Моя история - Эрик Кантона

Теперь я понимаю, что людей огорчил не сам факт бросания футболки, а тот человек, который ее бросил. И мои оскорбления в адрес Анри Мишеля уже не давят на меня так сильно, как раньше, ибо сегодня я знаю о плане его смещения, жертвой которого он стал несколько недель спустя.

Эдуард Мюнх, художник начала XX столетия, постоянно изменял свои работы под влиянием настроения. Он был честным человеком. Кто может утверждать, что каждое утро просыпается в одном и том же состоянии духа?

Вот почему я так восхищаюсь художниками: они должны воздействовать на наши чувства и отчитываются только перед собой. У них нет права хитрить перед кем-либо, поскольку такой обман очень быстро раскрывается.

В мире футбола очень мало людей, которые обрели такое чувство бессмертия: Пеле, Марадона, Платини. Их образы столь сильны, что одного упоминания их имен достаточно для того, чтобы вспомнить, как они играли. Что же касается меня, то, не желая показаться нескромным, скажу: я буду счастлив, если мои голы за Францию или «Манчестер Юнайтед» дадут вам что-то, о чем вы будете мечтать. Все остальное не имеет значения.

Я все еще верил в «Марсель». Я пришел в этот клуб потому, что в дни матчей он обладал силой возбуждения страсти в людях, живущих по соседству. И что из того, что я больше не нравился Бернару Тапи? Пусть не беспокоится: мне он тоже больше не нравился.

Жан Тигана ждал меня, когда мой самолет приземлился в аэропорту Мериньяк в Бордо. Дети Кайоля всегда находят друг друга. Мы отправились в «Новотель». Спать.

Однажды, я твердо это знал, я вернусь в Марсель.

Осуждение человека только за то, что он другой, называется лишь одним словом: нетерпимость».

Мишель Нэ-Шалляль, «Экип», 26.10.89г.

В «Монпелье» я подрался в раздевалке с товарищем по команде Жан-Клодом Лему. Пресса уничтожила меня, клуб грозил выгнать, а потом вернул в команду, которая в итоге выиграла Кубок Франции. Что за сезон!

Лето 1989 года началось так: два футболиста, два друга, долгое время мечтавшие играть вместе, наконец-то воссоединились под одним знаменем: Пай и Кантона в «Монпелье». Слово «единство» включает в себя множество чувств. Я вновь обрел брата, проделав около сотни километров на запад вдоль побережья от Марселя.

Клуб и город Монпелье жаждали побед. Монпелье-ля-Пайяд умер. Теперь город назывался Монпелье-Эро. 16 июля 1989 года, когда подписывались наши контракты, вокруг президента клуба Луи Николлена собралось много народу. Стефан Пай и я были счастливы. Это было простое счастье. Мы хотели вместе совершить много славных дел на глазах пылких зрителей стадиона «Моссон».

Я согласился на двукратное сокращение своей зарплаты, чтобы играть со Стефаном. Эта сумма была значительно меньше той, которую сулило клубу, городу и региону присутствие на футбольном поле игроков с такими именами, как Пай и Кантона. Стефан пришел из «Сошо». Потратив на нас солидные деньги, Луи Николлен взваливал на свои плечи огромное бремя ответственности.

Однако по другую сторону этого двойного трансфера потихоньку зрела горечь. Поначалу внешне она никак не проявлялась, но по прошествии нескольких недель все вылилось наружу.

В Лилле после поражения атмосфера разрядилась грозой. Следует помнить, что еще до моей стычки с Жан-Клодом Лему вопрос о попадании «Монпелье» в Европу по итогам сезона уже не стоял. Более того, впору было задуматься о том, как избежать вылета во второй дивизион. «Монпелье», закончивший предыдущий сезон в верхней половине турнирной таблицы, мечтал о славе, и эти мечты были широко разрекламированы перед началом сезона 1989/90. Но в итоге все превратилось в кошмар. Кислые выражения на лицах спонсоров, обеспокоенность руководства клуба, лихорадочные настроения в городе, поддерживаемые мэром и его помощниками. Эйфория после успеха иногда заставляет вас забыть небольшие разногласия, которые вполне естественно возникают среди группы людей. Но только поражения и неудачи позволяют реально оценить стабильность положения клуба.

Многие верили в то, что «Монпелье» тонет из-за нас с Паем. Клуб скатился на самое дно к субботе, 27 сентября 1989 года. Поражение в Лилле стало последней каплей.

Красивый план, разработанный Луи Николленом и тренером Эме Жаке, выглядел нормально на бумаге, но руководство «Монпелье» претворяло его в жизнь, не заботясь о страховке. Все ожидали, что сбалансированная команда в течение считанных недель сможет пережить процесс смены поколений и развиться. Нашей задачей было играть каждую субботу «Волшебную флейту» на «Моссоне». Идеальная гармония красоты и голов.

