Провокационная терапия - Френк Фаррелли

В клиниках принято считать: каким образом предскажет больничный персонал исход заболевания пациента, таким он и будет. Если персонал ожидает выздоровления больного, последний стремится к исцелению, если же персонал предскажет, что ничего с пациентом не произойдет, так и случается. Почему это так? Ответ найти нетрудно: обычно персонал руководствуется точными предпосылками на основе системы убеждений. Если они поверят и будут ждать, что больной выздоровеет, они будут использовать все доступные им средства и сдерживать его негативные проявления.

Такое предположение отнюдь не поверие или байка, а часто встречающийся клинический факт. У нас много примеров такого типа, что доказывает основательность нашего предположения. Нет нужды говорить, что псевдонаучный и непродуманный ярлык «спонтанная ремиссия» не объясняет значительных изменений в поведении больного, считавшегося ранее «хроническим». Кажется удивительным, что такие случаи еще не получили детального изучения. Мы занимаемся изучением процесса заболевания, каким образом больной становится социально небезопасным (социальные отклонения), но не изучаем «безнадежные» случаи, где пациенты требуют таких усилий врачей, какие он потратил бы на копание вечной мерзлоты простой чайной ложкой. Думается, пациенты проходят через определенный процесс, заметной фазой которого является выбор пациентом пути на исцеление.

Опыт взрослой жизни так же, если не более важен, чем опыт детства, для формирования у клиента системы ценностей, установок и поведения

Е.Е. Ле Мастере, бывший декан школы социальной помощи при университете Висконсин (Общение Личности 1966), отмечал, что в противовес преобладающей в сельской местности еще несколько поколений назад идеи семьи, семейственности, современные родители являются для своих детей скорее опекунами, чем созидателями и воспитателями характера и личности ребенка. Доступное общение с равными себе, средства массовой информации, ценности нашего реалистического общества, система поощрения и собственный выбор — вот что формирует ребенка во взрослого человека не менее, чем влияние мамы и папы. Далее Ле Мастере (1970) пишет: «Окружение сравнялось по своей значимости с влиянием родителей. Одно дело предположить, что личность — результат общественных отношений и культурной среды, но совсем другое дело предположить, что общественный мир ребенка — результат взаимоотношений с родителями. Верно, что в раннем возрасте окружающий мир воспринимается только через семью, но, как говорил Клин, существуют силы, такие, как юношеские группы, родственные связи и средства массовой информации. Родительское влияние не является синонимом семейному влиянию, не говоря уже о социальном окружении. Конечный результат такого взгляда на проблему — связать отца и мать полной ответственностью за формирование личности их ребенка». Возможно, психологи не достаточно строго указывали родителям на их вину и этим позволяли клиентам также уходить от ответственности.

Кинси (1948) также отмечал переоценивание раннего опыта, как детерминанты взрослого поведения: «Познание и приспособляемость к жизни, конечно, являются каждодневным опытом человека. К ним можно присовокупить первый опыт, более яркие впечатления и самые последние впечатления, которые могут оказать максимальный эффект (влияние) на последующее поведение человека. Фрейд, психиатры и психологи в целом делали упор на важность опыта человека, но не следует забывать, что человек познает и приобщается к новым видам ситуаций в течение своей жизни. Будет неправильно умалять важность всего этого за исключением детского опыта для развития взрослых паттернов поведения».

Мы часто поддаемся совершенно нереальному чувству ожидания чего-то важного от родителей, особенно от матерей. В этой связи хочется сделать несколько замечаний касательно родительской ответственности. Отметим: если ученый в роли ученого должен вырастить ребенка, он сдается. Существует огромное количество возможностей, которые нельзя контролировать и предвидеть. Даже между здоровыми и людьми общение бывает не всегда ровным и ясным. Каким же представляется общение родителя и ребенка, у которых совершенно различный жизненный опыт, различные потребности и умение общаться? У них даже набор ожиданий различен. Все люди, даже государственные деятели и ученые, не могут утверждать что-то определенно при недостаточных данных (возможно, это основной человеческий недостаток). А дети в дополнение к тому, что им приходится делать выводы на основе малого опыта, тяготеют, как и взрослые, делать негарантированные и слишком общие заключения. Естественно, они начинают вести себя в соответствии с тремя типами заключений:

1) заключения, основанные на неправильных примерах,

2) ничем не оправданные заключения, выведенные из искаженного восприятия этих неправильных примеров,

3) супергенерализация на основе, как неправильных примеров, так и нарушенного восприятия. (Пример: «Мама не дала мне бутерброд, она больше не любит меня. Я, наверное, никчемная»).

