Горький запах осени - Вера Адлова

мы сами все загубили…

— Ученица Смутная, — загремел пан учитель, и нос у него раскачался и впрямь как поломанный румпель, — ученица Смутная, предупреждаю вас! Я настоятельно предупреждаю вас, что политика не имеет никакого отношения к нашим занятиям. В школе не место заниматься политикой! — Он тяжело вздохнул и попросил учеников открыть учебник английской грамматики на уроке первом. Минутой позже Иренка шепнула Наде:

— Ты заметила, как вспыхнул его потрясный носина?

— Иренка, тебе не страшно?

— В английском главное — произношение, — звучал в притихшем от испуга классе нудный голос учителя.

Надю занимало все. А больше всего, что с ними в классе учились и мальчики. Как с ними держаться? Трудно поверить, но эти мысли немало волновали сознание девочки, болезненно потрясенное каруселью мировой истории, столь безжалостно нас закружившей.

ЭЛЕГИЯ

Я сижу в прибранной горнице. Точно в золотой клетке, как некогда писалось в романах. Голубоватые изразцы кухонной печи матово поблескивают. Они еще теплы. Какое наслаждение прижаться к ним спиной. От двери, от окна тянет чуть затхлым холодом каменного бесподвального строения. Но у меня нет ни желания, ни сил подняться и подложить в печь несколько буковых полешек. В богатом лесном крае это вовсе не роскошь. Буковое дерево дает сухой надежный жар и легкое благоухание. Воротилось бы тогда тепло и жизнь в эту горницу, в эту мою золотую клетку.

Вечереет. Все подергивается серо-розовым маревом. Думаю о многих вещах. Но как-то по-женски, беспорядочно. В моем возрасте и положении, обеспеченном пенсией, порядок ни в чем уже не обязателен. День проходит за днем, трудно сказать, что теперь важно, а что не важно. Порядок, право, мне уже не нужен. В юности я часто думала, что мне не повезло с родителями. Будь моя воля, я выбрала бы других. А со временем поняла, что просто самим родителям не повезло в жизни. Еще девочкой я мечтала о многих вещах, составляющих девичье счастье и столь важных в ту пору, хотя взрослые думают обо всем этом совсем по-другому. И как они ошибаются, считая, что новые туфельки или платье не имеют для девушки особого значения. Но были и другие вещи, куда более дорогие сердцу и недостижимые. Не знаю, что бы я отдала, лишь бы прогуляться с мамой по городу. По Национальному проспекту, по Пршикопам, Вацлавской площади. Ходить, разглядывать витрины и выбирать для себя что-нибудь красивое, воображая, будто у нас уйма денег.

Моя матушка так никогда и не дала заманить себя в парк, который был у нас под окнами. Она, конечно, выходила из дому, но всегда одна. Говорила, что идет на кладбище, и, конечно, так оно и было, но с какой великой радостью я бы тоже пошла туда только ради драгоценного ощущения, что иду с мамой.

А сколько было мелочей, о которых я грезила и которые — как мне теперь думается — она могла бы подарить мне, если бы… Вот именно: ЕСЛИ БЫ. Мой муж в пору своего восхождения над этим ЕСЛИ БЫ высокомерно смеялся, скаля свои красивые зубы, и говорил, что это лазейка для слабаков. Если человек и вправду чего-либо хочет, он, конечно, добьется. Но это не совсем так. Со временем мне даже расхотелось зарабатывать деньги ради того, чтобы купить себе ту или иную милую безделушку, я мечтала только о том, что не зависело от меня, — о том, что хотела бы получить от мамы. Мужу я не перечила. Женщине трудно доказать мужчине, что он ошибается. Особенно когда ты любящая жена и всего-навсего домохозяйка, думающая прежде всего о том, чтобы твой преуспевающий муж мог спокойно покорять вершины.

Самонадеянный человек видит мир иначе и не признает чужого взгляда. Да и вообще речи не было о каком-то обмене взглядами, я ведь своего не выражала. Просто рассказала о том, что мучило меня в юности, а уж потом слушала только его. Мне было больно сознавать, как мало я его интересую и как быстро он со всем расправляется. Как легко прописывает рецепты на все случаи жизни. После каждого такого наставления, которое Павел любезно давал мне, жене-домохозяйке, — это было всегда не более чем наставление — в моей душе оставался крохотный шрамик. Если бы я тогда знала и понимала столько же, сколько теперь… Вот опять это многажды осмеянное «если бы». В конце концов, муж был прав. А впрочем, может, и не был, он ведь сам тогда…

В эти розовые холодные сумерки я пытаюсь представить себе, что было бы, начни я все заново. И с удивлением прихожу к мысли, что, видимо, то же самое. Чтобы жить иначе, мне надо было родиться в другой семье или с другим характером. Когда у меня появились дети, я не раз давала себе клятву, что воспитаю их свободными людьми и никогда не подчиню своей воле столь возмутительным образом. Матушка, наверное, сказала бы, что господь бог покарал меня за мою гордыню. Только то была не гордыня, а любовь.

Меня пробрало холодом, словно сердце мое стиснули огромные жестокие руки. Я быстро накинула кофту и пошла в сарай за буковыми поленцами. Звезды уже высыпали и холодно мерцали. Было, верно, за полночь. В доме ни одни часы не ходили, время уже не интересовало меня. Огонь разгорелся. Будь у меня семья, пришлось бы ломать голову, какой сделать ужин. Потом вымыть посуду, все приготовить на утро, целая цепь мелких обязанностей, таких утомительных и таких спасительных.

Прогудел далекий поезд. Это скорый на линии Прага — Регенсбург — Мюнхен и далее — такая резкая слышимость к дождю. Но на дворе мороз, колючий, предвесенний. Значит, снова будет снежить, хотя пошла вторая половина марта. Пора бы уже цвести белоцветникам и подснежникам. Я поставила воду для чая. Да, надо бы купить шерсти и начать вязать. Для кого? По соседству уйма детей. Когда-то я читала — теперь у меня уже нет терпения следить за чужими судьбами, — что благородные дамы в горькие поры жизни перебирали свои драгоценности. Мое же обручальное кольцо пошло на золотую коронку. Те, что победнее, перекладывали стопы белья, что получили или собирали в приданое. И это не для меня. У кого же в наше время сохранилось спальное белье дюжинами? В основном я оставила его в Праге. Могли бы сохраниться фотографии, но их я сожгла. Казалось, если потеряла столько, так не нужно вообще ничего.

Однажды в начале ноября, когда дни коротки и в домах рано зажигаются огни, когда улицы тонут в меркнущей синеве, а