Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин

Было начало шестого утра, на дворе стояла кромешная темень, лишь слегка разжиженная светом уличных фонарей. Ветер трепал одежду и забивал дыхание, по двору вдоль и поперек гуляли полотнища и косые крутящиеся столбы летящего со страшной скоростью снега. Сойдя с крыльца, водитель сразу же выше щиколотки провалился в сугроб; порыв ветра, как в парус, ударил в деревянный штык снеговой лопаты, едва не вырвав ее из руки и исторгнув из груди водителя сердитый непечатный возглас.

Не сразу вспомнив, под каким из совершенно одинаковых горбатых сугробов похоронена вверенная ему служебная «ауди» Ромашина, водитель направился туда. Какая-то с головы до ног облепленная снегом, сгорбленная, толстая из-за наверченного на нее тряпья фигура, неожиданно вынырнув из метели, шагнула ему наперерез и сиплым, насквозь пропитым голосом завела знакомую до отвращения волынку:

– Уважаемый, минуточку вашего внимания, если позволите. Не откажите в любезности…

– Отвали, – коротко и без тени столь необходимой раннему попрошайке любезности буркнул водитель, – без тебя тошно.

Попрошайка, пьяно качнувшись, отступил с дороги. Это был типичный, ярко выраженный бомж – краснорожий, косматый, до самых глаз заросший грязной, местами подпаленной у костра пегой бородищей, в чересчур просторной куртке с чужого плеча и намотанном поверх нее драном бабьем платке.

– Я только хотел узнать, не соблаговолите ли вы…

– Отвали, – беря наперевес лопату, повторил водитель. – А то сейчас как соблаговолю вот этой хреновиной поперек хребта!

Бомж отвалил, горбатым шатающимся призраком утонув в метельной круговерти. Ворча себе под нос нелицеприятное, водитель вступил в единоборство с сугробом. Для начала он решил откопать левую переднюю дверь, чтобы, включив двигатель, спокойно расчистить остальное, пока он будет прогреваться. Задача перед ним стояла не особенно сложная: градусник за окном кухни показывал всего-то минус один, а значит, снег не примерз к стеклу и железу и его будет сравнительно легко убрать – просто смахнуть, и все.

Сноровисто орудуя лопатой, он вдруг не столько заметил, сколько почувствовал постороннее присутствие. Подняв голову, он увидел невероятную в своей неописуемой наглости картину: давешний бомж, пристроившись к машине со стороны правого переднего крыла, ковырялся заскорузлыми пальцами в ширинке с явным и недвусмысленным намерением справить малую нужду прямо на украшенный четырьмя серебряными кольцами радиатор.

– Э! – не веря своим глазам, со смесью изумления и угрозы выкрикнул водитель. – Але, убогий! Ты охренел, что ли?!

Даже не повернув в его сторону головы, бомж терпеливо и неуклюже продолжал свои раскопки. Вряд ли в его действиях присутствовал какой-то недобрый умысел; скорее всего, разрушенный суррогатным алкоголем, необратимо деградировавший мозг этой человеческой развалины просто был не в состоянии трезво оценить обстановку. В общем, хорошо быть кисою, хорошо собакою – где хочу, пописаю, где хочу, покакаю… Недолго думая, водитель от греха подальше воткнул лопату в снег и бросился спасать казенное имущество. Действуя быстро, но обдуманно, он приблизился к противнику с фланга, чтобы в запале грядущей битвы ненароком не попасть под ту самую струю, которую стремился отвести от бампера «ауди», и, схватив его одной рукой за грудки, другой съездил по прикрытому спутанными, мокрыми от налипшего снега космами уху.

Бомж рефлекторно отдернул голову, и богатырский замах пропал даром.

– Чего, чего? – невнятно забормотал он, слабо отпихиваясь руками. – Чего тебе от меня, дядя? Отлить, что ли, нельзя?

– Я тебе сейчас отолью! Грабли свои вонючие убери и чеши отсюда, пока я тебе твою лейку с корнем не выдернул и в пасть не затолкал!

Схватив бомжа за грудки обеими руками, водитель встряхнул его, как пустой мешок, и тут же с болезненным шипением отдернул правую руку, ощутив короткий укол в подушечку среднего пальца. Наброшенный на плечи бомжа дырявый, клетчатый с бахромой, платок соскользнул, трепеща, как боевое знамя, и наверняка улетел бы по ветру, если бы хозяин его не поймал. Что-то недовольно бормоча, сутулясь пуще прежнего и неуверенно переставляя ноги, бомж покинул театр военных действий и опять, на сей раз уже окончательно, затерялся в метели.

