Фаза ингибиторов - Рейнольдс Аластер

– Многое бы изменилось, – тихо сказала Николя, – если бы выяснилось, что она не единственная выжившая.

Я коротко кивнул, предпочтя не развивать тему. Следовало сообразить, что новости об уловленных сейсмофонами ударах обязательно просочатся за пределы Святилища, особенно если учесть, что я сам выступил против их засекречивания.

Мы сыграли три партии, и Викторина наголову разбила нас с Николя. Потом усталость взяла свое, и мы все стали готовиться ко сну.

– Были слухи, – тихо сказала Николя, когда мы сидели вдвоем, допивая чай, – будто что-то приближается с востока.

– Именно так. Слухи, и ничего больше.

– Нейт Маснек спрашивал про странные звуки, а я что-то слышала про шаги.

– Не стоит обращать внимание. Никто не стал бы высаживаться в девяноста километрах отсюда, чтобы после идти пешком по поверхности.

– Может, они ничего не знают про нас.

– В таком случае слишком уж странное расстояние – всего лишь девяносто километров. Это выглядит полной бессмыслицей. Если бы они обнаружили наше присутствие, то сели бы ближе. Может, не прямо у нас над головой, но и не в десятках часов пути. А случайный гость высадился бы где угодно на Михайловом Дне, но только не в этом секторе. – Я улыбнулся, стараясь успокоить Николя, хотя сам с трудом сдерживал страх. – Думаю, все намного проще: эти сейсмофоны не слишком надежны, а кабели, соединяющие их с Солнечным Долом, вполне способны повредиться. Пусть на поверхности не бывает непогоды, зато геология дает о себе знать. Температура хаотически меняется, кора планеты сжимается и растягивается, и стоит какому-нибудь кабелю лишь потереться о камень, чтобы мы получили ложный сигнал.

– В последние недели вообще творится что-то загадочное. Сперва Рюрик Тэйн, потом тот пришелец. А теперь возвращаешься ты, когда мы уже думали, что тебя нет в живых, и привозишь подарок для нашей общины, причем весьма своеобразный. Никто не знает, что обо всем этом думать, Мигель. Будто какое-то дурное предзнаменование. – Она улыбнулась, спеша заверить меня, что пока не готова поверить предрассудкам. – Слишком много неясного. Мы все выживаем, не зная, чего ожидать. Вряд ли это можно назвать нормальной жизнью. – Она кивнула в сторону спальни, где засыпала ее дочь, которой, как я надеялся, снились настолько приятные и беззаботные сны. – Если бы ты узнал, что всем нам станет хуже, ты бы мне рассказал, несмотря на запреты твоего Святилища?

– Рассказал бы.

– Что ж, ладно. Ложись спать, и крепкого сна – я еще никогда не видела тебя таким усталым, как в последние дни. А завтра, если все будет хорошо, твоя пассажирка заговорит.

Поздним утром я вышел из своего кабинета и направился в лазарет, куда меня вызвала Киргиу, дежурный врач. Видимо, такой же вызов получил и Валуа – мы едва не столкнулись в каменном тоннеле, соединявшем две части Святилища.

– Альмы с нами не будет? – спросил я.

– У нее хватает проблем, друг мой, помимо твоей выжившей любимицы.

Я удивленно взглянул на него – нервный тон звучал непривычно в устах невозмутимого Валуа. Похоже, напряжение последних дней отразилось на всех нас, выставив напоказ наши слабости.

– Все те же странные шумы с сейсмофонов?

– Нет, хотя в данных обстоятельствах настроение они не поднимают. – Валуа понизил голос, хотя вряд ли кто-то мог нас подслушать. – Петр и Савл пропали.

Я понял, что он имеет в виду, пусть и надеялся, что ослышался. Петр и Савл – два наших сторожевых спутника-апостола, часть общесистемной сети раннего предупреждения.

– Пропали? В смысле, замолчали?

– От них не поступил сигнал состояния. Он посылается не по четкому расписанию, а в пределах окна, когда мы должны его принять. Окно было, а сигнала не было. Мы дождались, когда Михаил немного оживится, и послали запрос. – Видя мою растущую тревогу, он добавил: – Маломощный, в самом нижнем диапазоне, по обычному протоколу, нацеленный на Петра и Савла.

