Заколка от Шанель - Ирина Андросова

Что там ни говори, а все-таки трудно лежать под диваном и по отдельным репликам достраивать картину происходящего в комнате. Но я тем не менее смогла это сделать. Думаю, что следователь горестно обхватил голову руками, а участковый по-отечески приобнял его за плечи и тепло произнес:

– Да ты, Федя, не дрейфь. За мужество и гражданскую позицию уважаю. Это ты правильно сделал, что по совести решил дело распутывать. Ты человек в Москве новый, многого не знаешь. Тебе в любой момент консультация потребоваться может. Адресок один тебе дам. Ну-ну-ну, ты лицо-то сковородкой не делай. Историю тебе одну рассказать хочу. Может, чайничек поставим?

– Да нет, я бы того, в туалет лучше сходил... – промямлил поникший Козелок.

– Я надолго не задержу, в двух словах обскажу тебе ситуацию да и побегу по своим делам, – заверил его участковый. – А ты уж тут в туалет ходи, осмотр заканчивай – в общем, делай все до конца, как надо. Так вот, значит, какая история. В начале девяностых годов при управлении безопасности было создано подразделение «Мангуст». Может, слыхал? Ну да, конечно, не слыхал, особо про это не звонили.

Людей туда отобрали самых лучших и поставили перед ними задачу – в кратчайшие сроки очистить столицу от уголовной шушеры. Помнишь небось, какой в начале девяностых беспредел-то был? Ах, ну да, у кого я спрашиваю? Ты небось еще в войнушку с пацанами во дворе играл. Ну так вот. Возглавил «Мангуста» один следователь-важняк, которого так и стали называть Мангуст. Умница и светлая голова, помнил все эпизоды наизусть. Он и его ребята вычисляли готовящиеся по Москве и области преступления, сообщали в центр, и там уже СОБРовцы брали волчар за жабры, можно сказать, прямо в прыжке.

Рассказчик многозначительно замолчал, ожидая вопросов, и, так и не дождавшись, продолжал:

– Ведь сам понимаешь, к нам в столицу со всей страны лезет всякая мразь. Здесь жизнь шикарнее, да и затеряться легче. А потом случилась в жизни Мангуста беда.

Участковый снова замолчал и, как мне показалось, подозрительно часто задышал. И тут только юный бугульминский следователь обратил внимание, что с собеседником творится что-то неладное. Он завозился на диване и неуверенно произнес:

– Ярослав Сергеевич, с вами все в порядке?

– Нормально, – последовал приглушенный ответ.

И, справившись с минутной слабостью, майор Свиридов бойко закончил:

– В общем, он теперь на пенсии и консультирует только в особых случаях и в частном порядке. Ты, я смотрю, парень правильный, такому помочь не грех. На-ка вот, держи записочку, тут я написал адресок и пару строк Мангусту черкнул. Если что – обращайся.

Когда стихли шуршание бумаги и звуки возни, обычно сопровождающие засовывание записок в бумажник или уж там не знаю куда, тихий голос следователя Козелка, даже не пытаясь скрыть удивления, спросил:

– А вы, майор, откуда все это знаете?

– А я заместителем Мангуста по боевой части был. А теперь вот пошел в участковые, чтобы присматривать по месту жительства бывшего командира, как там да что.

* * *

Я с трудом дождалась той светлой минуты, когда за следователем, надолго засевшем в санузле, наконец-то захлопнулась входная дверь, и, охая, как старая подагричка, вылезла из-под дивана. Повела носом по сторонам и чуть не рухнула на пол. Некоторые люди так обильно поливают за собой освежителем воздуха, что хоть святых выноси. Следователь из Бугульмы был как раз из их числа. Приторно-сладкий запах, который Федор Антонович оставил после себя, буквально валил с ног и выедал глаза.

Немного попривыкнув к удушливой волне, что так и валила из сантехнического помещения, я раз пять присела и наклонилась, касаясь ладонями пола, пытаясь размять занемевшую спину и затекшие ноги и восстановить в сведенных судорогой членах кровообращение. И тут увидела прямо у ножки дивана, той, что у самой стены, славненькую такую круглую штучку. Всю серебристую, а по краю черный каучук пущен. Я вытащила штучку из-под кресла, подумала, что, если просверлить в ней дырочку и подвесить на цепочку, получится стильное украшение для моей переметной сумы, сунула находку себе в карман и снова стала разминать ноги. Но тело еще долго оставалось чужим и не желало выполнять команд разомлевшего под диваном мозга.

