Лики звезд - Виталий Вавикин

Домашние цветы погибли, уступив место долгоживущим растениям. Плоды цитрусовых догнивают на полу. Дренаж работает, но местами видны небольшие лужи. Шезлонги сложены и стоят у стен. На столе под пальмой – покрытая плесенью коробка. Молли открывает ее. Сотни рисунков, выполненных карандашом, половина из которых безвозвратно уничтожена сыростью. Крохотные статуи прячутся в траве.

Почему Куза решила забросить это место? Молли подвигает к столу шезлонг и перекладывает найденные рисунки. Контуры, образы, размытые силуэты. Она останавливается. Смотрит на сохранившееся лицо Кауфмана. Нет, не Кауфмана. Кого-то другого. Коротко постриженного, худого, влюбленного. Человека, у которого нет времени для меланхолии и усталых слов. Человека, который никогда не согласится быть высшим. Неужели Кауфман когда-то был таким? А Куза? Молли спешно перекладывает листы, пытаясь отыскать хозяйку своего тела. Высокая, стройная, в длинной юбке и широком свитере. Она смотрит на Молли своими черными глазами с пожелтевшего листа бумаги. И еще. Куза и Кауфман. Вместе. Они обнимают друг друга. Целуют друг друга. Лежат в постели и смотрят друг другу в глаза. Что это? Фантазия Кузы? Безумие? Искусство?

Молли морщится. Вглядывается в созданные карандашом знакомые контуры лаборатории. Насосы вынесены на первый план. Они закачивают в тело Кузы темную жидкость, которая должна быть голубой, если бы не черно-белый рисунок. И Кауфман. Он стоит рядом с Кузой и держит ее за руку. Следующий рисунок – слезы. Крупные слезы из темных глаз. Следующий – Кауфман. Все еще влюбленный, но уже начинающий полнеть. Следующий – Куза. Она рисует себя беременной. Стоит у окна и поддерживает руками большой живот. У окна, в котором отражается лицо Кауфмана.

Молли перекладывает эти рисунки, и время словно оживает у нее перед глазами. Оно переливается старыми листами, искрится неровными линиями. И статуя… Та самая статуя, которую Молли видела у Кауфмана, статуя беременной женщины без лица. Теперь Молли видит, как она рождается на рисунках. На рисунках Кузы, которая рисует себя. Рисует свои надежды. Свои мечты. Она стоит у окна, поддерживая живот, а отраженное на стеклянной глади лицо Кауфмана искривляется, утрачивает былое очарование. Любовь умирает. Умирает в нем вместе с его красотой. И его лицо становится тем лицом, которое Молли уже знает. И Куза. Чем меньше прежних черт остается в лице Кауфмана, тем отчаяннее она пытается подчеркнуть свою беременность. Одежда становится более дерзкой и открытой. Сначала обнажается живот. Затем наполненная молоком грудь. Все призвано подчеркнуть скорое появление ребенка на свет. Таковы ее мечты. Таковы ее надежды.

Но мечты умирают вместе с умирающим лицом Кауфмана. Остаются только надежды, которые отражаются на холстах нагромождением жирных мазков. Куза забирает у рисунков свое лицо. Становится безликой. Плачет без слез. Кричит без звуков. Но надежды обречены остаться надеждами. И следом за лицом Куза отбирает у рисунков свою женственность. Лишает форм гениталии, оставляя темное пятно. И женщина у окна уже не Куза – это ее дикий, отчаянный крик в холеное, улыбающиеся лицо Кауфмана. Любовь становится ненавистью. Надежды – безумием. И Куза бежит от них. Прячется в своей безликости и бесполости. Она больше не хочет быть Кузой. Той Кузой, которую так долго рисовала на этих страницах. И лицо Кауфмана растворяется на стеклянной глади окна. Перестает существовать. Они больше не хотят надеяться. Не хотят любить. Не хотят вспоминать. Они – безликие, бесполые существа, обреченные на вечность.

Глава двадцать пятая

Купидон приходит каждые два дня в обед. Купидон, которого присылает Кауфман. Его собственность. Его способ сбежать от воспоминаний. Молли смотрит на мальчика. Предлагает ему войти.

– Не бойся, – она берет его за руку и отводит в патио. – Хочу показать тебе кое-что. – Молли чувствует, как он дрожит. – Не бойся! – смеется она. – Обещаю, что не причиню тебе зла.

– Зла? – он смотрит на ее грудь. А может быть, просто стоит потупив взгляд? Маленький затравленный зверек, верный своему хозяину.

– Сядь, – Молли подвигает к столу под пальмой еще один шезлонг. Достает коробку с рисунками Кузы. Показывает их купидону. – Нравится? – спрашивает, выкладывая на стол рисунок молодого Кауфмана. Он смотрит на него и качает головой. – А по-моему, очень даже ничего, – Молли осторожно перекладывает листы, не желая нарушать их последовательность. – Вот еще один. Разве тебе не нравится?