Я прошел несколько шагов и спросил:

– И что?

– Ответа не последовало. Такая команда обязательна к исполнению; если апостол ее получает, он подтверждает прием вне зависимости от активности Михаила или иных факторов, влияющих на работу. При серьезной поломке апостол имеет возможность перейти в режим самовосстановления. Такое уже случалось – после удара метеорита, достаточно малого, чтобы повредить спутник, но не уничтожить его. Иногда они возобновляют работу самостоятельно, иногда приходится лететь и чинить их. Но чтобы замолчали два одновременно…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Что ж, у нас осталось еще десять – вполне достаточное покрытие. Конечно, если все они работают как надо. – Я успокаивающе похлопал Валуа по плечу, пожалев, что рядом нет никого, способного оказать мне такую же любезность. – Как-нибудь справимся, Морган. Это только на общем фоне кажется, что все плохо, но тут нет ничего такого, с чем мы не сталкивались раньше.

– И все-таки что-то не так, Мигель. Всерьез и по-настоящему не так.

Мы как раз подошли к лазарету, и Валуа кивнул на застекленный отсек, где держали пассажирку.

– Что-то не так с этой… если не ошибаюсь, Брианной Бетанкур?

Доктор Киргиу и ее коллеги готовились извлечь женщину из капсулы. Та уже была открыта, ее верхняя часть лежала в стороне, будто снятая крышка гроба. Врачи в халатах и масках рылись в капсуле руками в перчатках и какими-то инструментами. Высокая, сутуловатая Киргиу стояла сбоку, держа планшет, а ее коллега водил сканером вдоль капсулы.

Понять, что происходит, было нелегко. Кроме врачей, капсулу окружали тележки с мониторами, системы жизнеобеспечения (пока не работавшие, но пребывавшие наготове) и нагруженные мешками с разноцветными медицинскими растворами стойки.

Я нажал вделанную в перегородку кнопку интеркома:

– Доброе утро, доктор Киргиу. Спасибо, что позвали меня. Могу я узнать, как скоро она очнется?

Высокая женщина подняла взгляд от планшета, и из решетки над окном послышался ее голос:

– Она уже очнулась бы, если бы не наши анестетики, администратор. Как только она начала подавать признаки жизни, мы погрузили ее в сон. Надо проверить еще раз ее кровь и сделать последние анализы.

Пока пассажирка пребывала в анабиозе, врачи просверлили капсулу и взяли крошечный образец ткани. Этого вполне хватило, чтобы проделать ряд основных анализов и подтвердить (насколько это было возможно), что она человек, а не созданный волками конструкт. Врачи также проанализировали образец на известные нам заразные болезни, после чего взяли у Брианны кровь, костный мозг и спинномозговую жидкость. Вероятно, все это подверглось еще десятку тестов, слишком сложных для того, чтобы пытаться объяснить мне их суть. Киргиу повернула планшет экраном ко мне, там ползли туманные контуры знакомых частей тела: таза, ребер, плеч и черепа. Хоть я и не был хирургом, ничто из этого не выглядело искусственным даже при самом высоком разрешении сканера. Мозг не нарушали никакие имплантаты, на теле отсутствовали следы травм.

Киргиу вновь провела сканером вдоль туловища пассажирки.

– Стоп! – сказал я. – Я что-то заметил. Проведи немного назад, вокруг грудной клетки.

– Что ты заметил? – спросила Киргиу.

– Не знаю. Что-то сплошное, где-то в груди. Какое-то уплотнение, вроде имплантата. Размером примерно с кулак. Похоже на искусственное сердце.

– Там ничего нет, Мигель. – Она поводила сканером в интересовавшей меня области. – Кости, мышцы, легкие, сердце. Обычные ткани, обычные органы. Ничего механического.

– Клянусь, я что-то видел.

– Сканер все записывает. Я воспроизведу. Отмотать на тридцать секунд?

– Думаю, вполне хватит.

Киргиу снова пустила воспроизведение. Я не сводил глаз с экрана, пока мы не добрались до того момента, когда Киргиу по моей просьбе вернула сканер к грудной клетке.

– Там ничего нет, – осторожно повторила она, ожидая моих возражений.

Но сказать мне было нечего – я тоже видел запись, и в ней не обнаружилось ничего необычного.