Записки солдата - Иван Багмут

Через два часа нас обогнало подразделение «катюш», потом в том же направлении пронеслось несколько десятков наших самолетов, загремела артиллерийская канонада. Лица бойцов стали сосредоточенными, почти торжественными.

Неожиданно прозвучала команда:

— Привал!

Отдых длился необычно долго. Мы лежали на снегу, и кое-кто успел даже выспаться к тому времени, когда от подразделения к подразделению полетел слух: дивизия получила приказ вернуться назад. А вскоре снова проехал верхом ПНШ-1. Он сообщил, что обе группы наших войск соединились, и передал благодарность командира дивизии за своевременное прибытие к месту назначения; эта своевременность и дала возможность соединиться обеим группам.

5

Итак, почти сутки полк двигался в одном направлении, потом повернул назад. Молодые бойцы были недовольны, они считали, что надо оставаться на месте соединения с воронежской группой, а не месить понапрасну снег на дорогах. Старые бойцы молчали, и в этом была мудрость старых солдат.

Вечерело. Усилился ветер, неуютная, неприветливая степь стала еще неуютнее и неприветливее. Дорога, разбитая танками и артиллерией, превратилась в сплошной ухаб. Хотелось спать, хотелось есть, хотелось тепла и покоя. Но полк шел, продвигался дальше, и никакая усталость не могла остановить его. Зато когда докатывалось спереди слово «привал» — все падали на снег, и половина из нас успевала даже минуточку поспать. За всю жизнь я не знал более приятного сна, чем на снегу в походе.

Я был дисциплинированным солдатом, за исключением одного: не носил в вещевом мешке ничего, кроме патронов. Правильный взгляд на вещи, в особенности касательно вещмешка, у меня сложился в первом же бою. Я видел, как упал красноармеец. Пуля пробила каску, разворотила голову, и он лежал неподвижно с огромным вещевым мешком на спине. После этого я твердо решил не носить ничего, кроме оружия. Идя в поход, я клал за пазуху одну коробку консервов или колбасу, чтобы можно было пожевать сразу, когда захочется, не тратя времени на разогревание. К тому же у меня в резерве был Брылев, который придерживался диаметрально противоположной точки зрения. Между прочим, у него была привычка запивать водой всякую еду, даже борщ и суп. Последнее вызывало почему-то возмущение всего взвода. Я считал питье воды личным делом каждого и отстаивал свой взгляд перед всем взводом. За это Брылев иногда открывал для меня свой колоссальный сидор.

И вот я подошел к Брылеву, чтобы дипломатично намекнуть, что неплохо бы поужинать. Но он был озабочен валенком: подошва совсем отлетела, и разведчик, ступая голой ногой по снегу, пропускал мои намеки мимо ушей. Наконец мы решили искать обувку на дороге. Было уже почти темно, приходилось подходить к каждому убитому немцу. Нам не везло. Наконец попался эсэсовец в бурках подходящего размера. Брылев тут же переобулся, бросил свои валенки, но ужинать не собирался.

Привалы делались все чаще и чаще, но это нас не радовало: очевидно, остановка на ночлег будет не скоро. Во время одного привала, когда холод, казалось, пробрался уже до самых костей, я вытащил из кармана банку сухого спирта, найденную днем на дороге, и разжег костер. Весь взвод плотным кольцом окружил огонь, и, хотя дым от него был совсем не душистый, Саша поглядел на меня с благодарностью.

Брылев расчувствовался и положил перед всеми свой мешок. Для двадцати человек этого, конечно, было маловато: «из-за стола» мы встали еще более голодными, чем сели, но, согретые огоньком и человечностью Брылева, бойцы приободрились и веселее двинулись в путь.

────

Настала ночь. Нигде ни огонька, лишь разбитые вражеские танки и брошенные автомашины чернели на дороге. Рядом на обочинах и по белому полю лежали убитые.

Я подошел к одному из дорожных указателей и, посветив, прочитал: «Nach Roßosch 8 km».

Мы возвращались в город, из которого вышли тридцать часов назад. Я перевел надпись товарищам, и все оживились. Командир взвода, старший лейтенант, поручил мне сразу же по приходе в город искать квартиру.

Зачернели домики предместья, прозвучала команда: «Привал!» Мы улеглись на дороге, и казалось, нет ничего лучше, чем вот так неподвижно лежать на снегу, подложив под голову мешок с патронами. Вперед вдоль колонны прошел командир полка. На ходу он приказал старшине первого батальона раздать бойцам хлеб — остановка на ночлег будет только через пятнадцать километров, за городом Россошь. Взвод вздохнул почти разом. Часы показывали час ночи.

