Практика по фольклору - Елена Саринова

— Поймала! Держу! — недавняя пострадавшая, ухватив распластанного на земле Фроша за штанину, явно метилась прижать оного для надежности еще и собой.

— Да мать же твою! — рванул студент обратно и бедный подросток чуть этой части гардероба вовсе не лишился. Но, тут в действо включилась городская стража. Правда, начальник ее сам в драку не полез, но студенту вполне хватило и двоих его подчиненных. И он только успел перебросить ношу мальцу, а потом ему страшным голосом проорать. — Уходи, давай!

— А ты?! — придерживая штаны, запрыгал Фрош на другой стороне улицы.

— Уходи, я сказал! — ныряя в сторону от прямого удара, выкрикнул Иван. А потом нашему герою уже стало не до упрямого подростка… Правда, минуты через две…

Вот если в жизни своей всегда искать хорошие стороны, то, по сравнению с последними днями, Ивану Вичнюку очень даже повезло. Во-первых, его в городской тюрьме накормили. Сначала завтраком, потом — обедом. А сейчас он предвкушал ужин. А, во-вторых, он, наконец, отоспался. В тишине и покое, никуда больше не спеша. Это — из хорошего. Теперь, из «остального»: Прокурату нашего конокрада не сдали. Да его и допросить толком не удосужились. Хотя, данный сценарий был вполне предсказуем, потому как в любом населенном пункте любой стражник желает есть и пить не хуже любого прокуратского приора. Но, в отличие от этого самого приора, он, бедолага, жалованьем не вышел. А, значит, приходится кое с кем «тесно дружить», компенсируя разницу в оном. В Зимени городская стража, по всей видимости, дружила с графом Титкиным. А значит, нашему студенту суда не видать. Точнее, он будет, но, не в привычном смысле этого слова (с обвинителем, защитником, тремя судьями и румяными от стыда родственниками). Все пройдет гораздо скромнее и интимнее. Хотя, если бы, например, Ивана Вичнюка судил тот самый, бывший покровитель недавно знакомого ему суккуба, приговор бы вышел не менее красочным… Да… А интересная у вас жизнь, студент Вичнюк. Насыщенная… И к чему она вас приведет?

Но, как ни странно, Иван, лёжа на тюремной лавке, думал сейчас не об этом. Он вспоминал тщедушного Фроша. Вспоминал, прикидывал и подсчитывал. В итоге выходило не так «хорошо», как у него самого сейчас. Ведь, оставшиеся до Куполграда около тридцати миль, подростку за день явно не пройти. Это, если пешком. Правда, когда он начинал представлять, кто и на чем может Фроша бесплатно подбросить, выходило совсем уж муторно. Ведь не всегда на пути попадаются такие, как почтарь с сыном — студентом. Да и опыт общения последних дней тоже наводил на определенные мысли. Не то о фатуме, над одним из них уж точно зависшем. Не то о какой-то «загадке» судьбы, где все величины до сих пор неизвестны… И Иван Вичнюк бы многое сейчас отдал, чтобы взглянуть хоть одним глазом на худого подростка, шагающего по обочине тракта в сопровождении черного лохматого пса. Взглянуть и удостовериться, что…

— И нечего так пихаться. Я ведь сам сюда…

— Мать же твою, лиственницу! Словили?

Усатый тюремщик, толкнувший в камеру Фроша, насмешливо раззявил рот:

— Ага, как же. Сам сдался. Камушки в окно пулял, идиот малой. Сказал, что, это он — главарь банды. Смешно, конечно, да таких идиотов на свободе держать… — уже закрывая дверь, физиономией изобразил он полную в том нецелесообразность. И громко задвинул внешний засов.

Бывшие же подельники уставились друг на друга. Хотя, сами ведь желание изъявляли, господин Вичнюк? Вот вам — «худой подросток». Хоть двумя глазами на него пяльтесь, хоть…

— Иван, как тебя избили и ты весь в…

— Я тебе что сказал? — сжав содранные кулаки, процедил студент.

— Ива…

— Я тебе что сказал делать?! — вовсе подскочил тот с лавки. — Какого хоба ты вытворяешь?! Ты хоть понимаешь, во что встрял? Ты понимаешь, что нас властям сдавать не станут? И поблажек по возрасту тебе не дадут, а лучшее, что тебя ждет — месяц бесплатной чистки элитных конюшен. Лучшее. Не говоря уж…

— Иван, я все понимаю, — храбро выкрикнул Фрош. Так храбро, что студент на миг даже удивился:

— Да, неужели?

— Ага, — кивнул малец. — Я все прекрасно понимаю. И поэтому так поступил. И так… поступлю! — и, с ходу обхватив студента за шею, повис на нем в неумелом, но очень убедительном поцелуе.