Подобные ожидания были ошибочными.

После финального свистка в ту самую субботу в раздевалку лилльского стадиона прошла группа израненных людей. В коридоре Жан-Клод Лему пробормотал что-то Дер Закарьяну — я понял это так, что нападающие, то есть Стефан и я, сыграли слабо. Стрела попала в цель. Теперь мне уже слишком поздно пытаться объяснить. Я бросил свои бутсы в лицо Лему. Жан-Клод ответил тем же. Внутри раздевалки драка развернулась с молниеносной быстротой. Дверь открылась, и все стихло. Но я уже был наказан. Исключен. В считанные часы радио и газеты приступили к раздуванию «дела Кантоны».

Позже Луи Николлен пожалел о тогдашнем решении не принимать никаких мер. Его действия против меня преследовали лишь одну цель — расшевелить всех, а не лечить болезнь, засевшую глубоко. Наш корабль уже дал трещину. Игроки практически не разговаривали друг с другом, и отрицательный заряд накапливался еще до того, как я пришел.

Однако было ясно, что именно меня будут считать символом падения «Монпелье-Эро».

Мне было 23 года, и на меня уже несколько раз жаловались. Я оскорбил тренера национальной сборной, бросил футболку «Марселя». А что еще было? Вечер с американским актером Микки Рурком, которым я восхищался за его независимость и бунтарство. Также признавался я и в симпатиях к Изабель Аджани, которая сумела сыграть сложные и неоднозначные роли в таких фильмах, как «Подземка» и «Камилла Клодель». Я восхищался ею за то, что она всегда была самой собой. Еще была моя страсть к бою быков и нетерпимость к несправедливости. И любовь к людям необычным, оригинальным — от общения с ними всегда можно получить больше.

Честно говоря, у меня никогда не было возможности сказать о том, каким благородным был Жан-Клод Лему. Признаю, я спровоцировал его в раздевалке в Лилле, а он лишь ответил мне. Мы подрались. Но девять месяцев спустя мы вместе несли по «Парк де Пренс» Кубок Франции, выиграв в финале у «Матра-Рэсинг» — 2:1.

Луи Николлен отстранил меня от всех занятий в клубе. Лишь десять дней спустя я вернулся в команду. Полдюжины игроков подписали петицию против меня, но через неделю трибуны «Моссона» скандировали мое имя. Стефан Пай был не единственным, поддержавшим меня. Заодно с ним были Жулио Сезар, Ноно, Суврейн, Лоран Блан и Карлос Вальдеррама.

С течением времени руководство «Монпелье» поняло, что короткий обмен ударами в раздевалке пошел всем на пользу, когда обо всем было забыто. Подобно шторму он расчистил небо.

К концу недели Жан-Клод выбросил из головы нашу стычку и отказался выть вместе с волками. Так или иначе, мы, похоже, все друг другу сказали. Страница перевернута. Было ясно, что мы дошли до этой крайности в результате не одного дня и даже не одной недели непонимания.

В среду, 1 ноября, я снова участвовал в тренировке.

А потом, возможно, по совпадению, мы стали играть лучше. Вскоре предстояло родиться спортивной сенсации года. Наше место в первом дивизионе было теперь вне опасности. Оставался еще Кубок Франции, о котором мечтает каждый. В мае и июне я играл с новым воодушевлением и был счастлив оттого, что вновь обрел свою лучшую форму.

Когда 15 мая 1990 года мы играли с «Сент-Этьенном», трудно было сказать, то ли горячий пот струился по лицу сидевшего на трибуне Луи Николлена, то ли капли дождя, промочившего до нитки всех зрителей.

В Сент-Этьенне я был на высоте. Полуфинал Кубка Франции. Играть с командой, увидевшей свет после долгого пребывания в подземелье, очень нелегко. Мы слишком жаждали победы, чтобы проиграть «Сент-Этьенну». И когда мяч попал ко мне после точно выверенного паса Кадера Ферауи слева, я ударил с лета — 1:0.

«Монпелье» — в финале Кубка Франции. Мы с Жан-Клодом Лему обнялись на поле. Вечером мы встретимся в одном из винных погребков Нима.

Через два дня в другом полуфинале «Марсель» на «Beлодроме» проиграл «Матре» — 0:1. Теперь, чтобы попасть в Европу, нам надо было выигрывать на «Парк де Пренс».

8 июня 1990 года «Монпелье», по-прежнему набиравший обороты, выиграл Кубок Франции на глазах 45000 зрителей. Это, конечно, был не самый красивый финал, но матч выдался очень напряженным. Драма, которая заставляет вас забыть обо всем.