Иноходец - Ольга Ксенофонтова

Джерри внутренне напрягся. Людям только дай поглумиться над чужой бедой. А вообще к кому обращаться — только ботинки и видны. Ботинки хорошие.

А голос знакомый. Но не Дан.

— Меня сегодня тянет на благотворительность. Купить тебе местечко в центре кладбища, попросторнее?

— Попридержите золото, добрый господин. Меня похоронят за оградой, — ответил Джерри, продолжая кормить лазоревку. — Я ведь актер.

— О, мальчик мой! Не волнуйся, священника можно уговорить. Кажется, мы с ним сидели в одном ряду на твоей пьесе. Поверь, перед господом и людьми ты — никакой не актер!

Крошки кончились, но птица не улетала.

— Ай! — крикнул парень.

Лазоревка что есть силы клюнула открытую ладонь, и ранка набухла каплей крови. Джерри быстро втянул руку за решетку и даже зашипел. Прохожий присел перед оконцем, и уже вовсе не издевательски спросил:

— Что, совсем не умеешь терпеть боль? Как же ты собираешься выдержать завтра все, что полагается по закону за воровство?

— Но вас же потянуло на благотворительность, добрый господин. Заплатите палачу, пусть он даст мне змей-травы утром. И от первого же удара я мгновенно умру, ничего не ощутив.

— В самом деле? Если бы ты знал, как жжет потом зад от этой змей-травы, — фыркнул прохожий, оказавшийся довольно молодым человеком в маске.

— У меня не будет никакого «потом», — невнятно пробормотал Джерри и продолжил по-собачьи зализывать ранку.

— Ну, если ты сам этого хочешь…

Раздались шаги стражников. Дверь открылась, конвой внимательно оглядел камеру, удовлетворенным кивком отметил присутствие узника, дверь вновь заперли. Джерри перевел дух, оглянулся на опустевшее оконце.

— Эй, — шепотом позвал, немного поколебавшись, — вы ушли, господин?

— В каком-то роде, — сдавленный смешок, — и все же часть меня еще продолжает глупую болтовню.

— Кто вы?

— Ну, это смотря во что ты веришь. В Зимнего Деда? Пусть я буду им. В моем мешке остался последний подарок. Чья-то мелкая жизнь. Скажи, ты хорошо себя вел весь год, а? Отдать тебе этот подарочек? Или я могу быть волшебной рыбой. Загадай желание, чего хочешь?

Чего я хочу? Джерри почти уже сказал «жить», а потом из глубины души, куда уже плюнули все кому не лень, поднялась мечта-чудовище, порождение безысходности, и окрасила мир вокруг в вишневые цвета жажды мести. Он так ясно представил себе, что перед глазами резко упал алый туманный занавес.

Маска Волшебник таращит пустые глазницы. Бархат истлевает и распадается на миллионы мерзких коричневатых личинок. Из них складывается лицо. Лицо Дана. Тупое, бессмысленное, завистливое, пьяное. Только его лицо. Схватить за жирную холку, привести на могилу отца и вдавливать, вдавливать в землю, пока не задохнется!

— Ого! — звонко рассмеялся прохожий. — Страшный ты человек, юный висельник. Впрочем, я всегда считал, что длительный пост способствует усилению ментальных способностей.

В последней фразе Джерри ни пса не понял, да и не пытался. Он желал, чтобы незнакомец ушел, и в то же время отчаянно боялся этого.

— Наверное, я все-таки волшебная рыба, — рассудил мужчина. — И прежде чем уйти в океан, позволь спросить тебя, смертничек. Что бы ты выбрал: графскую веревку или жизнь? О, не ту жизнь, которую вел до этого, другую, тяжелую, надо сказать. Иногда мучительную. Иногда невыносимую. Иногда хуже смерти, но все-таки не смерть.

— Мне не предложено выбирать. Выбора нет, — сквозь зубы ответил Джерри, злясь на глупые прибаутки прохожего. — Так что счастливого пути в океан, господин.

Опять алый туман. Теряю сознание? Слава Гарду!

Но — нет.

Сознание присутствовало, а еще присутствовал незнакомец. Только не за окном, а здесь, рядом, в камере. Джерри даже глаза не мог закрыть, до того пялился.

— Вы — маг?

А в голосе предательски зазвенела такая безумная надежда, что кривая улыбка гостя тут же выдала осознание победы.

— Уходишь со мной? — протянул он руку. Джерри закивал, что было сил. Жить! Уйти за этим странным типом, а потом решать.

Мертвые решать уже не могут! Жить, не быть повешенным наутро!

— Мое имя Эрфан. Иноходец Эрфан, если быть совсем уж точным. Ты уйдешь отсюда моим учеником, — размеренно, четко проговорил мужчина. — И просто — моим. Со всеми потрохами. До последней мыслишки. И дать задний ход возможности не будет. Идешь? Да или нет?

— Да! — крикнул Джерри, и в свидетельство своих слов встал, сделал шаг.

На лицо удивительного человека опустилась тихая мрачная тень. Сплюнув себе под ноги, он поднял Джерри на плечо и легко, будто рыба, пропал в тумане. Камера очистилась от багрового дыма довольно быстро. Что стало с солдатами, которые не обнаружили в камере приговоренного, Джерри не знал, и ему было совсем неинтересно.

— Хорош спать, — Джерарда беззастенчиво теребили по щекам.

Он вздрогнул, осмотрелся и три секунды осваивался. Прощался с мальчиком Джерри, перспективой казни и застарелой горечью потери отца. Возвращался к советнику Пралотте, холодной телеге и пути в столицу. Даже под шкурой было так зябко, что положенный заботливой кухаркой сверток с едой остыл и под боком лежал камнем. Тряс его кучер-лакей. Советников повар, преисполненный важности, надзирал за булькающим на костре котелком.

Костер! Тепло! Джерард захотел подойти к огню, но веревки дали о себе знать.

— Советник велел тебе надеть вот это, — благодушно проговорил кучер, позвякивая зажатыми в руке гроздьями металлических колец.

Наручники. Такие же на вооружении у гвардии порядка. Точнее, ручные и ножные оковы. На автоматической защелке. Джерард понадеялся, что «внутреннее чутье» не знает, как они открываются. Увы. Оно знало.

После того, как украшения были водворены на руки и ноги пленника, веревки за ненадобностью срезали и, наконец, с трудом сделав пару приседаний, Джерард очутился у желанного огня. Повеяло теплом и запахом пищи. Развернув непослушными пальцами свой собственный сверток, он обнаружил там хлеб, холодную говядину и бутылку вина, которую неизвестно зачем было совать в теплое. Потом вдруг смекнул. Разбитым острым стеклом легко перерезать веревки.

— Как тебя зовут? — утрированно официальным голосом спросил советник Пралотта.

И тут Джерард заметил, как сильно сдал вельможа за последние пару дней. Будто бы стремление вывести хвастуна-кузнеца на чистую воду было единственным, что удерживало от самоубийства. Джерарда не сильно устраивала роль крючка цля столь крупной и столь невменяемой рыбины, но пока что выбора ему не предлагали.

— Джерри, — улыбнувшись мысленно, ответил закованный в кандалы пленник.

Пралотта весь передернулся и воззрился на допрашиваемого, как пациент на зубодера. Чего это он? Ах, да… крыса Лайоли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});