— А что, если мы заскочим в Россошь и часок отдохнем в теплом доме? — сказал старшина взвода.

Старший лейтенант молчал. Саша, человек рассудительный, о котором сложилось общее мнение, что его «сельсовет» работает хорошо, сказал задумчиво:

— Мы могли бы тогда нагнать полк быстрее, чем он доберется до места.

Бойцы, затаив дыхание, ждали решения старшего лейтенанта с напряжением, равным ожиданию судебного приговора. Командир поглядел на меня и приказал:

— Иди ищи квартиру.

За эти слова мы для старшего лейтенанта готовы были на все.

Через пятнадцать минут взвод расположился в теплом доме. За окном разбитая дорога, ветер и ночь, где-то в темноте движется к назначенному пункту Н-ский стрелковый полк Н-ской дивизии.

В довершение всего подвода с продуктами разыскала нашу квартиру; мы поужинали, и хозяйка, которая жарила нам консервы и грела чай, не могла посетовать на наш плохой аппетит.

Когда мы проснулись, было восемь утра. Никогда взвод не собирался так быстро, как в этот день. Никто никого не подгонял, а вместе с тем за четверть часа мы успели позавтракать и собраться в путь. Даже самая неприятная из всех команд: «Выходи строиться!» — в это зимнее утро утратила свою остроту. Мы не говорили, но каждый понимал — что-то не так. Еще тлела надежда, что полк тоже заночевал в городе. Но как только мы вышли на центральную улицу, надежда угасла. Ни одной воинской части в городе не было. На перекрестках пустынных улиц стояли одинокие регулировщики да изредка проходили автомашины. Наш полк миновал город ночью и остановился в пятнадцати километрах за ним. Кто сознательно, кто подсознательно понимал, что военная обстановка требовала быстрого марша, а наш взвод требования этого не выполнил. День был на диво теплый, снег под ногами не скрипел, светило солнце, и вскоре чувство неловкости прошло. Мы шагали по улицам, разглядывая изувеченные немцами дома, разбитые колокольни церквей, искалеченные пушки и танки.

Навстречу попалась колонна пленных венгров, их было несколько тысяч, группами по четыреста — пятьсот человек. Поравнявшись с нами, венгры снимали шапки, кричали: «Гитлер капут! Война капут!» — и двигались дальше, а за ними появлялись все новые и новые группы и тоже снимали шапки и кричали: «Война капут!» Черные усатые лица, закутанные в одеяла вместо шарфов, улыбались. Они отвоевались и радовались этому.

Мы вышли на окраину города, свернули в боковую улицу: нестройный топот тысяч ног пленных звучал все глуше и глуше. Тишина вновь пробудила неприятные мысли — такой ответственный момент, а мы отстали от части.

Город кончился, мы шли по широкой, ухабистой, странно пустынной дороге. Ни одной колонны. Лишь единичные отставшие пленные топали навстречу, нагоняя свои группы. Идти было трудно, маскировочные халаты, надетые поверх полушубков, давали себя знать — рубахи прилипли к телу.

Вскоре нас нагнал всадник. Это был заместитель командира полка по политчасти, которого мы все, по старой привычке, называли комиссаром. При виде нас он даже растерялся и молчал несколько минут. Лицо старшего лейтенанта залилось краской, и мы потупились. Наконец комиссар пришел в себя:

— Взвод пешей разведки? На двадцать километров позади штаба полка? Что это значит? Я вас спрашиваю: что это значит?

Старший лейтенант стоял красный, как из бани.

— Бегом!

Мы бросились бежать, вернее — удирать от стыда, обливаясь потом и проклиная теплую погоду. Комиссар четыре раза проехал вперед и назад, четыре раза останавливал нас и находил хоть не новые, зато едкие слова. Старший лейтенант шел впереди взвода, и я впервые не позавидовал его комсоставскому полушубку, длинному и с воротником, — лейтенанту было жарче всех.

Дорога становилась более людной. Мы обгоняли какие-то подразделения, конные артбатареи, повозки, а нас обгоняли гвардейские минометы, автомашины и артиллерия на автотяге. Впереди за холмом загремела орудийная канонада. Нам стало веселее — полк, очевидно, был где-то поблизости.

Комиссар подъехал в пятый раз. Он остановился рядом со взводом, и мы приготовились к неприятностям, удвоенным присутствием подразделений из других частей.

— Старший лейтенант! Раз уж вы отстали, ведите взвод на помощь третьему батальону.