И тогда я с завистью подумала, что старый хозяин этого дома Ахмед Камальбеков не знал небось таких проблем. До преклонных лет вон, говорят, танцы свои вытанцовывал. Как, должно быть, это здорово – мотаться по миру и собирать различные пляски и хореографические номера, а потом скакать то козликом, то гориллой с перьями на голове и в разных других местах организма по сцене Кремлевского Дворца съездов. И денег, должно быть, за это немало отваливают. Вон какие хоромы этот Камальбеков себе отгрохал. А кто его сейчас любит и помнит? Думаю, пара-тройка старушек-билетерш по старой памяти, да и то если творчеством Бориса Моисеева всерьез не заинтересовались.

На непослушных ногах я отправилась с осмотром по квартире. В первый момент, кроме распластанного на полу мертвого тела, я ничего и не увидела, теперь же мне целиком и полностью открылись безбедная жизнь и роскошный быт исполнителей народных танцев. Ишь какую «плазму» себе поставили, мне на такую ни в жизнь не заработать. Даже если я и стану частнопрактикующим психологом с ученой степенью. Экран-то какой здоровый, метра три в длину будет.

И камин! Самый настоящий камин, выложенный голландскими изразцами. А на изразцах орнамент. Под сенью раскидистых дубов или осин, я не сильна в ботанике, голубые пастушки в тирольских шляпах наигрывают на свирельках своим не менее голубым пастушкам в кринолинах. Пастораль, да и только! Как говорил мой бывший парень Лешка: «Я тащщусь, ибо прикольно!» И барная стойка тоже довольно миленькая. А напитков-то всяких-разных, напитков! Прямо даже обидно, что, кроме коктейля в стеклянной бутылочке «Шейк», я ничего не пью. А как было бы здорово сейчас развалиться на диване с бокалом вон того вон зеленого пойла в руке – не вижу отсюда, как называется, но бутылочка клевая.

Поколебавшись с минуту, я подошла к барной стойке и принялась изучать плотную шеренгу напитков. «Мартини бьянко», «Бейлиз», «Курвуазье», черт, всего и не перечесть. А вот маленькой прозрачной бутылочки с «Шейком» среди всего этого великолепия я так и не обнаружила. Тоже мне, приличный дом называется. Все вроде бы есть а того, что нужно, нет. С новыми, неизвестными мне напитками решила не экспериментировать – ну его, себе дороже. Налила в бокал грейпфрутовый сок из бутылки с широким горлышком и, закинув ноги на модерновую спинку, развалилась на синем кожаном диване, застеленном желтым пледом.

* * *

А уже через десять минут, наливая новую порцию сока, я твердо знала, чем буду заниматься в жизни. Танцы народов мира буду танцевать. Вот. И пошла эта психология куда подальше. На ней небось таких денег не заработаешь, чтобы вот так вот красиво жить. Я и в психологи-то подалась только потому, что там ничего особо делать не нужно. Знай сиди себе в кабинете и спрашивай каждого, кто сдуру к тебе сунется: «Вас что-то беспокоит? Хотите об этом поговорить? Ну, присаживайтесь, и, если вас мои тарифы не смущают, начнем, пожалуй. Итак...» И так из года в год. Скукота смертная. А тут езди себе по миру за казенный счет да только на камеру выкрутасы коренного населения отдаленных стран земного шара снимай. А потом перед зеркалом несколько танцевальных па разучил – и на концерт в «Олимпийский». А там уже полный зал поклонников. И все, как один, похожи на Лешку-предателя. Нет, что это я, в сто раз красивее. Нет, в тысячу! И все кричат: «Сашечка Абрикосова, мы тебя любим и обожаем!» А я им – цыганочку с выходом, вот так, вот так!

И тут я поймала себя на том, что уже не сижу на диване, задрав ноги, а, обмотавшись скатертью, ношусь по комнате и выбиваю какую-то дикую чечетку, которая, судя по всему, в моем утомленном науками сознании и есть цыганочка с выходом. Я остановилась, чтобы перевести дух, и тут услышала, что кто-то опять поворачивает в замке входной двери ключ.

Отшвырнув скатерть в сторону, обезумевшей от ужаса мышью я заметалась по квартире. Куда бежать, подо что забираться-прятаться? Снова нырнуть под диван? А вдруг тот, кто возится на лестничной клетке у двери, окажется бегемотом типа Зои Игнатьевны и по странной своей прихоти пожелает завалиться в квартире покойного спать, причем именно на мягкий, податливый диван? Ну уж нет, лучше заберусь-ка я в камин.

Это сейчас я понимаю, что только перегруженная науками фантазия могла подсказать мне эту авангардную мысль, а в тот момент мне казалось, что я просто гений. И вот, нечеловечески топая по паркету, я кинулась к своему укрытию. Ящерицей юркнула в дырку камина, уперлась руками в стенки, поджала ноги и так затаилась, искренне полагая, что меня не видно. Но видимо, фрагмент подошвы гриндерса все-таки выглядывал из камина, потому что уже через минуту я услышала победный клич полковницы (а это именно она зачем-то тайком пробралась в опечатанную квартиру):