Музей развитОго социализма - Амаяк Тер-Абрамянц-Корниенко

– Пять килограммов! Да она все сожрет! Почему вы ей без очереди отпускаете?!

– А мне какое дело, – огрызнулась продавщица, – сами следите… Вон вас сколько, а я одна!

Женщина в зеленом уходила под аккомпанимент гневных восклицаний: «Ну и нахалка! Ну и хамка!»… – уходила с высоко поднятой головой, будто они лишь добавляли ей больше самоутверждения и сил, уходила победительницей…

Не успела очередь остыть, как появился старичок с красной книжкой.

– Не пускать! Не пускать!..

– Я вам дам не пускать! – размахивал старичок книжкой, словно шашкой, – Я ветеран войны! Инвалид! Я по закону! – тыкал он в сторону висящей на кафельной стенке табличке: «УЧАСТНИКИ И ИНВАЛИДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕНОЙ ВОЙНЫ ОБСУЖИВАЮТСЯ ВНЕ ОЧЕРЕДИ!»

– Здесь тоже инвалиды стоят, – слабо возражали из середины очереди.

– Да пусть берет…

– Отпускайте, только побыстрей…

– На Кенигсберг! На Берлин! – неожиданно приподнял полную сосисок сетку старичок, перед тем как выйти из магазина, и было заметно, что его пошатнуло. – Ранен под Кенигсбергом!.. За Родину! За Сталина!..

– Видать, уже с утра принял раненый… – смеялись вслед добродушно. – Наркомовские сто грамм для храбрости…

Вновь очередь задвигалась, однако после зеленой дамы и старичка ветерана в сознании покупателей будто произошел какой-то психологический надлом: если до них спокойно брали по килограмму-полтора, то теперь набирали по три-четыре, а то и по пять, видно, сколько хватало денег и сколько кто мог унести. Количество сосисок, которое составляло главную военную тайну торговки, со всей очевидностью уменьшалось теперь гораздо быстрее, и посему у стоящих усилилась не лишенная оснований тревога, что они могут скоро закончиться, но когда и на ком – этого предсказать никто не мог.

– Я заметила, что передо мной всегда всё кончается, – кисло улыбнулась Ирина. Чем больше она затрачивала времени и сил на все это стояние, тем сложнее ей становилось сохранять настроение насмешливой высокомерной отстраненности, которое она твердо решила с самого начала держать, и ноги начали ныть, и в животе уже неприятно предательски засосало.

– И со мой всегда так, – подтвердила Лариса. – Ей богу!..

– Эй, дэвочка, сосиска сколко остался!? – наконец не выдержал белый аэродром, однако его вопрос повисел в воздухе и бесследно растворился.

– Эй, ты, глухой? – не унимался, однако упрямый аэродром, – Сосиска сколко остался, тэбэ спрашиваю?

– А я их не считала! – огрызнулась, едва поведя глазами, «дэвочка».

– Ва-а! Какой важный – ц-ц-ц!!! – нехорошо выпучил глаза кавказец.

И тут новая провокация: крепкого сложения парень лет тридцати с бледным лицом – да прямо к прилавку, подняв красную книжечку.

– Без очереди не пускайте!

– Кто такой опять лезет?

– Я ветеран, мне по закону положено! – повернул бледное лицо к очереди парень.

– Мал для ветерана! Молоко на губах не обсохло!

– Когда успел?…

– Вот книжка, я в Афгане воевал!

– Ах, в Афганистане?.. Не пускайте!

– Мы тебя туда не посылали!.. – жестко сомкнулась очередь.

Лицо парня окостенело, спорить он не стал, а отвернулся и сразу направился к выходу. Но, не дойдя, оглянулся и бросил:

– Да подавитесь вы все своими сосисками, … вашу мать! —и громко хлопнул железной дверью.

– Господи, противно-то как, унизительно, – простонала Ириша, – давай уйдем!

– Ты что, посмотри, сколько за нами уже заняли!

Ириша пересчитала и удивилась: одиннадцать человек! Не два, не три, а одиннадцать! Одиннадцать более стойких духом, чем она! А, может, идиотов?.. Но разве может быть столько идиотов сразу!? «Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей!» – торжественно продекламировала она. Но главным было, что они все-таки не так уж плохо продвинулись – человек на восемь-девять. С точки зрения количества людей впереди шансы увеличились, хотя с точки зрения неизвестного количества сосисок наверняка уменьшились.

Однако, тем временем, пока общее внимание было обращено на события подле прилавка, кубышка совсем было вплотную приткнулась к очереди, въехав в нее уже правым плечом, довольно близко к прилавку, перед молодым человеком, целиком погруженным в чтение какой-то книги.

– Эй, гражданочка, а вы где стоите?

– Ишь ты, еще делает вид, что не слышит!

– …Да, да – вы!… Вы за кем занимали?

– Да я и стояла здесь! – талантливо изумилась кубышка.

