Записки пилигрима - Аркадий Кулиненко

Это произошло скоро, замечательным, ясным, весенним утром, я, собственноручно наглаженный и отутюженный, не слишком доверяя своим ощущениям, вышел за КПП полка не затем, чтобы куда-то бежать в противогазе.

Родственники встречали меня, и мне было неловко, потому что я никого из них не помнил, и не знал. Я очень благодарен этим людям, они мое состояние понимали.

Мы приехали за Дон, в Батайск, городок близ Ростова, и меня угощали всякой вкуснятиной в доме у кого-то из родичей, за накрытым столом. Еще мне дали гражданские рубашку и брюки, чтобы я чувствовал себя свободнее и не опасался окрика военного патруля. Я думаю, что все эти люди, около меня, исключая молодежь, испытывали по отношению ко мне чувство вины, пусть незаслуженно, косвенно. Все, кто угощал меня и говорил со мной, помнили, или знали печальную историю нашей семьи, помнили, как 13 лет назад, мою маму, угрозами и оскорблениями вынудили забрать меня и сначала уйти на квартиру, а потом и вовсе уехать из этого городка, потому что она не захотела потакать пьянкам отца, пьянкам, которые становились все продолжительней, и закончились его гибелью.

Мне предстояла встреча с дедом, Нина проводила меня до дома, где я действительно, пешком ходил под стол. Дед встречал меня у ворот, он был большой, кряжистый, и моя ладонь потерялась в его руке. Я поздоровался, он ответил, но, глаза говорили больше, чем издаваемые нами звуки, дед видел, что я смотрю на него с другой стороны, со стороны той, кто меня не предал, и этого уже не изменить.

– Водки за встречу предлагать не стану, знаю, не будешь пить, – я кивнул, – А домашнего вина? – Я пожал плечами, вино оказалось вкусным, дед спрашивал, я отвечал, в конце встреча не казалась напрасной. Бабушка Вера, после смерти сына, моего отца, прожила недолго, и мой дед Павел, потеряв сына и жену, тоже, возможно, изменил точку зрения на многие вещи. В отличие от меня, он наверное догадывался, что мы видимся в последний раз. Моя рука снова утонула в его руке, руке шофера, прошедшего через Войну. Разве я судья? Я просто внук моего деда.

Нина ждала за воротами, на скамеечке. Несколько человек поехали со мной на могилу отца, я не знал, где он похоронен. Его последнее пристанище было на самом краю кладбища, по сенью деревьев. Мы подошли ближе, и, увидев знакомую фотографию бати за оградкой, я неожиданно для себя, слез сдержать не сумел.

Время катилось к вечеру, я снова переоделся в зеленое, родственники проводили меня до части, я благодарил от души. Одна реальность снова должна была сменить другую. До времени окончания увольнения оставалось минут сорок, ни одной из них я потерять не хотел, поэтому просто устроился в каком-то дворике, на лавочке, неподалеку от ворот полка. Человек, слава Богу, может думать, мечтать, вспоминать, но делать это, безусловно, удобнее вне казенной реальности. На КПП я был минута в минуту.

Весну уже было не победить, и очередной дембель снова стал неизбежен. Видимо поэтому, однажды утром, после подъема, я не нашел на полке свою шапку. Вместо нее там лежала старая, замурзанная, судя по виду, жизнь ее была нелегка. Мои ощущения? Подойдет словосочетание «был ошарашен». Теплилась дурацкая надежда, что ошиблись, вернут, найдут. Все наши вещи были подписаны хлоркой, и даже если фамилию замазать, останется широкая белая полоса, это же так легко… Но никто ничего искать не собирался. Сержант, которому я доложил о подмене, меня же и обвинил, сказав, что я не слежу за своим обмундированием. Пришлось напялить чью-то засаленную ушанку.

Через несколько дней, на утреннем разводе, это такое ежедневное построение на плацу, перед нами появился замкомполка по общим вопросам, подполковник Машин. Он о чем-то говорил, не спеша шагая перед строем, возможно, он заметил на мне эту шапку, потому что в моей, третьей шеренге, она явно выбивалась по цвету и форме, из ряда новеньких шапок моих товарищей, потому что тон подполковника стал отеческим и проникновенным. – Сынки – начал Машин, – Сынки, я знаю, что иногда старослужащие перед демобилизацией забирают у молодых солдат вещи, оставляя взамен свои, если с кем-то из вас такое случилось, скажите, мы разберемся! – Вот она – справедливость! Со всех сторон мне стали шептать ребята – Скажи, скажи! – И в этот момент, наискосок и справа от себя, в первой шеренге я увидел свою шапку. Это был «дедушка», шофер Узла связи. Я физически ощутил, как напряглась его спина и шея, когда он понял, что моя рука поднялась.