Посредники оказываются бессильными, если не могут выражаться обычным языком, использовать обычные средства коммуникации. А мы в таких сложных ситуациях задаем родителям трудную задачу. Подавляющее большинство родителей имеют благие намерения и хотят своим детям только добра. Но при личных неприятностях и нежелательных враждебных обстоятельствах, когда обычно и идет оценка отношений, они (ребенок и родитель) застигнуты в самый неприятный момент.

Некоторые авторы пишут о «нездоровых» сигналах, которые родители передают своим детям. Мы считаем, что родители посылают миллионы сигналов своим детям. Эти сигналы в большинстве определяются поведением детей. Одновременно с этим ребенок отбирает, что ему воспринимать и на что реагировать, а уже во взрослом возрасте он опять отбирает те сигналы, реакцию на которые он хочет продолжить. Мой отец — ирландец очень ярко выразил отношение к своим двенадцати детям, как, впрочем, выразили бы многие родители: «Я бы не взял миллион ни за одно из них, но не отдал бы и гроша за чужого». Ребенком я оценил обе части этого мудрого высказывания. Когда я сам стал отцом, я уже смог осознать всю мудрость этого изречения, понять тот опыт родителя, на который он опирался.

Рассуждая о матерях, мы можем с долей остроумия сообщить, что от них следует ожидать только зачатия, вынашивания и рождения ребенка, присмотра за вскармливанием и совершением туалета, обучения его правильно пользоваться столовыми приборами в соответствии с родной культурной средой, обучения его вести умные разговоры, чтобы достигнуть желаемого, и присмотра, как бы не сломались его косточки при определенных жизненных обстоятельствах. Если бы ребенок был эскимосом, мать должна была бы внушать ему еще один жизненный урок: «Не ешь желтый снег». В заключение можно подчеркнуть, что взрослые люди обладают большим жизненным опытом, из которого можно делать обобщения, и большим потенциалом для менее эгоцентрического отношения к миру. Если терапевту удастся пробитья к пациенту и использовать все его концептуальные, позиционные и эмоциональные умения, которыми обладают взрослые, тогда вероятность выздоровления резко возрастает.

Поведение клиента с терапевтом — точное отражение его привычных паттернов общественного и межличностного общения

Это прочный принцип микрокосма групповой терапии, и он во многом влияет и определяет ход лечения. Терапевт провокационной терапии помогает созданию социального микрокосма несколькими путями: 1) частым доведением до сведения клиента оценок врача уважаемыми людьми, 2) обыгрыванием ситуаций, в которых юмористически показываются негативные последствия отрицательного поведения отношения клиента к общественной жизни, 3) отсылкой клиента к тем нормам поведения, которые ему известны с матриц его общественных взаимоотношений. (Плевать, что ты думаешь о себе, Балда. Важно, что другие думают о тебе. Вот что важнее всего. У меня есть целый набор мнений для тебя, но… Если бы я был на твоем месте, я бы старался избежать этого, потому что если бы ты знал, что люди действительно думают о тебе, ты бы впал в такую депрессию, из которой уже не выбрался бы).

В ответ на эти сильные стимулы клиент начинает применять ряд защитных маневров, которые он привычно использует в жизни. Он начинает демонстрировать свою «самую лучшую технику» (т.е. часто используемую, но не адекватную), которую только может показать эмоционально перегруженный человек. Па сеансах их общественная функция раскрывается довольно быстро, а терапевт выбирает определенные защитные стратегии клиента, на которых фокусирует свое внимание.

Клиенты приходят на сеанс со своим стереотипным мышлением, но после значительного заряда новой информации и доведения до кондиции, они начинают обобщать свои эмоциональные познания и вести себя соответственно ситуации. Один из коллег однажды выразился «Если она научится ладить с тобой, то наверняка научится и сможет поладить с мужем и семьей!» Мы не стремимся «загримировать» эмоциональную ущербность клиента, наша цель — приучить к навозу, к рогаткам и стрелам, то есть к превратностям жестокой судьбы, а, следовательно, помочь им выработать более приемлемые пути наладить социальные отношения.