Пандора - Энн Райс

Теперь я хочу привести здесь одно очень важное воспоминание. Но прежде обрисую сцену действия. Для начала обсудим вопрос Вергилия и поэмы, написанной им, – «Энеиды», воспевающей приключения героя Энея и превозносящей этого троянца, избежавшего ужасов падения Трои. Этот эллинский город и его население уничтожили греки, неожиданно возникшие из знаменитого троянского коня. Очаровательная история. Я всегда ее любила. Эней покидает погибающую Трою и совершает доблестное путешествие в прекрасную Италию, где встречается с нашим народом.

Но дело в том, что Август любил Вергилия и покровительствовал ему на протяжении всей жизни.

Вергилий был уважаемым поэтом, поэтом, которого подобало цитировать, поэтом-патриотом, получившим высшее одобрение. Вергилия полагалось любить всем.

Великий поэт умер до моего рождения. Но к десяти годам я прочла все, что он написал, а также сочинения Горация, Лукреция, многое из Цицерона и все греческие рукописи, что были в доме, а их нашлось немало.

Отец составлял библиотеку не напоказ. Члены семьи проводили в ней долгие часы. Здесь же отец писал письма – он составлял послания от имени сената, императора, судов, друзей и так далее.

Однако вернемся к Вергилию. Я читала сочинения и другого римского поэта, тогда еще живого, который впал в глубочайшую немилость у божественного Августа. Речь идет об Овидии, авторе «Метаморфоз» и десятков других стихотворений и поэм – земных, веселых и непристойных. Август рассердился на Овидия, которого прежде любил, и сослал его в какое-то ужасное место на Черном море. В то время я была еще совсем мала и о событиях, тогда происходивших, ничего не помню. Может быть, место ссылки поэта и не было таким уж гибельным. Но культурным римским гражданам столь удаленный от столицы и населенный варварами район представлялся в ужасном свете.

Овидий прожил там довольно долго, в Риме его книги запретили. В магазинах или общественных библиотеках их было не найти, равно как и на книжных прилавках на рынке.

В то время читать было модно, книги продавались повсюду – как свитки и как кодексы, то есть в переплетах, и многие книготорговцы держали в своем доме греческих рабов, целыми днями переписывавших книги.

Я продолжаю. Овидий впал в немилость у Августа, и его поэзию запретили, но такие люди, как мой отец, не собирались сжигать свои экземпляры «Метаморфоз» или прочие сочинения Овидия. Только страх не позволял им просить о помиловании Овидия.

Скандал имел какое-то отношение к дочери Августа Юлии, по любым стандартам известной шлюхе. Какая связь существовала между Овидием и любовными делишками Юлии, я не знаю. Возможно, его ранние стихи «Наука любви» сочли дурным влиянием. К тому же в воздухе носился ветер реформаторства, шли разговоры о старых ценностях.

Не думаю, что кому-либо достоверно известно, что на самом деле произошло между Августом и Овидием, но поэта навсегда изгнали из Римской империи.

К моменту происшествия, о котором хочу рассказать, я уже прочла и «Метаморфозы», и «Науку любви» – обе книги, должна отметить, были изрядно потрепанными. Многие друзья моего отца постоянно тревожились о судьбе Овидия.

Теперь вернемся к конкретному воспоминанию. Мне было десять лет. Вернувшись домой после игр, с головы до ног в пыли, с распущенными волосами и в порванном платье, я влетела в просторный приемный зал и плюхнулась на пол у дивана, чтобы послушать разговоры взрослых. Отец, с подобающим случаю римским достоинством, непринужденно развалился на диване и болтал с несколькими зашедшими с визитом мужчинами, которые в столь же свободных позах расположились рядом с ним.

Всех этих людей я знала, кроме одного, голубоглазого блондина, очень высокого, и в ходе беседы – сплошные шептания и кивки – он повернулся и подмигнул мне.

Это был Мариус – слегка загорелый после своих путешествий, с потрясающей красоты сверкающими глазами. У него, как и у всех остальных, было три имени. Они мне известны, но я не намерена их разглашать. Я знала, что в интеллектуальном смысле он «плохо себя вел», что он «поэт» и «бездельник». Но никто не говорил мне, что он настолько красив.

Заметьте, в тот день Мариус был еще жив, вампиром его сделали только лет пятнадцать спустя. По моим подсчетам, тогда ему было всего двадцать пять. Но я не уверена.

Но я продолжаю свой рассказ. Мужчины не обращали на меня внимания, и моему ненасытному любопытному умишку вскоре стало ясно, что отец получил новости об Овидии, что высокий блондин с удивительными голубыми глазами, только что вернулся с берегов Балтики и привез в подарок отцу несколько хорошо выполненных копий сочинений Овидия, как старых, так и новых. Мужчины уверили моего отца, что отправляться к Цезарю Августу и просить за Овидия еще слишком опасно, и отец с этим смирился. Но, если я не ошибаюсь, он вручил блондину – Мариусу – деньги для передачи Овидию.

Когда благородные гости собрались уходить, в атрии я увидела Мариуса в полный рост – весьма необычный для римлянина, – совсем по-девчоночьи вскрикнула и разразилась смехом. Он подмигнул мне еще раз.

В то время Мариус коротко стриг волосы – так, как это принято было у римских воинов, – оставляя лишь несколько скромных завитков на лбу. Позже, к моменту, когда его превратили в вампира, волосы успели отрасти – они и сейчас длинные, но при нашей первой встрече у него была типичная скучная военная стрижка. Тем не менее солнечный свет красиво играл в его светлых волосах, и мне показалось, что мужчины более яркого и привлекательного, чем он, я еще не встречала. Он смотрел на меня в высшей степени доброжелательно.

«Почему ты такой высокий?» – спросила я.

Мой отец, конечно, счел мое поведение весьма забавным, а что подумают остальные о висящей у него на руках запыленной дочке, осмелившейся заговорить с почтенными гостями, ему было все равно.

«Сокровище мое, – обратился ко мне Мариус, – я высок, потому что я – варвар!»

Он засмеялся – несколько игриво и в то же время с почтением, как будто перед ним была маленькая дама. Ко мне редко кто так относился.

Неожиданно он растопырил руки и побежал на меня, как медведь. Я мгновенно в него влюбилась!

«Нет, правда! – сказала я. – Ты точно не варвар. Я знаю твоего отца и всех твоих сестер. Они живут ниже на холме. Твоя семья все время разговаривает о тебе за столом, конечно они говорят только хорошее».

«В этом я не сомневаюсь», – ответил он, разражаясь хохотом.

Я видела, что отец начинает нервничать. Я только тогда еще не знала, что десятилетняя девочка может обручиться.

Мариус выпрямился и сказал своим ласковым, очень красивым голосом, искушенным как в публичных выступлениях, так и в речах любви:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});