– Вы за кем занимали?

– Я все время стояла здесь!

– Вы за кем занимали? Молодой человек, она впереди вас стояла?

Молодой человек, кажется, впервые за все время оторвался от чтения книги, на обложке которой Ирине, к ее изумлению, удалось прочитать: «Популярная всеобщая теория относительности». Он растерянно и удивленно озирался, будто впервые осознавая, куда попал.

– Она стояла или не стояла перед вами? – требовали от него ответа. Он и вправду не смог бы сказать: все спины здесь казались одинаковыми, не более чем тенями, и вот теперь эти тени начали проявлять внезапную самостоятельность, требовать ответа, загадывая непосильную загадку, чем одна отличается от другой!..

Однако очередь обошлась и без его помощи. Кто-то схватил за рукав кубышку и тянул вон.

– Не трогайте меня!..

– Вон ее отсюда! Гнать! – кричала очередь, и кубышке ничего не оставалось, как, глупо ухмыляясь, отойти. Но она не ушла совсем, а осталась стоять в сторонке, будто не веря в собственное поражение или снова ожидая удобного момента.

– И не пускайте ее никто, не пускайте! – ликовала очередь.

– Пусть становится в хвост! В хвост ее!..

– Ишь, нахалка!.. В хвост!..

Однако теперь очередь стала продвигаться мучительно медленно: рысеглазая торговка, не спеша, разворачивалась, поддевая и накладывая сосиски на весы, раза два зачем-то исчезала в служебном помещении, в результате чего за десять минут прошло лишь три человека.

– Сестренка, нельзя ли побыстрее?

– Нельзя! – огрызнулась «сестренка».

– Обед ведь скоро…

– А мне какое дело? Я план уже на сегодня сделала! И у меня обед скоро!..

Катастрофа произошла минут за десять до обеденного перерыва. К возмущению очереди торговка стала не только медленно работать, но и два раза уносила взвешенные сосиски куда-то в служебное помещение.

– Своим носит, без очереди! – роптал народ.

– Вы почему без очереди отпускаете! – возмутился стоявший напротив прилавка покупатель в светло-серой шляпе и очках, но торговка в третий раз совершила путешествие в служебное помещение с сосисками, которые по праву должны были предназначаться ему, и вернулась мокрая и раскрасневшаяся.

– Не твое дело! Всё! Сосиски кончились!

– Как кончились?! – ахнула очередь. – А мы столько простояли! Издевательство!

– Да как вы разговариваете, хамка! Товарищи, да она пьяная работает!

– Как хочу, так и говорю, у нас свобода!

– Как вы разговариваете! Дайте жалобную книгу немедленно! Хоть бы закусывала!..

– Еще чего! У меня ее нет!

– Товарищи, ей богу пьяная!..

– Вызовите директора!

– Ща, побежала…

– Я этого так не оставлю! Я в газету напишу! В «Правду»! … – не унимался разъяренный искатель справедливости в очках и шляпе – Как ваша фамилия!?

– Фамилия? – нехорошо сощурилась торговка.

– Да-да!.. Как ваша фамилия? – откуда-то вдруг появился блокнот и шариковая ручка.

– Нет у меня фамилии!

– Как твоя фамилия? Ишь, испугалась, пьянь, сразу, ишь! – ликовал вооруженный блокнотом и ручкой.

– Кто испугался? Я? Тебя? Испугалась!?..

– Ты, а кто же еще, это тебе не частная лавочка!..

– Я? Тебя? Испугалась?! Унтелихент хренов!.. – рявкнула торговка, и на глазах еще не успевшей понять, что происходит, публики, в воздух зачем-то высоко взлетели деревянные хозяйственные счеты и опустились на серую шляпу, вмяв ее проволоками, послышался треск и стук падающих деревянных костяшек.

– Она его ударила! Ударили! Милиция! Продавец бьет клиента!.. – заголосила очередь изумленно и полифонически. – Она его ударил! – кричал кавказец, а мужик, стоящий сразу за Иришей, вдруг весело оскалился, показывая розовые десна и желтые в кариесных пятнах лошадиные зубы. Ирина решительно рванулась из очереди, вытащив за руку подругу.

– Пьяная!.. Пьяная!.. – выла очередь.

– Не могу, меня сейчас вырвет! – крикнула Ира, когда они очутились на улице, по щекам ее текли слезы, – ты видела, а они ржут!… – она продолжала видеть розовые десна и тронутые гнилью лошадиные зубы.

– Успокойся, Ириша. Да успокойся ты! – пыталась утешить ее Лариса, – Ну всякое бывает… разберутся!

Ну вот, теперь без сосисок остались… из-за этого правдолюбца! Ну, зайдем хоть в кондитерский, мне страшно сладкого хочется, когда понервничаю… – и она буквально втащила в смежный с гастрономом кондитерский отдел размякшую Ирину.