– Что у тебя случилось, сынок? – подошел подполковник, я сказал. – Кто командир отделения? – В голосе Машина зазвучал металл, – в чем дело? – Нашего сержанта в этот момент почему-то не было, пришлось отдуваться соседу, – Выяснить и все решить – рокотал Машин. К чему был весь этот спектакль, я не знаю, может подполковник пожалел шофера и так решил его застращать, кто их, этих подполковников разберет. Но к чему это лицемерие?

После развода сержант приказал идти за ним, я терялся в догадках, от «старичков» веяло презрением, его же демонстрировал сержант. Вероятно, я должен был чувствовать себя полным изгоем. Но я, почему-то, им себя не чувствовал. Мы прошли через плац, завернули за угол и оказались… перед дверью полкового военторга. – Деньги есть? – спросил сержант, – есть, – еще ничего не понимая, ответствовал я. – Иди и купи себе шапку -. Я ожидал всего, только не этого. Ай да подполковник, воплощенная справедливость, искренность, забота и все остальные добродетели!

Шапку я купил, и когда вернувшись, рассказал обо всем ребятам, настала наша очередь презирать лицемерных командиров, «старичков», продавших уважение к себе за солдатскую шапку, и круговую поруку.

Но Весна, ребята, главнее подполковников и сержантов. Она наступает и сметает все старое. А еще, Весна не лжет и не лицемерит. С каждым днем прибавлялось света и зелени, прибавлялось уверенности, что учебка все таки закончится микродембелем. Но выяснилось, что это не последняя моя учебка в части.

Оказывается чуть раньше, из полка ушел запрос в сокровенные глубины государства, запрос о возможности моей работы с секретными документами. Ответ был положительным, я получил какую-то категорию допуска, и теперь предстояло освоить курсы шифровальщиков. Эти курсы, совершенно неожиданно для нас, тех, кто попал на них, стали самым приятным временем из всего, что нам пришлось провести в учебке штаба полка.

На втором этаже штабного здания было две комнаты, мы приходили туда по вечерам, на два часа и забывали о нервотрепке, шагистике и субординации. Погружаться в глубины конспирологии, нам помогали два прапорщика, и просто два хороших человека, Пикалев и Акимов. Оба относились к нам тепло, по-отечески, каждый вечер мы запросто чаевничали, и шифровальщики полка угощали нас булочками и печеньем.

Пикалев оказался настоящим ценителем и знатоком чая. Я в письме, попросил маму прислать по возможности индийского, или цейлонского, в Москве, куда мама ездила на евпаторийском поезде, хороший чай легко можно было купить. Когда пришла посылка, Пикалев радовался, как ребенок, а мы были рады радости человека, подарившего нас спокойствие и тепло.

Однажды вечером, за чаем, Пикалев сказал мне, что, поскольку его пенсия не за горами, он предлагает мне остаться на сверхсрочную службу в шифровальной части полка, с последующим переходом на его должность начальника шифровальной службы. Я благодарил его, но представить, что останусь в Ростове и не вернусь домой, к людям, которых люблю, я не мог.

Время учебы истекало, открывались другие горизонты, начинали тревожить другие ожидания. Нам выдали документы, мы прощались с теми, кого не получится забыть, и увидеть тоже больше не получится. Только мысли об этом, пришли, конечно, гораздо позже.

Мне передали, что у склада меня ждет бортовой ГАЗ-66 из моей будущей, 16-й роты и я нашел эту машину. Шофер, из «старичков», добрый и веселый человек Бабаев, туркмен, только спросил – В 16-ю, радист? – и кивнул на кузов. Я вскарабкался, наверху, среди мешков и ящиков, пытался удобно устроиться светловолосый младший сержант, он протянул руку, – Иван -.

Я уже не удивляюсь тем, кто считает нашу жизнь чередой случайностей, дорога всегда начинается с первого шага. Рядом со мной, на мешке сухофруктов, сидел Ваня Пикалев, будущий старшина нашей шестнадцатой роты и мой будущий друг.

Сделай шаг

Поздним вечером, в электричке из Минска на Молодечно, напротив меня сел парень лет восемнадцати – двадцати. Сначала я не обратил на него внимания, но потом он открыл книжку, и мне стало интересно, о чем она. Книжка была незамысловата, руководство по физиогномике со схематичными рисунками. Не знаю, что меня заставило заговорить с ним, может лицо, может глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.