Зеркало Медузы - Роберт Мазелло

Легкий сквозняк разгонял горячий летний воздух, холодил кожу на руках и плечах. Она могла бы вернуть шкатулку на место и забыть о ней на время. Но когда у нее появится другая возможность? «Думай, — говорила она себе. — Думай, как Челлини».

У ворот затявкала собака. Через пару минут один из учеников швырнул в нее камень. Бенвенуто вновь перекатился на другой бок, и его рука несколько раз дернулась на подушке. Казалось, он пытался нащупать лицо своей любовницы. Затем его ладонь вяло опустилась на край тюфяка. В этот самый момент Катарина разгадала головоломку.

Челлини всегда восторгался покойным мастером Леонардо. Он часто упоминал, что да Винчи делал записи задом наперед. Его рукописи проще всего было читать, держа их перед зеркалом. Как-то раз Бенвенуто решил научиться этой хитрости, но ему не хватило терпения. «Увы, я обделен таким божьим даром», — пожаловался он Катарине. Челлини вечно сравнивал себя с друзьями и конкурентами — с Бронзино, Понтормо, Тицианом и, конечно же, с Микеланджело Буонарроти. Он настолько чтил его, что однажды заявил: «Из всех художников Италии только Микеланджело был избран богом для создания столь величайших работ!» Челлини считал, что мраморная статуя Давида была доказательством сказанных слов.

Да, Бенвенуто так и не научился писать задом наперед. Но он мог использовать этот трюк для настройки замка. Катарина быстро повернула круги в обратном порядке и услышала звонкий щелчок. Мощная пружина освободила язычки двух запоров. Она едва не вскрикнула от радости.

Приподняв крышку, она увидела на внутренней стороне квадратное зеркало. Хороший знак. Катарина наклонила шкатулку, чтобы подставить ее под лунный свет, но именно в этот момент большое облако закрыло ночное светило. Она ощупала пальцами боковые стенки. Те были покрыты бархатной прокладкой — наверное, для того, чтобы защитить содержимое ларца от ударов о металл. Еще один обнадеживающий знак. Челлини не стал бы так утруждаться, если бы ларец предназначался только для монет и документов. Кончики ее пальцев прикоснулись к холодному обручу. Она вытащила его из шкатулки и поднесла к лицу.

В руках поблескивал серебряный венок, имитировавший плетение из камыша. Вещь выглядела восхитительно, но, насколько она понимала, металл был слишком тонким. Красивая безделушка, которая могла стать забавным подарком для какого-нибудь аристократа, но она не шла ни в какое сравнение с богатствами, имевшимися в студии. Возможно, Челлини хранил венок в ларце как памятную вещь.

Она сунула руку в шкатулку и нащупала большой округлый предмет. Между ним и стенкой находилось какое-то украшение размером с женский кулак. Ожидая, когда облако откроет луну, она еще раз взглянула на постель, чтобы увериться в крепком сне Бенвенуто. К счастью, щелчки замков не разбудили его. Он неподвижно лежал на тюфяке. Его грудь ритмично вздымалась и опускалась в такт спокойному сопению.

Ночное небо прояснилось, и внезапно вещь под ее рукой тускло блеснула в лучах лунного света. Катарина вытащила ее из шкатулки, ожидая увидеть самое ценное украшение из тех, что ей встречались в жизни: прекрасную брошь или браслет, с ошеломляющим набором искрящихся драгоценных камней. Это могли быть изумруды, сапфиры и алмазы, вставленные в кованое золото. Несмотря на отговорки Бенвенуто, он считался во Флоренции одним из лучших и искусных мастеров по золотым украшениям, а город славился этим искусством. Но медальон в ее руке имел простую серебряную цепочку и был таким же непритязательным, как железный ларец, в котором он хранился.

Амулет довольно мастерски изображал голову Медузы — ужасной горгоны, чей взгляд мог обратить любого смертного в камень. Ее волосы в виде извивающейся массы змей заворачивались вокруг краев медальона. Свирепые глаза и приоткрытый рот располагались в центре. Украшение было выполнено чернью, довольно обычным для того времени приемом — все детали вырезались на серебряной основе остро заточенным резцом, а затем углубления промазывались черной лигатурой из серы, меди и свинца. Катарина часто наблюдала этот процесс. В результате изображение получалось глубоким и рельефным, хотя ей больше нравилось, когда ее серебро — та малая горстка, которой она обладала — выглядело более ярким.

