Мегрэ и убийца - Жорж Сименон

— Не знаю, может, он под мухой, но вся эта история показалась ему забавной шуткой.

Приказав одному из своих людей оставаться на вилле впредь до дальнейших распоряжений, он повернулся к Мегрэ:

— Пошли?

Он никак не мог опомниться.

— Сезанн… Еще кто-то там… На сотни тысяч франков картин на вилле, куда приезжают только на уик-энд…

— На мысе Антиб у него вилла еще повнушительней. И тоже называется «Золотая Корона». Если верить газетам, его сигары и сигареты тоже помечены золотой короной. И яхта называется «Золотая Корона»…

— Неужели, правда? — недоверчиво выдохнул Грожан.

— Похоже.

— И никто над ним не смеется?

— Люди добиваются как чести приглашения в одну из его резиденций.

Они вышли и остановились у бассейна: он, видимо, был с подогревом, потому что над водой поднимался легкий пар.

— Поедете на улицу де Соссэ?

— Нет. Ограбление меня не касается — оно произошло не на моей территории. Если можно, я завтра допросил бы их по другому поводу. Думаю, что и следователь Пуаре не против их послушать.

— В связи с делом на улице Попенкур?

— Мы же благодаря ему напали на их след.

— А ведь и верно…

Дойдя до машин, мужчины пожали друг другу руки; оба одинаково тучные, у обоих за плечами одинаковая карьера, одинаковый опыт.

— Я пробуду здесь до утра. В конце концов…

Мегрэ уселся рядом с Жанвье. На заднем сиденье курил Лурти: в темноте светилась красная точка.

— Ладно, ребята! До сих пор мы работали только на службу безопасности. Попробуем завтра поработать на себя.

Жанвье, намекая на не очень-то сердечные отношения между двумя ведомствами, спросил:

— Думаете, нам дадут их взаймы?

Глава 4

Этой ночью на улице де Соссэ было, по-видимому, неспокойно: в коридорах толпились предупрежденные неизвестно кем журналисты и фотографы. Мегрэ поднялся в половине восьмого и машинально включил радио. Передавали новости; как он и ожидал, шел разговор о вилле в Жуи-ан-Жозас и знаменитом миллионере Филиппе Лербье, имевшем шесть жен и золотые короны.

«Задержаны четверо, однако комиссар Грожан убежден, что ни один из них не является настоящим главарем шайки, ее мозгом. С другой стороны, ходят слухи, что в дело может вмешаться комиссар Мегрэ, но не в связи с кражей картин, а по поводу других действий злоумышленников. Эта тема пока держится в тайне».

Слушая радио, комиссар узнал одну подробность: трое грабителей и тот, кто стоял на стреме, не были вооружены. К девяти часам он уже сидел у себя в кабинете; сразу после доклада начальнику позвонил Грожану.

— Вам удалось хоть немного поспать?

— Всего часа три. Хотелось допросить их еще тепленькими. Не раскололся ни один. А этот бармен, Жюльен Мила, самый умный из всей троицы, просто выводит меня из себя. Задаешь ему вопрос, а он ехидно глядит на тебя и сладеньким голосом отвечает: «К сожалению, мне нечего сказать».

— Они потребовали адвоката?

— Ну, еще бы! Мэтра Гюэ, понятное дело. Жду его сегодня утром.

— Когда вы сможете переправить этих субчиков ко мне? Следователь Пуаре тоже их дожидается.

— Думаю, в течение дня. Их, видно, нужно будет вернуть нам: я с ними провожусь долго. За два года таких ограблений в окрестностях Парижа совершено было много, не меньше дюжины, и я убежден, что почти все, если не все, — дело рук этих молодчиков. А как у вас? Что с улицей Попенкур?

— Ничего нового.

— Полагаете, мои фрукты замешаны в этом?

— Не знаю. Один из грабителей — маленький, широкоплечий, со шрамом на щеке, носит светлый плащ с поясом, верно? И коричневую шляпу?

— Да, его зовут Демарль. Сейчас выясняем насчет его судимостей. Похоже, он стреляный и не раз входил в конфликт с законом.

— А Браншю, по кличке Мимиль? Рамочный мастер?

— Не судим. Долго проживал в Марселе, но сам родом из Рубэ.

— Ну, пока.

На первой полосе газеты поместили фотографии грабителей в наручниках, а также снимок миллионера на ипподроме в Лонашне: он был в визитке и светло-сером цилиндре. Мила уставился в объектив с иронической улыбкой. Демарль, матрос со шрамом, казалось, удивлен тем, что с ним произошло; рамочник закрыл лицо руками. Дозорный, одетый в мешковатый костюм, всем видом доказывал, что он всего лишь второстепенный персонаж на подхвате.