В первый момент наш герой, вместе со способностью дышать, потерял и все эмоции оптом, а уже через мгновенье, внезапное осознание случившегося так его потрясло, что он, взревев, с силой отбросил подростка к противоположной стене. Фрош звучно об нее приложившись, на подогнутых ногах сполз прямо на пол. И, не открывая глаз, там затих. А вот Иван, очнувшись вновь, испугался уже всерьез:

— Фрош! Да хобьи выкрутасы и что ты вообще… — подскочил он к мальцу и шлепнулся перед ним на колени. Потом осторожно потряс за плечи. — Фрош, ты живой? — худенькое тело, вдруг дернулось, и прямо под пальцами Ивана пошло мелкой дрожью. — Фрош! — сгреб его парень в охапку, прижав к себе. И в следующий миг своим собственным торсом ощутил наличие на груди Фроша того, что совсем не вписывалось в образ обычного пацана. В голове у студента, вдруг, будто прояснилось, как молочная пелена с глаз сошла, и наш «прозревший» герой ошарашено выдохнул. — Что здесь вообще происходит? Ты, вообще… кто?

— Хороший вопрос, — тихо хмыкнули ему в правое плечо. — И у меня обязательно будет время ответить. Но, я точно Фрош. Меня так, и в правду, зовут. Только лет мне не четырнадцать, а шестнадцать, — шевельнулся, да, тьфу ты, шевельнулась в руках парня девушка. — Иван?

— Что? — опомнившись, разжал тот руки, выпуская на свободу преображенного подельника.

— Погоди чуть-чуть. Мне надо проверить и мы отсюда с тобой…

— Куда?

— В столицу, мать твою альма матер. Через ближайшую канаву, где у меня сумка и Геша. Только, погоди, — подскочила Фрош и принялась разминать кисти рук. — Я три года этим не занималась. Надо вспомнить… Иван.

— Что?

— Отомри и… смотри, — маленький прозрачный шар со светящимися внутри него мотыльками завис прямо перед студенческим носом, и через миг рассыпался. — Мое любимое детское волшебство… Ну, пробую, — еще раз тряхнув правой рукой, сложила она пальцы в знак, и прямо посреди сумрачной камеры огненным канатом вспыхнула высокая полукруглая арка. — Иван, нам пора. Сюда в любой момент могут нагрянуть. Меня на входе проверили, но я тогда была еще «пустая». Да и мало ли где у них помимо дверей «оповещателей» натыкано. Иван, пошли.

— Пошли, — выдавил студент, поднимаясь на ноги…

— Нет, ты мне, друг, скажи: я сильно смахиваю на идиота?

— Ты? — Марат, уже давно клюющий за столом носом, приподнял из ладони подбородок и усердно прищурился. — Нет. За прошедшие три минуты значительных перемен в тебе не произошло.

Иван, даже с сожалением, вздохнул:

— А я вот не уверен, что, не идиот. Иначе бы точно заметил, — изобразил он руками сначала хлопающие ресницы, а потом некоторые выпуклости, скорректировал их по размеру и, наконец, остановившись на среднем, так и замер. — Ну как такое можно не заметить?

Марат терпеливо скривился:

— Она ж тебе сама сказала, что бабка ее ученая меры приняла — накинула на тебя кое-что. А иначе бы ты ее так и не шандарахнул об стену. Там бы, в этой камере, совсем другая развязка нарисовалась.

— Угу, — уставился в пустую чарку Иван. Он себе, честно сказать, подобный вариант представлял с огромным трудом. И вообще на «обновленного» Фроша смотреть лишний раз опасался. И тут ничего с собой не поделать. — Шандарахнул, не шандарахнул. Да как вообще можно отправляться в путь с тем, кто неминуемо должен тебя возненавидеть? Причем до такой степени, чтоб еще и… шандарахнуть. Мать же вашу, магию.

— Это… да. А, знаешь, что?

— Что? — вскинул наш герой на друга глаза.

— Иди ко ты спать. А завтра с утра — к нашему лекарю и потом, что?

— Потом — дописывать практику. Мне ее послезавтра с утра сдавать, — осторожно потрогал Иван свой свежеподбитый левый глаз. — И я, действительно, того… пойду ко на свою койку.

— Ну-ну, — со вздохом проводил его взглядом Марат. — Собиратель фольклора на рожу и другие части тела…

Весь следующий день наш герой провел в заботах (о собственном здоровье) и трудах (на собственное же благо). Обложившись в университетской библиотеке книгами по символике, кое-как накарябал отчет. Потом по памяти воспроизвел утерянное «Лягушачье счастье». В итоге оно получилось раза в полтора меньше, и вообще вышло каким-то сомнительным. Потому как на образ сказочной лягушки все время накладывался совершенно другой. Но, о нем Иван вовсе старался не думать (а то, мало ли — вдруг, опять накроет фатумом?). А ветреным и солнечным утром тринадцатого июня наш студент пошел «сдаваться».

Госпожа профессор встретила его настороженным прищуром. Хотя, это лишь в первый момент. Потом студент Вичнюк, качнувшись за стол напротив, отделился от слепящего прямоугольника окна…