Когда нам семнадцать… - Виктор Александровский

— Ну как? — спросил он, приставая к берегу. Лицо его горело — от возбуждения и от затраченных усилий.

— Молодец! — ответил я, придерживая Игоря за весло. — Только вылазь быстрее, дело есть…

Но Игорь не слушал меня. Отстегивая на ногах ремешки, он не переставал говорить про лыжи.

— Суть в том, Лешка, чтобы на таких лыжах можно было действительно ходить по воде. — Он не торопясь вытер лицо платком, потом прыгнул на берег, не обращая никакого внимания на мое нетерпение. — Захотел путешествовать по Байкалу, надел лыжи и шагай!

— У меня же к тебе спешное дело, — уже сердясь, снова начал я.

— Погоди, Лешка!.. И еще хорошо, что я испытываю лыжи утром, никто не видит.

— Черт бы побрал тебя и твои лыжи! — заорал я. — Наша пушка в опасности! — и я сбивчиво, торопливо рассказал присмиревшему изобретателю о том, что я видел в сарае.

— Шорохи были сильные? — спросил Игорь, присаживаясь на кончик лыжи.

— Подходящие.

— А визг?

— Какой визг?

— Ну, крысиный, — пояснил он, счищая щепочкой с брюк пятна зеленой краски.

— Ты обалдел от своих лыж или смеешься? Я же говорю, что там был человек. Понимаешь, человек! Все пропало!

— Человек! — Игорь почему-то ухмыльнулся. — Он справа стоял или с другой стороны, твой человек?

— Справа.

— И смотрел прямо на тебя?

— Прямо.

— И на меня также смотрел, — не проявляя никакого беспокойства, сказал Игорь. — Это Аполлон Бельведерский с отломанным носом. Его выбросили из клуба, а я подобрал и перетащил в сарай… Вроде пугала для таких, как ты.

— Что? — упавшим голосом спросил я. — Ну да…

— Вот те «ну да»!

— А шорохи?

— Шорохи крысиные. Тоже лично установил. Во время дежурства. А вообще, сказал бы я тебе и Кочке…

— Что сказал бы? — насторожился я.

— С ума вы сошли с этой пушкой! Кочка всю пыль из папок в архиве вытрясла. Максим Петрович, наверно, ради шутки помянул этот архив, а она всерьез взялась.

— Ну и что же, правильно! Ведь партизанская пушка?

— А Ковборин что сказал, слышал? Нет уж, лучше я своими лыжами буду заниматься — дело верное.

— А с пушкой как же?

— Ее на переплав, в вагранку. И хватит в детские игры играть.

— Ты… ты предатель! — сказал я и пошел прочь.

Обернувшись назад, я увидел, как Игорь вскочил, подхватил под руки лыжи и торопливо поволок их по гальке, стараясь догнать меня. А я шел и злился: на Игоря, на себя, на Аполлона Бельведерского с отбитым носом…

Дошли молча до косогора, тропинка повела вверх. И тут почти над головой раздался знакомый радостный голос:

— А-ле-ша! И-горь!

Тоня стояла на краю косогора и махала нам папкой, с которой ходила в архив.

— Ой, молодцы-то вы какие, что я вас нашла! — Тоня выхватила у Игоря лыжину и, выбежав вперед, заторопила: — Подымайтесь быстрее, я вам что-то скажу! Хотела увидеть вас в школе, да вспомнила, что мы уже распущены на экзамены.

Мы вскарабкались наверх. Тоня уселась на лыжину.

— Глядите! — раскрыла она папку.

Перед нами лежало два листка бумаги. На первом из них был нарисован круг с условно обозначенными деревьями, в центре него — кружочек с черточкой, а пониже кружка стояла подпись: «Наводчик Степан Зотов». Второй листок был копией какого-то документа.

— Читай, читай! — уставилась на меня горящими глазами Тоня.

Я взял листок. Документ был короткий, всего из нескольких фраз. «Удостоверение. Настоящее выдано Степану Ивановичу Зотову из поселка Удыль. Товарищ Зотов избран делегатом на партизанский слет». Тоня скопировала неразборчивую подпись и дату: «1925 год». Сбоку приписка: «Зотов на слет не явился по причине безнадежного заболевания. Сдано в архив».

Перечитав еще раз удостоверение с припиской, я перевел взгляд на первый листок.

— Не понимаешь? — спросила Тоня. — Это тоже копия с какой-то военной карты. Меня привлекла фамилия наводчика и условный кружок с черточкой.

— Пушка?

Игорь взял листок у меня из рук.

— Да, так обозначают пушки.

— Ну вот, — обрадовалась Тоня. — А фамилия в документах одна: «Зотов». Вот мне и пришла в голову мысль: «Не из нашей ли пушки стрелял этот Зотов?»

— Гениально! — усмехнулся Игорь. — А может, Ковборин?