– Нет.

– Почему?

– Он отвратителен.

– Отвратителен? – Молли смотрит то на купидона, то на рисунок, пытаясь понять, что раздражает ее сильнее: лицо, которого больше нет, или мальчик, который не хочет, чтобы оно появилось вновь. – Убирайся! – кричит на него Молли.

Купидон вздрагивает. Вскакивает на ноги и пятится к выходу. Молли возвращается в мастерскую. Работает, ожидая, когда пройдут еще два дня. Открывает дверь и снова отводит купидона в патио. Показывает ему листы с изображением Кузы, где они с Кауфманом вместе. Обнимают друг друга, целуют.

– Они любили друг друга, – говорит она мальчику.

Она напрягается, заставляя себя не кривиться от отвращения.

– Твой хозяин любил эту женщину. А она… Она любила его, – Молли показывает рисунки беременной Кузы. – Видишь, о чем они мечтали?

Она раскладывает рисунки в хронологическом порядке один на другой. Видит, как оживляется купидон, замечая изменения в лице Кауфмана. Оттаивает. Даже улыбается.

– А вот это уже отвратительно! – говорит Молли.

Он вздрагивает.

– И вот это! – Молли нервно выкладывает на стол рисунки. – Ты понимаешь? – она нависает над купидоном.

Он заворожено смотрит на рисунок, где изображена безликая фигура Кузы с мужскими гениталиями между ног.

– Тебя она нравится?

– Да, – купидон протягивает руку. Касается пальцами рисунка. – Проваливай! – сдается Молли. – Уходи!

Она толкает его в спину, подгоняя к выходу. Запирается в мастерской и не выходит, давая посыльному указания оставлять еду у входа. Ощущение времени пропадает, тонет в работе и мыслях, которые Молли настырно гонит из своей чужой головы. Она бродит по ненужным комнатам, подливая себе вино в бокал. От многообразия картин и скульптур уже начинает тошнить. Хочется выбросить их все. Разбить, сжечь.

Молли закрывает глаза и на ощупь возвращается в мастерскую. Тишина успокаивает. Запах краски и гипса позволяет отвлечься. Она не создает ничего нового. Не работает над чем-то определенным. Она лишь заканчивает то, что начала Куза. Заканчивает так, как этого хочется ей, как это видит она.

– Постой! – кричит купидону. Смотрит на него. Пытается вспомнить, когда видела его в последний раз. Пытается вспомнить, когда вообще видела людей. – Пообедай со мной.

– Что?

– Просто посиди за одним столом.

Молли велит ему отнести продукты во внутренний дворик. Идет на кухню. Открывает две бутылки вина. Сидит за столом и приказывает купидону пить вместе с ней. Его бледные щеки краснеют. Голубые глаза то и дело скашиваются к рисунку, который Молли оставила на столе. Рисунку Кузы с беременной женщиной. Купидон смотрит на мужские гениталии между ее ног. Снова и снова.

– Пей еще, – говорит Молли.

Он вздрагивает, но не отказывается. Боится отказывать.

– Ты когда-нибудь трогал женщин? – спрашивает Молли.

Купидон качает головой, фальшиво скрывая отвращение.

– Но тебе нравится этот рисунок?

Он кивает.

– На самом деле все совсем не так, – Молли подходит к нему. Берет за руку. – На самом деле все намного лучше, – она сжимает его подбородок. Заставляет посмотреть ей в глаза. – Потрогай меня.

Он напрягается. Молли сжимает коленями его руку.

– Выше, – она раздвигает ноги.

Купидон дрожит, поднимаясь по внутренней поверхности женских бедер.

– Выше! – Молли старается не повышать голос. Не пугать его. – Нравится?

Он отрицательно качает головой.

– А твоему хозяину нравилось, – Молли обнажает грудь. Сжимает пальцами большие соски. – Возьми их в рот, – она ждет. – Я сказала, возьми!

Купидон подчиняется. Обхватывает губами и начинает сосать. Молли улыбается.

– Теперь вставай, – она берет со стола открытую бутылку и толкает свободной рукой купидона в спину. – В спальню.

Он вяло сопротивляется, но не отказывает.

– Теперь снимай штаны и ложись на кровать.

– Не надо, – шепчет он.

– Снимай, педераст малолетний! – орет на него Молли.

Допивает оставшееся в бутылке вино и, пошатываясь, пытается раздеться.

– Вот так это должно быть, понимаешь? Вот так, – она забирается на кровать. – Давай! Поднимай свой чертов член! – орет на купидона. Ждет. Садится на него и не останавливается до тех пор, пока оргазм не начинает сотрясать его тело. – Теперь одевайся, – говорит Молли.