Сияние алчных глаз - Марина Серова

Наконец фары «Жигулей» высветили впереди знакомую арку. Николай Евгеньевич въехал во двор — уютный прямоугольник, образованный несколькими кооперативными домами, и затормозил возле ряда железных гаражей, стоявших в середине двора. Он немного гордился тем, что ему удалось обзавестись гаражом, который находился в двух шагах от дома. Процесс установки «Жигулей» в гараж занял у него около десяти минут. Заперев ворота, счастливый от того, что не надо больше ни о чем беспокоиться, он расслабленной походкой направился к дому.

Снег продолжал падать. Он стал даже еще гуще. Сквозь пелену летящих снежинок со всех сторон пробивался свет многих окон. Час был довольно поздний, и двор казался совершенно пустым.

Николай Евгеньевич с удовольствием представил себе, как он войдет в теплую квартиру, устало поцелует жену, а потом с аппетитом поужинает. Хорошо было бы, если бы младший сорванец сегодня ничего не натворил. Николаю Евгеньевичу совершенно не хотелось исполнять роль наставника и судьи — он совершенно выдохся. Единственное, чего он жаждал — это плотного ужина и приятной бездумной полудремоты у телевизора.

Он поднялся на крыльцо и толкнул дверь подъезда. Внутри царил полумрак — кто-то опять выбил лампочку на площадке первого этажа. Николай Евгеньевич покачал головой и шагнул на нижнюю ступеньку.

Внезапно он понял, что находится в подъезде не один. Запоздало вздрогнув, Подколдин обернулся. Следом за ним шел высокий сутуловатый мужчина в куртке с капюшоном, накинутом на голову. На плечах его не было и следов снега — видимо, он стоял в тамбуре, и Подколдин в темноте просто его не заметил.

Предательский холодок страха шевельнулся в груди. Николай Евгеньевич не считал себя трусом и полагал, что может постоять за себя. Поэтому он попытался проигнорировать страх. Было совершенно невозможно представить, чтобы с ним случилось что-то плохое в подъезде собственного дома. Он заставил себя не смотреть на незнакомца и шагнул на следующую ступеньку.

В тот же момент сверху послышалось шарканье подошв, и навстречу Подколдину сбежал еще один тип в надвинутом на лицо капюшоне. Его массивная фигура почти перегородила проход, и Николай Евгеньевич был вынужден остановиться. Невольно он побледнел.

Ему захотелось закричать, но в тот же миг сильная рука обхватила сзади его горло и сдавила так, что у Подколдина перед глазами поплыли черные круги. Он дернулся всем телом, но человек, удерживавший его, обладал мертвой хваткой.

Тип, стоявший наверху, в два прыжка подскочил к Николаю Евгеньевичу и нанес мощный удар в живот. Подколдин захрипел и повис на руках нападавших.

Его развернули рывком и безжалостно ударили лицом о стену. Очки в роговой оправе разлетелись вдребезги. Кожаная кепка улетела под лестницу. Из рассеченного лба хлынула кровь. Но Подколдин ничего этого уже не осознавал — он потерял сознание.

Налетчики опустили обмякшее тело на пол и быстро обшарили карманы. Все, что показалось ценным, они забрали — бумажник, документы, ключи. Перед тем как уйти, один из них решил нанести еще удар напоследок и уже примеривался, как это сделать половчее, но второй остановил его.

— Хватит с него! — буркнул он. — Он хлипкий, может не выдержать. Сказано было — до смерти не бить.

— Тогда мотаем отсюда! — зло прошипел первый. — Меня уже тошнит от этого подъезда.

Они повернулись и один за другим выскользнули на улицу, даже не скрипнув дверью.

* * *

Не скажу, что разговор с охранником караваевского дома у меня не получился, но он стоил мне огромных трудов. Здоровенный гориллоподобный парень оказался несговорчив и пуглив, как девушка. Впустить меня во двор он отказался наотрез и только после долгих уговоров согласился сам выйти из ворот, постоянно при этом оглядываясь, словно опасался, что, пока я отвлекаю его разговорами, дом обчистят мои предполагаемые сообщники.

Мне пришлось пустить в ход все обаяние и кое-какое денежное вознаграждение, чтобы охранник разговорился. Но наконец он оттаял и даже почувствовал ко мне некоторую симпатию, особенно когда в его лопатообразную ладонь перекочевала бумажка с портретом президента Джексона. В конце концов я узнала, что хотела: парень клятвенно заверил, что никакой шапки на погибшем не было — ни на нем, ни где-то рядом.

