Женщины в Иране, 1206–1335 гг. - Бруно де Никола

стороны, если рассматривать сценарий, в котором описываемые события были переиначены, то это равным образом можно считать доказательством высокого положения женщин в рамках традиционного представления монголов о своем прошлом.

Лично я считаю, что, несмотря на предвзятость, выдумки и преувеличения, содержащиеся в каждом историческом источнике, при изучении монгольских женщин в Средневековье следует иметь в виду обе точки зрения.

В ученой среде принято считать, что монгольские женщины традиционно были вовлечены в домашнюю, религиозную, экономическую и военную деятельность. Однако само по себе это не объясняет тот высокий статус, который кочевые общества придавали своим женщинам в средневековые времена. Чтобы понять это, необходимо взглянуть на традиционную концепцию женского статуса во времена основателя империи Чингисхана и на решающее влияние женщин, окружавших его. Рассмотрение мифологического происхождения монгольского племени послужит хорошей отправной точкой для изучения статуса женщин в этом кочевом обществе (рис. 1.1 и 1.2).

В «Тайной истории монголов» говорится о том, что первый монгол (Батачикан) был рожден от серо-голубого волка и лани [Rachewiltz 2004: § 1][34]. Через одиннадцать поколений после этого первого предка человека его потомок по имени Добун Мерген женился на женщине по имени Алан Коа (см. рис. 1.1), и у них родились два сына, Бюгюнютей и Белгюнютей [Rachewiltz 2004: § 10]. Вскоре после этого Добун Мерген умер, оставив Алан Коа «без зятьев и родственников мужского пола и без мужа». Однако после смерти мужа она зачала еще трех сыновей от «великолепного желтого мужчины», который «вошел в шатер при свете дымовой трубы или через верхний полог двери» [Там же: § 18][35]. Это сверхъестественное существо, как это описывает Томас Т. Олсен [Allsen 1994: 330; Aigle 2000: 151–168], каждую ночь потирал живот женщины и проникал светом в ее чрево [Rachewiltz 2004: § 21]. Младший из трех сыновей (Бодончар), родившийся от Алан Коа и «человека света», стал основателем рода Борджигин, от которого впоследствии произошел Чингисхан (см. рис. 1.1). Несмотря на сочетание легенды и мифа, содержащееся в этой истории, уместно подчеркнуть тот факт, что в представлении монголов об их собственной родословной мифологическое прошлое и историческое присутствие чингизидов были объединены фигурой женщины, и в источнике говорится напрямую, что это «„официальная“ летопись самих монголов» [Allsen 1994: 330].

Рис. 1.1. Предки Чингисхана (часть 1)

Значение женщин в легендарном прошлом монголов не ограничивалось одним персонажем. Примечательно, что в «Тайной истории монголов» упоминаются имена разных женщин, связанных с предками Чингисхана. Например, в начале повествования упоминаются бабушка Алан Коа (Баркджин Коа), а также ее свекровь (Борокчин Коа) и бабушка (Монгколджин Коа) [Rachewiltz 2004: § 3]. Кроме имен, никаких других сведений о них не приводится, но этого, кажется, достаточно, чтобы установить генеалогическую связь между прямыми потомками Батачикана и семьей Алан Коа. На этом этапе, возможно, мысль Олсена о женщине как связующем звене между мифом и реальной историей монголов можно развить далее, поскольку, помимо активной роли Алан Коа как родоначальницы Чингисхана, имена женщин, непосредственно с ней связанных, также считались достаточно значимыми, чтобы быть упомянутыми в «Тайной истории монголов», дабы особо подчеркнуть генеалогию Алан Коа.

Акцент на роли женщин в создании мифического прошлого не является исключительно монгольским феноменом[36]. Другие тюркские племена, такие как кипчаки, тоже придерживаются этих характеристик в своих рассказах о прошлом. Согласно Рашид ад-Дину, Огуз после битвы нашел женщину, которая была беременна первым представителем кипчаков. Когда ребенок родился, Огуз усыновил его, включив с тех пор это конкретное племя в «семью» тюрко-монгольских народов[37]. Фактически ранняя жизнь Огуза также была отмечена тесным взаимодействием с женской частью его семьи. В истории Огуза женщины играют важную роль в установлении его положения в семье. Согласно некоторым источникам, он единственный в племени верит в Бога и вынужден скрывать это от остальных [Rachewiltz 1994, I: 53; Thackston 1998: 30]. Будучи еще младенцем, он отверг молоко матери, пока она не приняла его веру в единого Бога, а позже отказался от двух своих первых жен только для того, чтобы принять третью[38], потому что она обратилась в его веру. Две другие жены доносят о его религиозных убеждениях отцу, который приказывает убить Огуза. Именно третья жена предупреждает его, послав верную женщину из своего лагеря, чтобы предупредить его. Отец и сын сражаются, и последний выходит победителем в этой истории, где женщины играют ключевую роль в повествовании.

Рассказ завершается тем, что после этого сыновнего бунта Огуз берет под контроль царство в Средней Азии, а некоторые из родственников, поддерживавших его, уходят на восток, становясь родоначальниками монголов. В этом основополагающем мифе тюрков и монголов силен компонент женского участия. Как мы увидим позже на примере Чингисхана, мать и главная жена играют решающую роль в раннем развитии героев-кочевников. В приведенном выше случае первыми двумя людьми в племени, которые «поверили в Бога» после Огуза, были его мать и любимая жена. Позже противостояние между отцом и сыном провоцируется женщинами, которые предают его, рассказывая отцу о его убеждениях [Rachewiltz 1994, I: 48–51; Thackston 1998: 28–29]. Наконец, его любимая жена посылает другую женщину, чтобы предупредить его о намерениях отца. Это последнее действие часто повторяется в традиционном монгольском обществе, когда женщины советуют правителям и защищают их от вероломства других членов семьи[39].

Вернемся к «Тайной истории монголов». После смерти Алан Коа там приводится описание родословной ее младшего сына Бодончара (предка Чингисхана). Его история охватывает параграфы с 24-го по 43-й, в которых упоминается череда генеалогических связей. К сожалению, нам неизвестны имена женщин, имевших отношения с Бодончаром, но рассказчик повествует, что он взял одну из них из побежденного клана, а затем получил в приданое наложницу (служанку матери вождя другого племени) [Rachewiltz 2004: § 1,38,40–41]; и то и другое было обычным делом у монголов[40]. Привлечение женщин в монгольский клан путем заключения брака было основополагающим фактором в установлении статуса сыновей и дочерей вождей кочевых племен [Rachewiltz 2004:280]. Похоже, что не сам способ вхождения женщины в клан, а ее статус (главная жена, второстепенная жена или наложница) был тем фактором, который определял влияние ее потомков [Vladimirtsov 1948: 64]. По этой причине сыновья похищенных женщин — как рожденные от Бодончара, так и рожденные ранее от других мужчин — основали собственные племена, которые сыграли основополагающую роль в развитии Монгольской империи[41]. Например, судьба двух разных семейных линий отмечена этим различием. С одной стороны, родственники Джамухи, сначала союзника, а затем врага Чингисхана, были среди потомков этого «чужого» мальчика [Fujiko