Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне очень надо ее найти.
— Послушай, я работаю, мне некогда с тобой болтать.
— Она ночует у вас?
— Нет. Я попросила ее идти на все четыре стороны и больше ко мне не приходить. Я не могу ее содержать. Она ела за мой счет, бездельничала целыми днями, даже не пыталась найти работу.
— Вы знаете, где она?
— По слухам, ночевала в каком-то приюте, не знаю, в каком именно, но обычно там надолго не задерживаются.
За моей спиной дама в зеленом пальто, с наполненной до краев тележкой, демонстрировала явное раздражение. Я поблагодарила Женевьеву и вышла на улицу. Снова метро, на этот раз до площади Бастилии, оттуда пешком до Шарантона. Напротив дома номер 29, прямо на тротуаре позади здания Оперы, в точности как описывала Но, стояла палатка, настоящее эскимосское иглу. За ней громоздились разнокалиберные картонные коробки, тряпичные тюки и рваные одеяла. Полог палатки был закрыт. Я позвала, подождала несколько минут и нерешительно потянула за молнию. Просунув голову внутрь, я чуть не задохнулась от жуткой вони. Опустившись на четвереньки, я наполовину вползла в палатку в поисках признаков человеческого присутствия (в детстве мы с кузенами играли в детективов — и я была лучшей). Осмотрелась. Пустые пакеты, жестянки из-под пива.
— Эй ты!
Вздрогнув от неожиданности, я хотела встать на ноги, но наступила на шнурок и растянулась во весь рост. Надо мной возвышался какой-то мужик. Ухватив за шиворот, он вытащил меня из палатки и рывком поставил на ноги. Нет, все-таки если бы я была оснащена функцией «немедленного исчезновения», меня бы это очень устроило.
Лицо у мужика было красным, и от него сильно пахло вином. Мне стало страшно.
— Что ты здесь делаешь?
Сердце билось где-то в горле, понадобилось не меньше минуты, чтобы издать хоть какой-то звук.
— Тебе никогда не говорили, что нельзя вламываться к людям?
— Простите… Я… я ищу Но… Она говорила мне, что вы знакомы…
— Не помню такой.
— Н-ну… Брюнетка, с голубыми глазами, не очень высокая, волосы как у меня, только покороче. Она спала с вами несколько раз, ой, то есть я хотела сказать, ночевала у вас в палатке.
— Ну да, ну да… Что-то такое припоминаю.
— Вы не знаете, где ее можно найти?
— Послушай, мне на хрен сдались все эти проблемы. И вообще, у меня своих дел полно, вали отсюда.
— А вы давно ее видели?
— Сказал же, отвали!
— Ну пожалуйста, может, вы догадываетесь, где она?
— Ну ты даешь! Своего не упустишь, а? Ну да, я выручаю людей время от времени, пускаю их на ночь-две, но потом я о них забываю.
Он разглядывал меня в упор — пальто, сапоги, прическу, потом почесал затылок с таким видом, будто не может решить, как быть.
— Сколько тебе лет?
— Тринадцать. Почти четырнадцать.
— Ты ее родственница?
— Нет.
— Иногда она хавает в муниципальной столовке на улице Клеман. Я сам ее туда отправил. Пару раз видел ее там. Ну все, теперь отваливай.
Вернувшись домой, я вошла на сайт Парижской мэрии, нашла точный адрес столовой, о которой мне сказал знакомый Но, часы ее работы и номер телефона. Еда подается между 11.45 и 12.30, талоны раздают с 10 часов. Все последующие дни я исправно дежурила на улице Клеман, разглядывая людей, которые стягивались заранее, стояли в очереди, входили и выходили. Я так и не увидела Но.
16
Сегодня последний день каникул, очередь в столовую растянулась на пятьдесят метров, двери еще закрыты. Куртку Но я замечаю издали. По мере того как я подхожу все ближе, ноги слабеют, мне надо немного помедлить, собраться с духом, надо произвести в уме какой-нибудь невероятно сложный подсчет — я всегда так делаю, когда вот-вот заплачу или чувствую, что убегу. Даю себе десять секунд, чтобы найти три слова, начинающихся на «h» и оканчивающихся на «е», и произвести деление какого-нибудь сложного числа с бесконечным остатком. Она видит меня. Смотрит прямо в глаза. Ни единого жеста, ни улыбки, поворачивается ко мне спиной, словно мы незнакомы. Я подхожу вплотную, заглядываю ей в лицо, она изменилась, губы кривятся в горькой гримасе, и вся она кажется какой-то заброшенной, сломленной. Делает вид, будто не замечает меня. Она стоит в очереди между двумя мужчинами и даже не пытается шагнуть мне навстречу. Так и стоит за спиной толстого человека, уткнув лицо в шарф. Вокруг вдруг все смолкают, настороженно смотрят на меня, разглядывают с ног до головы.
Я хорошо одета. У меня теплое пальто с исправной молнией, начищенные кожаные сапоги, фирменный рюкзак. Мои волосы недавно вымыты и гладко причесаны. В логической игре, где надо найти чужака, меня можно вычислить мгновенно.
