Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

подписал, ибо в законе были и хорошие стороны, и он еще сам по себе при честном его применении не мог нанести большого ущерба народу. Но лишь при честном, и я откровенно заявил, что буду требовать неукоснительного соблюдения, специально за тем проследив. Однако при выборах я был не в силах исполнить своего обещания — и в этом я вижу самый крупный промах, сделанный мной в Болгарии». И когда он это понял, а поняв, взял ситуацию под реальный контроль, начались сложности, в том числе и с князем.

РУССКИЙ ТРАНЗИТ

Всё дальнейшее трудно или даже невозможно понять, исходя только из политических или личностных факторов, хотя, конечно, и они играли немалую роль. Рассматривая свою подчеркнуто ультрапророссийскую позицию как нечто, дающее право требовать от суверена исполнения законных, по его мнению, просьб покорного вассала (или, если угодно, рассматривая эту позицию как товар на продажу), Баттенберг стремился конвертировать лояльность в нечто незыблемое, назойливо докучая царственному тезке «всепокорнейшими просьбами» о том о сем и желая, чтобы они исполнялись быстро.

Александру хотелось имений в России (ибо лично он был беднее церковной крысы), орден Андрея Первозванного с лентой (официально — ради повышения авторитета в княжестве, но фактически для того, чтобы войти в элиту европейских монархов) ну и, разумеется, денег. Не милостыни (никогда Баттенберги не протягивали руки!), а средств для реализации государственных проектов, полезных России, вроде женитьбы на черногорской княжне, свадьба с которой, по прикидкам князя, чтобы не было стыдно, должна была обойтись в миллион золотых рублей.

А в ответ не то чтобы вовсе уж тишина, но совсем не то, чего желалось. Скажем, вместо высочайшего «Святого Андрея», положенного либо за суперзнатность, либо за выдающиеся заслуги перед империей, Его Высочество, будучи роду захудалого и заслуг не имея, получил всего лишь «Святого Владимира». Правда, I степени, минуя нижние, но всё равно очень обиделся. Имения тоже подарили, однако не такие и не там, где было прошено. А что до дочери Николы Негоша, так это одобрили и деньги дать согласились, но частями: 10 процентов после помолвки, 90 процентов после свадьбы, которую Петербург готов был оплатить отдельно, — и это для князя Александра стало вообще пощечиной, поскольку реально жениться на «креолке» он не планировал.

Виду князь, конечно, не подавал (куда денешься?), лебезил и заискивал по-прежнему, но в беседах с «приличными людьми» недовольство изливал, не стесняясь в выражениях. «Приличные» же, пользуясь случаем, разъясняли молодому, жизни не знавшему князиньке, что к чему. И вот в этом «что к чему» крылся корень всех проблем.

Болгария была бедна. Очень бедна. Сотни лет ее экономика никак не развивалась, приходя в упадок вместе со всей Портой. Крестьянство — абсолютное большинство населения — жило практически в условиях натурального хозяйства, а экспорт единственного востребованного за кордоном товара — овчин, кож и т. д. — полностью контролировали две сотни «великих торговых домов», по тамошним меркам — олигархических кланов высочайшего уровня. Товар свой они из поколения в поколение продавали во владениях Габсбургов, там же закупали, с барышом продавая на родине, всё, чего дома не было, и, естественно, были связаны с Австрией накрепко, наследственно, суровым коммерческим интересом.

Им, в принципе, совсем неплохо жилось и под Портой, однако независимость принесла им прямую выгоду, ибо, во-первых, на военных поставках «великие дома», отчаянно спекулируя, приподнялись в два-три раза, а во-вторых, после победы размер и разверстку налогов определяли их отпрыски.

Не то чтобы очень уж идейные «русофобы» (таковых имелось немного), но при этом убежденные «западники», получившие образование в Вене, Берлине, Париже, Лондоне, в войне не участвовавшие, но после нее ушедшие в профессиональную политику и лоббировавшие интересы семейных бизнесов, они не скрывали ориентации на «цивилизованный мир». И в этом их полностью поддерживали, скажем так, «новые болгарские», недавно еще голые и босые, но вовремя поймавшие ветер «национальные герои», сколотившие капитал на захвате усадеб и прочего имущества бежавших мусульман. Эти особым «западничеством» не отличались, да и политически считались либералами, оспаривая лидерство у «приличных людей» из «великих домов». Но, поскольку с Западом, в отличие от ничего не закупавшей и мало что имевшей на продажу России, заниматься бизнесом было выгодно, на Запад, понемногу пополняя ряды «приличных», разворачивались и они.

Самое главное, что в этом была логика. Страна, повторюсь, была критически бедна, соотношение доходов и расходов достигло 1:1,5, и даже совсем затянув пояса, и даже максимально повысив налоги, дефицит можно было разве лишь чуть-чуть уменьшить, тем паче что «солидные» активно выдавали льготные кредиты семейным фирмам. Строить же предстояло немало — от армии, необходимой, но съедавшей значительную часть бюджета, до самой элементарной инфраструктуры — в первую очередь, жизненно необходимых княжеству железных дорог.

Иными словами, без кредитов и концессий обойтись было нельзя, что «экономическому» (болгарскому) блоку правительства очень нравилось, поскольку помимо прогресса, — об этом они, не будем спорить, тоже думали — предполагало «попилы», «откаты», комиссионные и прочие «вкусняшки». Князю Александру такое положение дел тоже было по душе, ибо реальный процент на его личный счет в переговорах подразумевался по умолчанию.

Тут-то коса и нашла на камень. Российские «миллионщики» (на фоне Запада — еле-еле средний класс) рисковать, вкладывая деньги в сомнительные дела, не хотели. Российское правительство тоже не спешило тряхнуть бюджетом, соглашаясь разве что войти в долю, если проект будет государственным и София изыщет 30 процентов нужных средств. Да и то при условии, что железная дорога пойдет с севера на юг, дабы, ежели что, гнать войска к Средиземке. Но этот вариант ни Болгарию в целом, ни «великие дома» с экономической точки зрения не интересовал, да и с точки зрения геополитики был желателен только военному ведомству империи.

А вот банки Берлина финансировать «вкусное» строительство готовы были в любой момент, и в Вене фирм, желающих концессий, тоже имелось столько, что только свистни, — все их теневые интересы в проект были заложены. При этом подразумевалось, что железная дорога пойдет с запада на восток: от границ Сербии (на тот момент покорного «клиента» Австро-Венгрии) — к границам Турции, зоне особого интереса Рейха. Такое строительство — как участок уже замышлявшейся дороги Берлин—Багдад — было крайне выгодно и обоим Рейхам, и Софии. Но ни с какой стороны не Петербургу.

РУССКИЕ УЙДУТ!

Сами видите, чистая экономика без всякой политики. Венский проект — прибылен и перспективен, петербургский — не нужен и убыточен. Однако русские министры находились в Софии с заданием прежде всего блюсти политические интересы России, а