— Да не паясничай, Игорь! Честное слово, тут есть какая-то связь. — Тоня прижала к груди листки и задумалась. — Карта, с которой я рисовала этот круг, была очень старая, затертая. Но мне показалось… Вот посмотрите… Нечестно, но я утащила на часок.

Склонившись над картой, мы стали внимательно вглядываться в еле заметные извилины речушек, очертания гор, но ничего понять не могли. Даже надпись на этой истрепанной, выцветшей от времени карте и та была неясной. «Полковая карта» — только-то и значилось вверху справа.

В одном из своих карманов Игорь, ко всеобщей нашей радости, обнаружил лупу. Но и лупа не помогла. Четко выделялся нажим цветного карандаша, обозначивший позицию пушки, но что это был за район, яснее не стало.

— Да, на каменоломню не похоже, — почесал затылок Игорь и сочувственно взглянул на Тоню.

Она молчала, теребя тонкими пальцами краешек карты.

— А ну, пошли к нашей пушке! — сказал я.

Мы шли, и все трое, задумавшись, молчали.

Да, со времени того партизанского слета прошло почти десять лет. Зотов, по свидетельству надписи на документе, еще тогда был «безнадежно болен», и не зря его удостоверение сдали в архив…

Вот и знакомая улочка, погруженная в сонливую тишину. Длинный забор, в нем — меченая доска. Вот и полуразрушенный сарай, и в нем под ворохом бумаги и брезентом — наша пушка. Мы пролезли в сарай и сели рядом с пушкой.

— Где все же этот поселок Удыль? — спросила вдруг Тоня.

— Удыль? — переспросил Игорь. — На восточном побережье Байкала.

По Тониному лицу пробежала озорная улыбка. Она вынула из кармашка своей клетчатой блузки карандаш, коснулась кончиком карандаша карты — названия «Сибирск» — и медленно повела отточенное острие вверх по Ангаре. Дойдя до истока реки, карандаш прошел влево по побережью, задержался на какой-то миг и быстро пересек озеро.

— Как видите, выход есть!

— Отправиться в гости к Зотову? — уж что-то прикидывая в уме, спросил Игорь.

— Но ведь его, может, и в живых нет? — заметил я.

— Есть, наверно, родственники, знакомые. Ребята! — сказала Тоня. — Сдадим экзамены и едем! В поход по следам истории. А командиром — Максима Петровича!

— Что ж, — согласился Игорь, — в поход, так в поход! Я не зря лыжи насаливал… На Байкале их проверю!

Глава седьмая

«Проспрягайте глагол „фарен“»

Заботы о пушке и предстоящем путешествии за Байкал не покидали нас ни на один день…

— Подумаешь, переводные испытания! Сдадим! — бодро твердил Вовка.

Узнав о походе на лодке, он тут же согласился ехать, даже не моргнул глазом.

— Ты же в экспедицию собирался… На Север! — добродушно посмеивался Филя.

— Хо-хо! — Вовка сунул руки в карманы брюк. — Вспомнила бабушка девичий век! Уж неделя, как мне пришла резолюция. Отказали за малолетством.

Разговор этот шел вечером на лавочке возле дома Романюков. Посматривая в сторону каменоломни, Игорь удивлялся:

— Смотри, как заварилось! Начали с чугунного лома, а поплывем на Байкал.

— Так уж и поплыли! — грустно-насмешливо сказала Тоня. — Ты же, например, насчет лодки совершенно не беспокоишься…

Да, лодка — главная наша забота. Покупать новую дорого, да и нет денег. Недавно мы решили просить о помощи отца Игоря, профессора-зверовода. У него на Байкале, на Мысовой, в клетках соболи. Туда он выезжает каждое лето на моторной лодке. Почему бы ему не взять с собой нас?

— Ну, чего молчишь? — затеребила Игоря Тоня. — С отцом говорил?

— Да ладно тебе! Говорю, лодка будет, — почти рассердился Игорь. — Дайте только экзамены сдать. Эх, скорее бы лето!

И вот почти промелькнули эти дни. Позади математика, литература, химия… Остался последний…

Преподавательница немецкого языка Мария Павловна сегодня наряднее, чем обычно, и очень довольная.

— Зер гут, зер гут, геноссен! — похваливает она Ольгу Минскую, Тоню, Филю…

С Вовкой же получился конфуз — схватил «удочку»! Челюскинец, не смущаясь, признался, что он был занят подготовкой к походу на Байкал. Игорь только что получил «отлично» и не мог уже сидеть спокойно.

— Отец моторку дает. Ясно? — зашептал он мне на ухо. — Но, понимаешь, крупная неприятность… Ковборин запретил Максиму Петровичу ехать с нами.

— Ковборин узнал о пушке? — заволновался я.

— Да нет! Тогда бы нам совсем крышка. Просто запретил ехать в поход, а Максим Петрович сказал, что он все равно поедет. В учительской кру-упный разговор вышел!