Тем не менее этот амулет, как и серебряный венок, был прекрасной тонкой работы. Она могла поклясться, что все предметы, созданные руками Бенвенуто, поражали своей красотой. Но зачем хранить в ларце такие вещи? В студии имелась дюжина перстней и кубков гораздо большей ценности. Катарина перевернула медальон и с удивлением обнаружила твердую прокладку, покрытую черным шелком. Она аккуратно крепилась к корпусу крохотными серебряными зажимами. Катарина отогнула их и, приподняв прокладку, вдруг увидела свое лицо с приоткрытым от любопытства ртом.

На обратной стороне медальона размещалось маленькое круглое зеркало. Несмотря на хорошо обработанные края, оно имело странный дефект. Катарина приподняла медальон, подставила зеркало под лунный свет и, чуть наклонив, поймала в него свое отражение. Стекло имело кривизну. Его поверхность немного выгибалась наружу. От этого черты ее лица казались безжалостно четкими и чуть-чуть искаженными. У Катарины закружилась голова. Чем дольше она смотрела в зеркало, тем глубже ее затягивало в отражение. И как бы ей ни хотелось отвести взгляд в сторону, она не могла это сделать.

Катарина поднесла зеркало к лицу — так близко, что ее дыхание затуманило нижнюю половину стекла. Она не могла оторваться от своих блестящих глаз, смотревших на нее из глубины. Казалось, что не она разглядывала себя в зеркале, а образ внутри сверлил ее взглядом, словно отражение ожило и теперь дышало по своей собственной воле. Лунный свет омывал стекло серебряным приливом, то затмевая ее образ, то высвечивая с новой силой… И это было последним впечатлением, которое она запомнила.

Когда Катарина очнулась, она лежала на полу. В окна бил яркий утренний свет. Петух кукарекал на ограде. А сам Челлини — в широких светлых подштанниках — стоял перед ней на коленях.

— Что ты натворила! — прошептал он, и в глазах его читались страх, гнев и забота. — Зачем ты это сделала?

Она осмотрелась по сторонам, но зеркало, серебряный венок и железный ларец исчезли. Бенвенуто помог ей подняться на ноги, набросил простыню на ее обнаженные плечи, и она, спотыкаясь, словно неделями плыла на корабле по бурному морю, прошла через студию. Около постели стоял оловянный таз. Взяв кувшин с комода, Катарина наполнила таз водой. Кожу пощипывало, будто она оцарапала лицо песком. Склонившись вниз, чтобы зачерпнуть в ладони холодную воду, она увидела свое отражение, и испуганный крик застрял в ее горле. Пышные черные волосы, которые она считала одним из своих лучших достоинств, стали белыми, как снег, поседев от страха — словно сама Медуза напугала ее до потери сознания. Она обернулась и посмотрела на Бенвенуто, умоляя его объяснить ситуацию.

— Что я такого сделала? — вскричала она. — И что за зеркало ты создал?

Он просто стоял, не говоря ни слова.

— Это одна из твоих глупых шуток? — не унималась она. — Потому что если это так, я не нахожу ее смешной.

Он покачал головой, подошел к ней и взял ее лицо в свои грубые ладони.

— Если бы так, il mio gatto… если бы так.

Глава 5

Едва Дэвид повесил свой плащ на дверь кабинета, как ему позвонила доктор Армбрастер.

— Представляете, дружок, что курьер принес нам этим утром?

Обычно она не беседовала с ним в такой игривой манере, поэтому Дэвиду потребовалась пара секунд на ответ:

— Не имею ни малейшего понятия.

— Щедрый чек от посла Шиллингера и его супруги! Для реставрационного фонда нашей библиотеки! Похоже, ему понравилось ваше выступление на прошлой неделе.

— Прекрасно, — согласился Дэвид, гадая, как это повлияет на его карьерный рост и станет ли он директором отдела.

— У меня имеются и другие хорошие новости.

Наконец-то!

— Кое-кто из ваших слушателей хотел бы прийти сегодня и встретиться с вами.

Не успел он обрадоваться, как его надежды рассеялись в воздухе. Теперь он молил небеса, чтобы гость не оказался каким-нибудь скучающим профессором, которому вдруг захотелось обсудить заимствования Данте у Овидия.

— Кто этот человек?

— Вашу поклонницу зовут Кэтрин Ван Оуэн.

Любой, кто жил в Чикаго, знал Ван Оуэнов. В ту пору их семейство владело большей частью района Луп. Недавно овдовевшая Кэтрин Ван Оуэн тоже была известной в свете особой, хотя газетчики часто жаловались на ее непонятную скрытность.

— До сих пор она просила сохранять ее анонимность, — продолжила доктор Армбрастер. — Наверное, вы уже поняли, что именно она является дарительницей флорентийского издания Данте.