«Расследование, которое терпеливо вел в течение двух лет старший комиссар службы национальной безопасности Грожан, увенчалось успехом».

Мегрэ пожал плечами. Он думал сейчас не столько о пойманных проходимцах, сколько, сам того не желая, об Антуане Батийле. Комиссар часто любил повторять: изучая жертву, дойдешь до убийцы.

В светло-голубом небе светило тусклое солнце. Термометр показывал градуса три тепла; в большей части Франции, исключая Западное побережье, подмораживало. Мегрэ натянул пальто, взял шляпу и заглянул к инспекторам. — Буду примерно через час, ребята. На этот раз он в одиночестве. Ему очень хотелось побывать на набережной Анжу одному. Он пошел по набережным, потом свернул на мост Мари. В зубах у него была трубка, руки засунуты в карманы. Он мысленно проделывал маршрут, по которому шел юноша с магнитофоном той ночью с 18 на 19 марта, ставшей для него последней.

Еще издали комиссар увидел обрамляющие подъезд полосы черного крепа с огромными буквами «Б», бахромой и серебряными блестками. Входя в дом, он увидел привратницу, наблюдавшую за посетителями. Она была молоденькая, аппетитная. Белый ворот и манжеты платья придавали ему вид форменного. Перед привратницкой Мегрэ помедлил — просто так, потому что искал он наудачу. Пройдя мимо нее, он поднялся на лифте. Дверь Батийлей была напротив. Он вошел и направился в небольшую гостиную, где стоял гроб. Стоявшая у дверей старая дама с большим достоинством кивнула ему. Какая-нибудь родственница? Знакомая или экономка, представляющая семью? Мужчина со шляпой в руке шевелил губами, читая про себя молитву. Женщина — вероятно, коммерсантка и соседка по кварталу — стояла на коленях на молитвенной скамеечке. В гроб Антуана еще не водворили: он покоился на погребальном столе со сложенными руками, вокруг которых были обвиты четки. В пляшущем свете свечей лицо его казалось очень юным. Ему можно было дать скорее лет пятнадцать, чем двадцать один. Его не только побрили, но и подстригли ему длинные волосы: без сомнения, для того, чтобы посетители не принимали его за хиппи.

Мегрэ тоже пошевелил губами, но сделал это машинально, без убежденности, потом вернулся в холл, ища, к кому бы обратиться. Навстречу ему попался камердинер в полосатом жилете, везший в большую гостиную пылесос.

— Я хотел бы видеть мадемуазель Батийль, — сказал комиссар. — Меня зовут Мегрэ.

Камердинер поколебался, но все же удалился, пробормотав:

— Если только она встала.

Мину, видимо, уже проснулась, но готова еще не была: Мегрэ прождал добрых десять минут, прежде чем она вышла в пеньюаре и домашних туфлях на босу ногу.

— Вы что-нибудь обнаружили?

— Нет, я только хотел побывать в комнате вашего брата.

— Извините, что принимаю вас в таком виде, но я плохо спала да и вообще не привыкла рано вставать.

— Ваш отец здесь?

— Нет, ему пришлось поехать в контору. Мать у себя, но я ее сегодня еще не видела. Пойдемте.

Они проследовали по одному коридору, потом свернули в другой. Проходя мимо открытой двери, за которой Мегрэ заметил неприбранную постель и поднос с завтраком, она объяснила:

— Это моя комната. Там беспорядок, не обращайте внимания.

Они миновали еще две двери и очутились в комнате Антуана. Через окно, выходящее во двор, в комнату падали косые солнечные лучи. Скандинавская мебель выглядела просто и естественно. Книжные полки во всю стену: на них книги, пластинки, на двух — магнитофонные кассеты. На письменном столе — книги, тетради, цветные карандаши; в стеклянном блюде — три карликовые черепашки, плавающие в двух сантиметрах воды.

— Ваш брат любил животных?

— Это уже почти прошло. Раньше он притаскивал сюда всяческую живность: ворону со сломанным крылом, хомяков, белых мышей, метрового ужа. Собирался их приручить, но ничего не выходило.

В комнате стоял также огромный глобус на ножке, на маленьком столике лежали флейта и ноты.

— Он играл на флейте?

— Взял несколько уроков. Где-то тут должна быть еще электрогитара… Учился он играть и на рояле…

— Наверное, недолго? — улыбнулся Мегрэ.

— Все его увлечения длились недолго.

— Кроме магнитофона.

— Вы правы. Он занимался им уже больше года.

— Он строил планы на будущее?

— Нет. Во всяком случае, ни с кем не делился. Папа хотел, чтобы он записался на естественнонаучный факультет, занялся химией и продолжил отцовское дело.

— Антуан не согласился?

— Торговля внушала ему отвращение. Мне кажется, он стыдился, что он — сын фабриканта духов «Милена».

— А вы?

— Мне все равно.