Доверие (СИ) - Алёна Сереброва

но в итоге сливающаяся в синий фон, словно нарисованная акварелью.

Вода проходит между пальцами, когда Лука её зачерпывает. Поддерживает, не давая погружаться глубже, хотя он почти не перебирает ногами.

Мимо, совсем рядом с лицом, проплывает стайка мелких радужных рыбок. Лука тянется к ним пальцем и успевает коснуться хвоста последней прежде, чем они оказываются вне досягаемости. Солнечным зайчиком прыгает яркое пятнышко, словно отражение чего-то большего. Завораживает, переливаясь всеми оттенками рыжего в толще воды, однако, шмыгнув за спину, бесследно исчезает, словно его и не было. Маленькое пёстрое перышко, попадающееся на глаза следом, однако, исчезать не спешит. Хороводит с так же тонким берёзовым листком. По крайней мере, Луке кажется, что зелёная резная капелька похожа именно на берёзу. Он оглядывается в поисках новых изменений, но вокруг всё снова пусто и нет больше ничего кроме воды. Только двигаться становится тяжелее. Словно что-то опутывает руки и ноги и тянет вниз.

Вода больше не ласкает кожу. А мокрая пижама пеленает, мешаясь и сковывая движение. Лука пытается расстегнуть пуговицы, чтобы скинуть рубашку, но пальцы не слушаются. Его больше ничто не поддерживает. Лука хмурится, поднимая голову вверх. Впереди чудится свет, желтоватый, каким рисуют солнце, тёплый.

Дрожь проходит по телу. Лука сглатывает и силится всплыть, но что-то жёстко удерживает, тянет за собой вниз, дальше от яркого света впереди. От тепла. Кто-то хватает за штанины. Скользкий холод касается голых щиколоток и Лука силится закричать, но изо рта вырываются только немые пузырьки воздуха.

Он опускает взгляд вниз и сердце замирает, чтобы в следующий момент ухнуть о рёбра.

Бледные, почти белые, костлявые руки тянут Луку за собой. Пустые глазницы обтянутого кожей черепа смотрят осуждающе, а беззубый рот открыт в таком же, как и у самого Луки, немом крике. Только нет никаких пузырьков. Мертвецам не надо дышать.

Лука брыкается и тянется вверх, пытаясь вырваться из мёртвых пальцев. Загребает ладонями, ставшую густой, как кисель, неподвластную воду не желающую опускать свою законную добычу. Свет становится всё тусклее и дальше. Лука тянет руку в бессмысленной попытке ухватиться за него и получает внезапную помощь.

Полупрозрачная, но удивительно тёплая ладонь обхватывает его запястье и неожиданно сильно тянет вверх. Склизкие пальцы мертвеца соскальзывают с щиколоток, постепенно теряя над ним свою власть. Окончательно стряхнув их, Лука цепляется за полупрозрачную руку изо всех сил и перебирает ногами, помогая вытягивать себя из водной толщи.

Когда солнечный свет становится всё ближе и ярче Лука, не сдержавшись, опускает взгляд вниз. Туда, где остался незнакомый безглазый мертвец, что хотел забрать его с собой. И вздрагивает. Там, под ногами, словно плантация водорослей, стоят, задрав иссохшие головы, родственники того, первого. Их полупрозрачные лица смотрят укоризненно, словно Лука сделал что-то неправильно, словно должен был остаться и его желание выжить их оскорбляет.

Хватка на запястье становится сильнее и Лука поднимает взгляд в попытке рассмотреть единственного, кто решил ему помочь в этом непонятном месте.

— Ещё не время, — уверенно произносит смутно знакомый голос, но Лука никак не может вспомнить, кому именно он принадлежит. Это знание крутится в голове, но каждый раз ускользает, словно не хочет быть пойманным.

Лука уже открывает рот, чтобы спросить, но не успевает. Новый рывок выталкивает его на поверхность.

Лука хватает ртом воздух и просыпается. Одеяло, в котором он запутался во сне, давит, не давая нормально пошевелиться. Лука дёргается, силясь выпутаться, и шумно скатывается с постели на пол. Тело неприятно ломит, но это определённо не из-за падения.

Он замирает, привалившись боком к дивану, хрипло втягивая воздух и больше не пытаясь выбраться из кокона, в который превратилось одеяло. Лука совершенно не помнит, как уснул. Так же как не помнит, как перебрался обратно в комнату с кухни, куда ушёл после странного инцидента. Видимо отчим перенёс, хотя Лука далеко уже не маленький. И укрыл, так надежно спеленавшим сейчас одеялом, наверняка, тоже он.

«Привидится же…»

Лука вспоминает, что читал накануне и хмыкает. После мифологии странно, что какой-нибудь гремлин не приснился или, скорее, домовой. Ведь именно о последнем Лука читал перед сном.

«Русалки?» — всё-таки принимаясь выпутываться из одеяла, прикидывает Лука. Хотя видовая принадлежность тех утопленников из сна его, признаться честно, мало волнует. Гораздо больше заинтересовал голос спасителя. Такой знакомый, что ответ, кажется, вертится где-то совсем рядом. Протяни руку и дотронешься. Только он, как и рыбки во сне, ускользает.

* * *

У Луки так и не получается вспомнить кому же принадлежит голос из сна. Ни тогда, когда он обшаривает комнату в поисках мобильника, ни когда переступает порог, выходя в коридор и словно бы попадая в другой мир.

Здесь сумрачно и тихо. Тусклый свет просачивается со стороны кухни, рассеивая сгустившуюся в коридоре тьму, и нет ни единого намёка на то, что в квартире ещё кто-то есть.

Поёжившись от неприятного холода, Лука оглядывается на соседнюю комнату, но из-за двери не доносится ни единого звука.

И можно предположить, что отчим просто всё ещё спит, но у выхода нет его обуви.

«Вернулся, но снова вызвали?» — самое разумное предположение, но часы на кухне показывают всего лишь шесть утра. Можно пойти, лечь и ещё заснуть. Сделать вид, что и не просыпался. Не думать о том, как он мог попасть с кухни в комнату.

«Сам дошёл».

В носу неприятно щекочет и Лука оглушительно чихает, на мгновение забывая о повисшем в воздухе вопросе. Потом, правда, всё это возвращается. И голос в пустой комнате, и холодное прикосновение к лицу, и непонятное перемещение.

— Я слишком крупный предмер, чтобы меня мог перенести полтергейст. Даже если предположить, что он существует, — выходит непривычно сипло, а горло тут же начинает саднить, так что глотать больно. И стоит, наверное, помолчать, но не хочется слушать тишину. Слишком уж неприятной она сейчас кажется. Нет даже посторонних звуков со стороны соседей, вроде разговоров или бормотания телевизора, ещё слишком рано. За окном едва пробивается рассвет, а солнце даже и не думает пока показываться из-за крыши соседнего дома.

Телефон находится сразу, стоит только опустить взгляд на стол, рядом с тем местом, где Лука сидел ночью. Тот висит на самом краешке,