное приказание: Апапа купили снова, и он стал личным слугой господина. У Хэки опять был Апап, ее любовь, часть ее сердца! Больше ей ничего не нужно! Он дороже любого богатства, — ведь золото такая ненадежная вещь. Но где уверенность, что когда-нибудь ее снова не разлучат с любимым?..

И вот теперь Нилуфар, которая сумела вернуть ей Апапа, стоит перед ней с поникшей головой.

Хэка внимательно посмотрела на подругу: она все еще была восхитительно красива, но в ней уже не чувствовалось прежней свежести. Годы шли… Да, богачи все таковы: вдохнут аромат драгоценного цветка и тут же отшвырнут его прочь.

Кто она, эта дерзкая дравидская танцовщица? Зачем явилась сюда? Чтобы нанести удар в сердце Нилуфар? Но какой жестокой нужно быть, чтобы строить свое счастье на чужой беде! И разве не могут ее завтра выбросить на улицу, как сегодня выбросили ее неудачливую предшественницу?

И что за мужчина этот Виллибхиттур? Неужели не может удержать в повиновении собственную жену? Почему он к ней так равнодушен — то ли бескорыстен и не ревнив, то ли просто слаб? Но ведь они бежали из родной страны потому, что правитель Киката не позволил им любить друг друга. Этого не может оспаривать Виллибхиттур. Свободная любовь? Скорее это разнузданность, которая согревается у огня, пожирающего счастье других людей.

Прошло уже немало времени. Нилуфар молчала. Хэка начала терять терпение. Она ждала, что Нилуфар раскроет ей свое сердце, но та словно окаменела.

Время для Нилуфар остановилось. В голове ее лихорадочно проносились одна за другой тревожные мысли. Но, о чем бы она ни думала, мысли всегда возвращались к дравидской танцовщице.

Как же так? На ее глазах в дом проникла чужая! Она вошла сюда не с протянутой рукой, ища милости. Она шествовала с наглым высокомерием, как хозяйка. И Манибандх с поклоном принял наглые притязания этой женщины.

За что? За что ее так наказывает бог? Теперь она чужая в собственном доме. Ворвался враг, и его спокойствию и дерзости нечего противопоставить. Сохранит ли она какие-нибудь права?

Ее светлые мечты, мечты многих лет, рассеялись, как дым, оставив после себя лишь боль в душе. Как она молила бога, распростершись на земле: «О первый из богов, Озирис! Покажи мне один раз, только один раз, хоть во сне, то, чего я никогда не смогу увидеть в своей жизни».

И она увидела лишь призрачный отблеск счастья, который тут же померк. А теперь? Что осталось у нее? Ради чего стоит жить? Почему ей не хочется умереть? Какая сила привязывает ее к жизни?

Вздумала сравняться с родовитыми женщинами. Она — рабыня! И вчера была рабыней, и сегодня снова станет ею, потому что таково ее предназначение. Знатную женщину не покупают, она сама выбирает того, кому должна принести трепет души своей. Знатная женщина без принуждения принимает обет супружеской верности и милостью всемогущей Изиды сила этого обета побеждает любую невзгоду.

А она? Ползающий в пыли червь, который случайно попал во дворец; он не спорил с мудрецами о боге и судьбе, был равнодушен к тайнам вселенной… Нилуфар казалось, что в теле ее живет тот самый прокаженный, со страшными язвами, которого она когда-то видела в маленькой египетской деревушке. Знатный род! Она не может назвать имени отца, а о матери у нее не сохранилось даже смутных воспоминаний! Должно быть, Нилуфар продали, когда она перестала сосать грудь, а может быть, еще раньше, чтобы не погубить юную красоту матери Нилуфар и не ввести хозяина в убыток, — ведь ему пришлось бы приобрести себе новую наложницу. Как это горько — не помнить ласковых материнских рук! Почему судьба так немилосердна к Нилуфар?