— И вообще это подстава, — мрачно заключил он. — Кто-то решил сделать Ильичу западло, так и напишите в своей газете! Тем электричеством, которое шло у нас по забору, даже кошку не убить! А теперь мы его вообще отключили… — В голосе его звучала искренняя обида.

Пообещав написать в газете чистую правду, я рассталась с бдительным стражем и поехала к себе в гостиницу. Наступали ранние сумерки, дул неприятный ветер, серый пейзаж вокруг навевал хандру. Я решила запереться в номере и хорошенько все обдумать. Какая-то ниточка у меня теперь в руках была, и вела она именно в том направлении, которое представляло для меня интерес. Но уж слишком тоненькой и ненадежной она пока казалась!

Расплачиваясь с таксистом, я подумала, что первый день расследования влетел мне в копеечку, и с учетом этого жизнь в Приозерске может оказаться куда дороже, чем в лучших столицах мира. Но делать было нечего — обстоятельства складывались пока не самым удачным образом.

Обдумывая эти обстоятельства, я пришла к выводу, что без следователя Кострова, занимающегося гибелью Аникина, мне в этом деле не обойтись. Рано или поздно, но придется вступить с ним в контакт. Из его поведения сразу станет ясно, какую линию он гнет. Только сначала нужно собрать все доступные свидетельства. С надеждой, что к утру мой новый знакомый раздобудет еще одно такое свидетельство — и, возможно, совсем немаловажное, — я легла спать.

С утра я первым делом отправилась в редакцию «Вашей недели». Душу мою все-таки терзали сомнения — не было полной уверенности, что Борзой сумеет правильно распорядиться отпущенными ему финансами.

Едва я переступила порог редакции, худшие опасения начали сбываться. Меня поразила неестественная тишина и отсутствие кофейного запаха. Уборщица, возившаяся со шваброй в конце коридора, неприветливо сообщила, что никого нет. Однако внезапный треск одинокой машинки, донесшийся из-за двери с табличкой «Корреспонденты», опроверг ее слова. Я заглянула в кабинет и увидела уже знакомого мне молодого человека с бледными глазами, который сидел за пишущей машинкой, как прикованный.

— Где Борзой? — бесцеремонно осведомилась я.

— Нету его! — стандартно ответил молодой человек.

— Может быть, он у редактора? — подсказала я ему.

— Редактор в больнице, — огорошил меня корреспондент.

— Вы хотите сказать, что Борзой именно там?

— Не знаю я, где ваш Борзой! — неожиданно вспылил молодой человек. — Заладили: Борзой, Борзой!

— У вас, наверное, проблемы с карьерой? — сочувственно заметила я, подумав, что в парнишке говорит профессиональная ревность. — Не опускайте руки! А главное — не показывайте никому своего раздражения. Люди не любят неудачников. Забудьте о своих неудачах, начните все сначала. И вы увидите, что дело пойдет на лад.

Молодой человек сделал плаксивое лицо и сказал:

— Если бы вы были мужчиной, я бы знал, что вам ответить!

М-да… случай запущенный. Может быть, вообще безнадежный.

— Будучи мужчиной, — ответила я, — вряд ли я стала бы с вами вообще разговаривать, — и закрыла дверь кабинета.

В этот момент кто-то тронул меня за рукав. Я обернулась — повязанная по самые брови синим платком, рядом стояла уборщица. На ее неприветливом лице странно смотрелось выражение застенчивости, с которым она ко мне обратилась.

— Слышь, ты случайно не Ольга будешь? — спросила она.

— Ольга, — подтвердила я.

— Тогда жди! — сказала уборщица. — Этот, который тут самый шебутной, меня предупредил, что, мол, когда Ольга придет, чтобы ждала непременно.

— Буду ждать, — вздохнула я, опускаясь на стул для посетителей.

Ждать пришлось около часа. Потом мне послышалось, что с улицы донесся треск мотора, изготовленного на запорожском автозаводе. А вслед за этим в помещение деловитой и уверенной походкой вошел Борзой.

В его внешности абсолютно ничего не изменилось, если говорить об одежде. Лицо же, подозрительно красное, пылало энергией и благодушием. Масленый оттенок в его маленьких глазках подтвердил мои подозрения, что лихой журналист успел с утра заправить не только бензобак своего лимузина.

— Приветствую свою очаровательную коллегу! — вскричал он с порога и, гулко топая башмаками, с которых на пол посыпался мокрый снег, метеором промчался по кабинетам.

Всеобщее запустение вызвало у него глубочайшее негодование.

— Данилов! — заорал он, открывая дверь в кабинет корреспондентов. — Где все?!

— Никто еще не появлялся, — обиженным тоном откликнулся молодой человек, отрываясь от пишущей машинки.