Беседы возобновляются, но голоса звучат глуше. Я делаю еще шаг к ней. Она резко оборачивается, гневно смотрит на меня.
— Чего тебе здесь надо?
— Я искала тебя…
— Что тебе еще от меня надо?!
— Я волновалась за тебя.
— У меня все хорошо, спасибо.
— Ты…
— Все хорошо, ясно? Все прекрасно. Ты мне не нужна.
Она повышает голос, очередь начинает переглядываться, перешептываться, до меня долетают обрывки фраз — что происходит, эта девчонка, чего ей надо, — я не успеваю ничего добавить, как Но резким движением выталкивает меня из очереди, я поскальзываюсь, по-прежнему не отрывая взгляда от ее лица, она вытянула перед собой руку, не позволяя мне приблизиться.
Мне хотелось сказать, что это я нуждаюсь в ней, что я не могу ни читать, ни спать, что она не имеет права бросать меня вот так, даже если это все абсурдно и должно быть наоборот, но ведь я давно поняла, что мир вертится наоборот, достаточно лишь посмотреть вокруг; мне хотелось сказать, что мне ее не хватает, даже если это глупо, потому что это ей всего не хватает, всего самого необходимого для жизни, но я тоже совсем одна, и я пришла за ней.
Двери столовой открылись, и очередь начала продвигаться быстро.
— Лу, сказала же тебе, убирайся! Ты меня достала. Тебя все это не касается, Это не твоя жизнь, понимаешь ты, не твоя жизнь!
Она проорала последние слова с удивительной яростью, я отступаю, по-прежнему не спуская с нее глаз. Потом поворачиваюсь и медленно бреду прочь, через несколько метров оглядываюсь в последний раз, вижу, как она входит в здание, она тоже оборачивается, на пороге замирает, кажется, она плачет, но люди напирают, толкают ее, ктото орет, она грубо ругается в ответ, сплевывает на землю, какой-то мужчина сильно толкает ее вперед, и она исчезает в темноте подъезда.
Я плетусь к метро, тупо следуя серой кромке тротуара, считая по дороге количество урн, зеленых с одной стороны и желтых — с другой. Кажется, что в этот момент я ее ненавижу, ненавижу всех бомжей на свете, им следовало бы быть повежливее и почище. Так им и надо, раз они не хотят приложить хоть немного усилий, вместо того чтобы только выпивать и бездельничать.
17
Глядя в небо, я обязательно спрашиваю себя — где же оно заканчивается? На сколько миллиардов километров оно простирается? Из своей новой книги я кое-что узнала, там целая глава посвящена этому вопросу. По различным наблюдениям, опирающимся в большинстве случаев на теорию Большого взрыва, возраст Вселенной составляет 13,7 миллиарда лет. Спустя приблизительно 300 ООО лет после ее рождения свет получил возможность свободно распространяться, иначе говоря, Вселенная стала видимой. Именно тогда свет от самого удаленного объекта Вселенной достиг ее противоположного края. Это излучение принято называть теперь «видимый горизонт», и равен он лучу длиною в 13,7 миллиарда световых лет. За пределами этого расстояния ничего не видно, и неизвестно, простирается Вселенная дальше или нет. Непонятно даже, имеет ли смысл сам вопрос. Вот почему люди предпочитают оставаться в своих домах, в своих маленьких квартирках с их жалкой мебелью, чашками-плошками и всем таким — из-за головокружения. Потому что, если мы высунем нос наружу, перед нами сразу встанет вопрос: какую роль играем мы, бесконечно маленькие, в этом пространстве, бесконечно большом, и вообще — кто мы такие?
Вечерами, когда отец возвращается домой, я осаждаю его вопросами, на которые он не может ответить. Он ищет в справочниках, в словарях и в Интернете, никогда не отступая, даже если он очень устал.
Однажды я спросила, что такое «теллурический». Он явно предпочел бы посмотреть какой-нибудь сериал про полицейских, которые проводят свои дни в решении запутанных загадок и погоне за преступниками, но и у них, как у простых смертных, полно проблем — и с деньгами, и в личной жизни. Вместо этого отец зарылся в справочники, чтобы дать мне точное определение. Если бы он хотел, то тоже мог бы быть симпатягой-детективом, как в сериалах. Он никогда не нервничает, у него есть кожаная куртка, больная жена и непростая дочь переходного возраста, — короче, все ингредиенты, необходимые для того, чтобы зрители его полюбили и переживали, как бы с ним не случилось несчастья.
- Отдайте мне ваших детей! - Стив Сем-Сандберг - Современная проза
- Теплые острова в холодном море - Алексей Варламов - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Костер на горе - Эдвард Эбби - Современная проза
- Перед cвоей cмертью мама полюбила меня - Жанна Свет - Современная проза
- Два брата - Бен Элтон - Современная проза
- Амулет Паскаля - Ирен Роздобудько - Современная проза
- Туфли (рассказы) - Полина Клюкина - Современная проза
- Узница. 11 лет в холодном аду - Урмила Чаудхари - Современная проза
- Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник) - Ирэн Роздобудько - Современная проза