Запустив, наконец, двигатель, водитель включил в салоне верхний свет, стянул с правой руки перчатку и осмотрел пострадавший палец. Крови не было, на месте укола виднелось едва различимое красноватое пятнышко. Водителю вспомнился по-бабьи наброшенный на плечи бомжа клетчатый платок. Концы его, по всей видимости, были скреплены булавкой, которая во время потасовки расстегнулась и вонзилась в палец – к счастью, совсем неглубоко. Боль была вполне терпимой, а к тому моменту, когда черная «ауди А6», мрачно посверкивая фарами сквозь метель, осторожно выбралась с заметенной снегом стоянки, прошла совсем.

Творящийся на дорогах кромешный ад заставил его окончательно забыть о маленьком утреннем инциденте. Москва – очень большой город, и в ней очень много всего – в том числе, к сожалению, и лиц без определенного места жительства. И человек, постоянно проживающий и работающий в этом непомерно огромном городе, просто физически не в состоянии надолго сосредоточиться мыслями на такой чепухе, как опустившийся до полной потери человеческого облика бродяга, едва не обмочивший бампер его машины. Какой-нибудь недалекий провинциал, наверное, рассказывал бы об этом пустячном инциденте годами, постепенно добавляя к рассказу все новые художественные подробности, пока тот не превратился бы в эпическую поэму наподобие «Одиссеи» или мифа о Гильгамеше. И он пересказывал бы эту героическую повесть снова и снова детям, внукам и правнукам, пока кто-нибудь из них, потеряв, наконец, терпение, не придушил бы старого брехуна подушкой. Но москвичи не таковы; жизнь москвича представляет собой сплошную череду стрессовых ситуаций, и мозг столичного жителя в целях самозащиты автоматически стирает из памяти лишнюю негативную информацию.

Для водителя персонального автомобиля высокопоставленного столичного чиновника это справедливо вдвойне. Постоянный источник дополнительного, и притом неслабого, стресса все время находится прямо у него за спиной, на заднем сидении авто, и работает этот источник бесперебойно. Герой одного из недавно вышедших на экраны фильмов, персональный водитель какого-то депутата, говоря о своем хозяине, заметил, что, когда тот сидит в машине, становится трудно соблюдать не только правила дорожного движения, но и законы физики. Вячеслав Эдуардович Ромашин, особенно когда торопился, был именно таким пассажиром, а торопился он всегда – в основном, потому, что, как всякий русский человек, любил быструю езду. А еще, как всякий русский чиновник, знал, что ему за такую езду ничего не будет.

Сначала вы понимаете: за такую мелочь, как превышение скорости, меня никто не накажет, потому что я – государственный, наделенный властью человек. Потом вам начинает представляться, что, если вас никто не наказывает, это значит, что вы не совершаете ничего предосудительного или, упаси бог, противозаконного. А через какое-то, как правило, непродолжительное, время вы преисполняетесь уверенности, что все, что бы вы ни сделали, хорошо и правильно – по крайней мере, до тех пор, пока вами довольно начальство. Это замкнутый круг, попасть в который легко, а выбраться очень трудно – трудно потому, что находиться внутри этого круга удобно и комфортно. А кто же по доброй воле откажется от комфорта и дополнительных удобств? Кто-то, наверное, отказался бы, но такой «кто-то» никогда не сделает карьеры на поприще государственной службы.

С рассветом метель не прекратилась. Загородное шоссе напоминало поле танкового сражения. Оранжевые снегоуборочные машины шли уступом, сгребая с проезжей части снег и громоздя его на обочинах высокими гребенчатыми валами. Отдельные участки трассы превратились в свалку битых машин; снег заметал искореженное железо и черные лужи моторного масла, нежданно-негаданно наступивший в середине марта день жестянщика стремительного набирал обороты, и конца этому пока что не предвиделось.

– Что в городе? – брюзгливым начальственным тоном поинтересовался развалившийся на заднем сидении «ауди» Ромашин.

– Пробки, – лаконично ответил водитель.

Справа промелькнула разбитая на обочине брезентовая армейская палатка – оборудованный в срочном порядке пункт обогрева и оказания первой медицинской помощи. Рядом с ней стояла наготове техника – мощный тягач, оранжевая окраска которого указывала на принадлежность к коммунальным службам, ярко-красная пожарная машина и карета «скорой помощи». Сине-белая машина ДПС тоже была тут как тут, и упакованный в толстое зимнее обмундирование патрульный прохаживался вдоль обочины, внося своим присутствием дополнительную нервозность.